Страница 64 из 216
бессознательном состоянии раненного осколком снаряда и
обгоревшего старшего лейтенанта. Из найденных при нем
документов немцы узнали, что в их руках находится командир
танковой роты Герой Советского Союза старший лейтенант
Макаров Игорь Трофимович. Когда Игорь пришел в себя, его
допросил сам командир дивизии в присутствии своего друга
военного историка доктора Вилли Гальвица, неплохо
владеющего русским языком. На допросе Игорь вел себя с
достоинством, ни посулы сохранить ему жизнь в обмен на
измену, ни угрозы мучительной смерти не вытянули из него ни
единого слова. И лишь когда доктор Гальвиц спросил, за что
герр обер-лейтенант получил высшую боевую награду, Игорь,
покусывая пересохшие губы и язвительно ухмыляясь, ответил:
- За Гудериана.
- Вот как? Это интересно, - подстегиваемый
любопытством, оживился Штейнборн. - Расскажите, где вы
встречались с генералом Гудерианом?
- Под Мценском и в Орле, - ответил Игорь и тут же
упрекнул себя, потому что из его ответа стало ясно, что
танкисты, которые две недели тому назад были под Орлом,
теперь сражаются здесь, у стен Москвы. Впрочем, для немцев
это не было тайной, они знали, что в составе армии
Рокоссовского находится танковая бригада Катукова, та самая,
что доставила им много неприятностей.
И генералу Штейнборну вспомнился торжественный ужин
у Гудериана по случаю вступления его танкистов в Орел и
затем переполох, испортивший торжество. Значит,
нарушителем спокойствия был вот этот курносый лейтенант,
который, даже будучи в плену, обреченный на муки и смерть,
смеет разговаривать дерзким, уверенным голосом. Его
фанатически самоуверенное заявление о том, что никогда
фашистам не бывать в Москве, привело генерала в
бешенство. Штейнборну хотелось собственноручно заткнуть
глотку этому коммунисту. Но он сдержал себя: пусть пока
поживет. На этот счет у Штейнборна был свой замысел.
Вошел адъютант.
- Что, доктор Гальвиц еще спит? - спросил Штейнборн, не
отрывая глаз от карты,
- Вероятно, господин генерал.
- Разбудите его и приготовьте завтрак.
- Завтрак готов, господин генерал.
- Тогда зовите доктора.
Вилли Гальвиц - длинный и поджарый мужчина, уже
давно отметивший свое сорокалетие, одетый в кожаный на
меховой подкладке реглан, в сапогах и в форменной
офицерской фуражке с лихо загнутым верхом - пришел к
генералу минут через тридцать. Штейнборн стоял у стола и
рассматривал Золотую Звезду Героя. Он поджидал историка,
рассчитывая на расположение доктора Гальвица, который в
своих будущих трудах уделит достойное внимание генерал-
майору Штейнборну - герою Московской битвы.
- Как спалось, Вилли? - любезно справился генерал.
- Плохо, Курт. - Гальвиц снял реглан, фуражку и, не
найдя, куда б их повесить, небрежно бросил на диван. Вид у
него был и в самом деле утомленный. Узкое бледное лицо
казалось каким-то помятым, блеклые, водянистые глаза точно
выцвели. - Какие-то кошмары одолевали. И этот русский. -
Гальвиц кивнул на Золотую Звезду.
Штейнборн поинтересовался:
- Как ты думаешь, Вилли, она настоящая? Из чистого
золота?
- Ну, разумеется, нет, сусальное, тончайший слой.
- Обман. Сталину она стоила дешево, а нам обошлась
дорого.
- Не понимаю, Курт, что ты имеешь в виду?
- А то, что за эту звезду обер-лейтенант - как его там? -
тогда в Орле много наших машин превратил в металлолом.
Если бросить на одну чашу весов золото, что ушло на звезду, а
на другую стоимость наших танков и машин, им уничтоженных,
то чаша с золотом подскочит до потолка.
- К танкам и машинам приплюсуй жизни немецких солдат.
