Страница 139 из 207
основном евреи, преступники-воры и вывезли капиталы в
иностранные банки. Правительство еврейское. Чубайс,
Немцов, Лифшиц, Есин, и им подобные, местечковая шпана,
внуки палачей русского народа, которых Сталин покарал в
предвоенные и первые послевоенные годы. Председатель
Госкомимущества Максим Бойко, он же Шамберг - внук
сиониста Лозовского, расстрелянного еще во времена Сталина
за антигосударственную деятельность. А отец Максима
Владимир Шамберг - ответственный сотрудник американской
разведки. Все слилось-переплелось, все продано, отдано
врагам России. Можно себе представить, как сын разведчика
США Максим Шамберг-Бойко распродает государственное
имущество и государственные секреты России. Воруют
открыто, беспардонно, безбоязненно, зная, что их покрывает
главный палач Ельцин, у которого руки по локоть в крови,
ненормальное чудовище, лишенное элементарной совести и
чести". "Выходит, отец прав: надо создавать партизанские
отряды", - сказала она, и в голосе ее прозвучала неколебимая
решимость взять хоть сейчас автомат Калашникова. "Вы мне
напоминаете Зою Космодемьянскую", - ласково сказал я. В
460
ответ она вспыхнула: "Настало время космодемьянских,
матросовых, талалихиных, время героев. Раздумывать некогда
завтра будет поздно... Если вообще уже не поздно", -
последние слова она произнесла упавшим голосом.
Я представил ее с автоматом в руках во главе
молодежного отряда народных мстителей и сказал: "Слушая
вас, глядя на вас, я думаю, что возрождение России начнется
из провинции, из глубинки". "Опасное заблуждение. Провинция
ничего не решает", - возразила она. "Но там есть трезво
мыслящая патриотическая интеллигенция", - не согласился я.
"Никакой трезвой интеллигенции там нет. Я сужу по своей
Твери. Наша интеллигенция сионизирована. Она в плену
еврейского телевидения и московских "комсомольцев" и
"комсомолок". Она бездумно, рабски смотрит в рот московской
русскоязычной интеллигенции, вашим маркзахаровым и
лихачевым". "Лихачев не московский, он питерский, его Собчак
сделал почетным гражданином Питера. А вы, ваш отец, разве
не интеллигенция?" "Это исключение из правил: раз, два и
обчелся. Добавьте еще профессора Владимира Юдина из
Тверского университета, настоящего патриота, филолога, а
еще двух-трех трезвомыслящих и перечтете их на пальцах
одной руки. Нет, Егор Лукич, на провинцию не надейтесь, все
решается в столице".
Ее рассуждения не были лишены основания, и все же я
возражал: "Но Тверь - это еще не российская глубинка. У Твери
есть свое родовое пятно - холуйство. Оно тянется еще с
царских времен. В московских трактирах половыми, то есть
официантами работали тверяне. Полотенце через руку, и, "чего
изволите? Слушаюсь". Это холуйство вошло в гены и
сохранилось до наших времен, как и купеческое
прислужничество властям У нижегородцев, самарцев,
саратовцев. За них думает власть и они голосуют за власть".
"Вот вы и противоречите сами себе, - уличила она. - Разве
Нижний, Самара, Саратов не российская глубинка? И чем они
лучше, патриотичней Твери? Те же лакеи, отравленные
телеядом, зараженные этим духовным СПИДом. Нет, Егор
Лукич, гены и родовые пятна тут не при чем. Зараза, ее вирус,
идет из Москвы, жирующей, довольной, что во время получают
зарплату, пенсии. А что провинция голодает, вымирает Москве
наплевать. Как-то по телевидению показывали концерт с
участием одаренных, но больных детей. Конечно, это зрелище
вызывало сострадание, боль. Но камеру все время наводили в
зал, где сидела супруга Бориса Кровавого Наина Иосифовна.
461
Оператор старался показать нам, как она артистически
платочком выдавливала из себя слезу. На показ тверским и
саратовским обывателям, смотрите, мол, как она переживает.
А мне было противно и гадко ее лицедейство. Я подумала:
стерва ты бессердечная, а почему же ты не позаботишься о
тысячах, миллионах голодных, больных, бездомных детишек
по всей России? Ненавижу. Она омерзительней горбачевской
Райки, из которой крутили рекламные ролики".
В каюте стало совсем темно, и в иллюминаторе не
сверкали огоньки, только слышался заунывный, глухой стук
машины. Мы плыли, очевидно, по средине реки вдали от
берегов, на которых, возможно, и не было жилья с
электричеством. И думы мои, как этот теплоход, так же плавно
и неторопливо плыли, воскрешая в памяти эпизод за
эпизодом. Эти приятные воспоминания куда-то оттеснили сон.
Вчера она спросила меня об Игоре Ююкине, что он из себя
представляет, как художник. "Способный живописец, -
похвалил я. - Недавно закончил мой портрет и довольно
удачный". "Этим он и прославится, - иронически сказала она и
добавила: - Потомки будут говорить: Ююкин? А, это тот, что
создал портрет великого Егора Богородского!" "Вы ошибаетесь,
- возразил я. - В России великими бывают только евреи.
Великий Мейерхольд! Великий Смактуновский, гениальные
Гердт и Никулин. А почему вы спросили о Ююкине?" "Он
предложил позировать ему для какого-то шедевра, где будет
на фоне майского утра изображен один лишь персонаж -
молодая женщина". "В обнаженном виде?" Лариса весело
рассмеялась: "К счастью, нет, в легком прозрачном халате".
"Ну, что ж, такой образ, бесспорно, обессмертит Игоря
Ююкина. Мне с вами не под силу соревноваться". Потом я
спросил Ларису, кого она считает идеалом, достойным
подражания. И ответ ее поразил меня: "Иисуса Христа. Он
коротко и просто определил смысл человеческой жизни -
творить добро. В его заповедях, переданных им апостолами,
заложен устав человеческого бытия. Если б человечество
восприняло к действию все им заданное, наступило бы
царство земное, и люди жили бы в мире, в любви счастливо и
свободно". "И тогда не было бы ни ельциных, ни чубайсов, ни
Гитлеров и прочей нечисти", - сказал я, как бы продолжая ее
ответ. "Да, и была бы полная гармония любви", - подтвердила
Лариса и, освещенное солнцем лицо ее озарилось счастливой
блаженной улыбкой. И сама она вся, казалось, сияет счастьем
и благостной верой.
462
Я спросил ее: "Вы верующая?" "Да, истинно верующая", -
ответила она, сделав ударение на "истинно". "И в храм
ходите?" "Посещаю по большим православным праздникам".
"Мне очень приятно, - искренне, а не в порядке комплимента,
сказал я. - Очень хорошо, что молодежь стала обращаться к
православию. Атеизм, кажется, отступил. Прошел этот дурман
неверия". Она внимательно посмотрела на меня не то с
сомнением, не то с непроизнесенным вслух вопросом,
поправила крутую волну своих черных, густых волос и
устремила взгляд на реку. Мне показалось, что она хотела что-
то спросить, но не решилась. Тогда я сказал: "Вы хотели узнать
мое отношение к религии? Так?" "Вы догадались. Но мне
кажется - я знаю: вы верующий". "Да. Мой отец был
протоиереем, то есть старшим священником. Даже
митрофорным протоиреем, то есть ему позволялось вести
службу в митре. Знаете, что такое митра?" Она кивнула и
сказала: "Это такой нарядный головной убор". "А дед мой, по
материнской линии, был архимандритом. Это последняя
ступенька перед архиереем. Там уж идут епископ, архиепископ,