Страница 138 из 207
- Ну, а вы, вы сами, как считаете? - перебила она.
- Я считаю... Я согласен с предыдущими товарищами, -
попытался шуткой отделаться, но она настаивала, и тогда я
сказал:
- Любовь - это пожар души, но не уничтожающий, а
возвышающий.
- А мой Игорь считает, что любовь - это стихийное
бедствие, - сказала она.
"Мой Игорь! Мы с Игорем напишем такую картину!" Эти
ее восклицания всегда вызывали во мне нехорошую улыбку.
Она была убеждена в своей причастности к таланту мужа, в
своем соавторстве. Она считала, что без нее нет и не может
быть художника Ююкина. Всем, что он создал, он обязан ей.
Она, то есть ее состоятельный отец, создал материальную
базу, нормальные условия для творчества. Не будь этой базы,
Игорь не состоялся б как художник! Чепуха, не верю: Игорь
несомненно талантлив. Просто трудней бы ему пришлось. А
впрочем, кто знает.
- А голос у нее так себе, ничего особенного, - вдруг
сказала Настя.
- Это у кого же? - попросил я уточнить, хотя и догадался.
- Да у этой, как ее там - профессорши, Ларисы, что ли?
- Приятный голос, вы напрасно. И сама она - прелесть -
умная, скромная, без комплексов.
- Интересно, когда вы это успели обнаружить ум? -
игриво заметила она.
457
- Для этого времени много и не надо: стоит только
поговорить, и ум тотчас блеснет. Это дурака не сразу
раскусишь.
- Ну, не скажите: женщины умеют притворяться...
умными, чтоб соблазнять вас, уж если не красотой, когда ее
нет, то хоть видимостью ума.
- Да вы, Настасья, похоже ревнуете, следовательно -
грешите. Ревность - штука коварная: она из мухи делает слона
и приносит страдания ревнивцу. - Она игриво запрокинула
голову, приняв независимую позу и самодовольно
заулыбалась.
- С чего это вы взяли, Егор Лукич, что я ревную? И какой
же в ревности грех? Ревность - чувство естественное. Даже
животные ревнуют. Я по телеку видела, как из ревности
дерутся лоси. Из-за лосих, конечно.
- А ведь и вас, милейшая Анастасия, ревность ко мне
привела. Да, да, не возражайте. Вы ищите Игоря, как не трудно
догадаться. Не волнуйтесь, никуда он не денется. И в Нижнем
он не сошел на берег, не переступил борт корабля. Он где-то
здесь. Но если появится мне на глаза сегодня, обещаю вам
немедленно выпроводить его по месту жительства, то есть - в
вашу каюту. - Она поняла мой иронический монолог, дружески
заулыбалась и, пожелав мне покойной ночи, оставила мою
берлогу.
Время приближалось к полуночи, я разделся, лег в
постель, но спать не хотелось. Привыкший к одиночеству, я
погрузился в думы, которые прервал неожиданный визит
Насти. Только теперь я думал не о профессоре. Профессор
мне был симпатичен, и этого довольно. Я думал о Ларисе. Мы
простились у трапа. Я запомнил ее солнечную улыбку, сияние
необыкновенных глаз, внезапный порыв и тайное смущение.