Но ты, Курт, правильно, по-рыцарски поступил, сохранив ему
жизнь. Откровенно говоря, я не ожидал от тебя такого
великодушия. Достойный враг заслуживает уважения, а
следовательно, и снисхождения. А этот - достойный витязь, как
у них называют рыцарей.
- Чепуха, Вилли, ты меня просто не понял. Враги, а тем
более такие, как этот, заслуживают не снисхождения, а самой
Жестокой казни. И этот обер-лейтенант ее не избежит. Но не
сегодня, а немного погодя, после того, как наши танки пройдут
по Красной площади триумфальным маршем. Я покажу ему
фотографию. Вспомни, с какой самоуверенной яростью он
кричал мне в лицо: "Никогда, никогда!" Думаю, что это его не
обрадует.
- Да, Курт, для него это будет самой страшной казнью.
- Нравственной, Вилли. Перед тем как принять
физическую. Но о том позаботятся парни из ведомства
Гиммлера - они великие мастера своего дела. А теперь давай
завтракать. - Генерал торжественно посмотрел на часы. -
Сегодня, Вилли, решающий день. Через час двадцать минут
начнется сражение, в котором сгорят остатки русских дивизий,
преградивших нам путь к Москве.
Доктор Гальвиц склонился над разостланной на столе
картой, читая названия населенных пунктов. Читал вслух:
- Можайск. Он все еще в руках русских.
- Можешь считать, что он уже наш, - хвастливо отозвался
Штейнборн и приказал адъютанту подавать завтрак.
- Можайск, Можайск, - продолжал Гальвиц. - Ага, вот оно -
Бородино. Знаменитое поле битвы с Наполеоном. Скажи, Курт,
твоя дивизия пройдет через Бородино? Вот оно, смотри.
Генерал уставился в карту, облокотись на стол и вертя в
руке карандаш.
- Да, правым крылом мои танки пройдут через Бородино
и вот по этому шоссе войдут в Можайск. Сегодня же мы с
тобой будем в Можайске, Вилли.
- Дай бог. Но прежде я хотел бы побывать на
историческом Бородинском поле. Для меня, для моих будущих
работ это очень важная, существенная деталь. Историческая
параллель. История, Курт, не повторяется.
- Мы вместе с тобой побываем в этом Бо-ро-ди-но... А
сейчас - завтракать.
Сражение началось утром, началось, как обычно,
налетом фашистской авиации. Тяжело груженные бомбовозы,
тщательно охраняемые истребителями, шли волна за волной.
Передний край нашей обороны клевали пикирующие
бомбардировщики. Они набрасывались на окопы, как коршуны,
швыряли бомбы с небольшой высоты, выходили из крутого
пике, делали разворот над Бородинским полем и снова
повторяли атаку на те же позиции. И так по нескольку заходов.
Затем шла другая волна - бомбить вторые эшелоны. За ней -
третья волна засыпала бомбами артиллерийские позиции. А
когда четвертая волна самолетов бомбила армейские и
фронтовые тылы, тяжелая артиллерия и минометы, не жалея
смертоносного металла, обрабатывали передний край. Бомбы,
снаряды и мины нещадно вспахивали землю, уже изрытую
противотанковыми рвами, траншеями, окопами и блиндажами.
Осколки стучали по граниту, бронзе и чугуну, наносили раны
обелискам бессмертной славы. Жестокий враг никого не
щадил. И древний тополь-богатырь толщиной в четыре
обхвата, видавший и слыхавший самого Кутузова, вздрагивал
от гнева и боли, когда в его могучую, исполинскую грудь
впивались еще горячие осколки.
Виктор Иванович Полосухин находился на своем НП,
расположенном все там же, неподалеку от батареи Раевского.
Отсюда, с возвышенности, открывался неплохой обзор на
правый фланг дивизии - село Бородино с белой церковной
колокольней,
приспособленной
фашистами
под
наблюдательный пункт. Хорошо просматривался и
центральный сектор обороны, где немецкие танки,
сопровождаемые пехотой, уже вышли на западный берег
безымянной речки, впадающей в Колочь, и были остановлены