Сколько часов мы провели вместе за откровенными, иногда
интимными и задушевными разговорами. Казалось целую
жизнь. О чем мы только не говорили. Она искренне
призналась, что в студенческие годы была влюблена в Егора
Булычева, что для нее оба Егора, то есть Булычев и
Богородский, были неделимы. Она по-детски смущалась этого
признания, на бледных щеках ее вспыхивал багрянец, ресницы
трепетали, и она опускала глаза. Меня приятно поражало
совпадение наших взглядов по всем, или почти по всем
жизненно важным вопросам и проблемам, будь то политика,
искусство или простой быт, взаимоотношение людей и даже
любовь. Да, да, о любви №1 тоже говорили, естественно, в
458
теоретическом плане. Несмотря на свою нежную душу и даже
некоторую сентиментальность, она наделена твердым
характером и убеждениями, которые умеет отстаивать и
защищать. В ней есть все, из чего складывается характер -
самоуверенность, властность, даже упрямство, апломб и
тщеславие. Она высоко ставит авторитет своего отца, как
ученого историка. Мы говорили о роли личности в истории и
называли конкретные имена. Мне было приятно узнать, что мы
оба оказались сталинистами, отдавали должное этому
великому деятелю двадцатого века, государственнику и
патриоту, и в то же время прямотаки ошарашила меня своим
неприятием Ленина, с чем я никак не мог согласиться. "Это же
Ленин навязал Конституции право наций на самоопределение,
на суверенитеты, и в результате мы получили Чечню", -
возмущалась она и прибавляла: "А Сталин, между прочим, был
против". "Тогда почему же Сталин, придя к власти, не поправил
Ленина?" Но она не ответила на прямой вопрос, она сказала о
другом, что, очевидно больше всего ее волновало: "Ленин был
в плену у евреев, потому что сам наполовину еврей. Вы же не
станете отрицать, что при Ленине правительство новой России
состояло сплошь из евреев или женатых на еврейках". Я не
стал, конечно, отрицать, потому что говорила она правду, я
только, между прочим, заметил: "Вы повторяете версию
Владимира Солоухина". "Да какая ж это версия, - запальчиво
возразила она. - Это факты. Списки ответственных работников
всех государственных и партийных учреждений теперь
опубликованы в патриотической печати и с ними может
ознакомиться любой".
Откровенно говоря, это радовало, потому что это были и
мои мысли, мои убеждения, и мы в один голос сказали:
нынешняя распятая и опозоренная Россия - дело рук
международного сионизма. "Вы верите, что Россия поднимется
и сбросит с себя, со своего тела, со своей земли этих
тифозных тараканов и чумных крыс?" - с негодованием
спрашивала она. "Хочется верить, - не очень твердо отвечал я.
- В своей истории, а вы как историк, должны знать, Россия
попадала и не в такие переплеты, но в конце концов,
воскресала". "Да, я знаю историю, это моя профессия. Но
такого, что твориться сегодня, не было. Такого всемирного,
хитрого, коварного и жестокого врага, как нынешний, не было
на Руси. По-моему России уготована судьба нынешней Греции:
когда-то великая и процветающая, светоч цивилизации,
культуры, оказалась на задворках истории. И это сделали
459
евреи, захватив власть в стране и растоптав ее культуру,
навязав свою псевдо культуру, а точнее, макулатуру".
Она все больше возбуждалась, лицо ее сияло, глаза
колюче искрились, и вся она напрягалась, сжималась как
пружина, и вид ее в таком состоянии был еще прекраснее, чем
в минуты спокойной беседы. Мне нравилось видеть ее именно
такой, неистово возбужденной и, решив не терять нить беседы,
я спросил: "И где же выход? Смириться с рабством, которое
нам готовят еврейские банкиры вместе с американскими
евреями - березовские, гусинские, соросы?" "Не знаю, - грустно
обронила она. - Отец говорит: надо создавать партизанские
отряды, вооружать народ, молодежь, которую лишили
будущего". "Да ведь нет народа, - возразил я. - Есть биомасса
безвольных, лишенных человеческого достоинства, трусливых,
полудохлых, больных двуногих". Я сказал это с ожесточением,
с гневом и чувством собственного бессилия, безверия и
безнадежности. Она посмотрела на меня строго и
требовательно. Лицо ее напряглось, брови сдвинулись.
Сказала осуждающе: "Вы меня удивляете, Егор Лукич!" "Но это
же прискорбная правда. Те, кого вы называете народом,
безмолвствуют, вымирают, хоронят стариков и детей и терпят.
Совсем не видят, куда идет страна, не понимают, кто ее
губитель-враг. Огромными богатствами страны завладели в