Страница 1 из 216
ИВАН ШЕВЦОВ
БОРОДИНСКОЕ
ПОЛЕ
РОМАН
Ордена Трудового Красного Знамени
Военное издательство
Министерства обороны СССР
Москва - 1981
Р2
Ш37
Шевцов И. М.
Ш 37 Бородинское поле: Роман, кн. 1 и 2. - М.: Воениздат,
1981. - 608 с.
В пер: 2 р. 80 к.
В романе воспроизводятся события битвы под Москвой
осенью 1941 года. Автор прослеживает историческую связь
героических подвигов советских людей на Бородинском поле с
подвигами русского народа в Отечественной войне 1812 года.
Во второй книге много внимания уделено разоблачению
происков империалистических разведок, вопросам повышения
бдительности. Битва идей, которая происходит в современном
мире, - подчеркивает главный герой книги Глеб Макаров, - это
своего рода Бородинское поле.
Книга рассчитана на широкий круг читателей.
70302-047
Ш---------------- без объявл. 4702010200.
068(02)-81
ББК 84Р7
Р2
© Воениздат, 1981
КНИГА ПЕРВАЯ
ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В переполненном общем вагоне, несмотря на открытые
окна, воздух спертый, густой, перемешанный с едким
махорочным дымом - хоть топор вешай. А за окном вагона
тихое золотистое бабье лето уходит от Москвы на север, чтоб
где-то в ярославских и вологодских лесах оборвать белую
паутину задумчивой грусти, растаять в стылых утренних
туманах, превратясь на архангельской земле в холодную
осень. Торопливо бегут назад телеграфные столбы, медленней
проплывают тронутые первой желтизной березовые рощи и
безмолвные колокольни церквей, освещенные низким
предвечерним солнцем.
И само солнце - раскаленный диск - уже не слепящее, а
какое-то угасающее, с четко очерченными краями, бежит
вперед параллельно поезду, спешит, торопится, словно играет
наперегонки; на поворотах то отстанет, то снова вырвется
вперед, то затеряется в густых зарослях придорожного леса,
затем сверкнет в просветах деревьев и снова бежит, померкнув
от усталости. Она заметна с каждой минутой - солнечная
усталость. Накал постепенно ослабевает, принимая сперва
багряный, а затем и совсем алый оттенок. И наконец солнце с
разбегу врезается в почти незаметную тучу, синеватой скалой
лежащую на горизонте. И теперь по западному небосводу уже
не диск катится, а просто летит срезанный купол, похожий на
парашют. Постепенно алея, этот купол превращается в
парящий над землей зонтик.
Красота необыкновенная! Глеб наблюдает ее с верхней
полки вагона.
В Загорске, где поезд стоял двенадцать минут, пропуская
воинские эшелоны, слышался заунывный, протяжный звон к
вечерне.
Вагон - растревоженный улей. Тут смешались и детский
плач, и напевный женский говор, и неторопливый рассказ
фронтовика о том, какой ад стоял у Соколовской переправы и
сколько там полегло наших и немцев - видимо-невидимо.
Майор Глеб Макаров устал от этих разговоров. Он их
досыта наслушался в госпитале в Ярославле, где лежал после
ранения немногим больше двух недель. Он побывал в
огненном аду в жарком июне под городом Гродно - там с
превосходящими силами фашистов вели кровопролитные бои
части 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов.
В тех ожесточенных боях погибли командир
механизированного генерал Хацкилевич и командир
кавкорпуса генерал Никитин. А его, майора Макарова -
командира артиллерийского полка, судьба тогда миловала.
Ранен он был уже потом, гораздо позже, на смоленской земле.
За непродолжительное время боев он повидал такое, что
словами не расскажешь - стынут человеческие слова,
леденеют, как слезы на сорокаградусном морозе.
А за перегородкой теперь уже женский голос,
медлительный и печальный, как звон церковного колокола,
рассказывает:
- На пассажирский поезд налетели... Днем это было, а их
туча темная, самолетов. Закидали бонбами... Страсти
господни, что творилось. Паровоз опрокинулся, вагоны горят, а
там люди - полнехонько людей. И детишек, и раненых
вакуировали, которые совсем немощные, больные. А он все
кидает и кидает бонбы. Вагоны горят, и детишки кричат
"Спасите!", а кому спасать-то, когда все кругом горит и бонбы
сыплются, грохают, аж земля дрожит.
Слова ее - как ржавой пилой по обнаженным нервам
Глеба Макарова. О каком поезде она говорит? Где это было?
Может, на перегоне между Гродно и Витебском? С поездом, в
котором ехала его жена Нина с восьмилетней дочуркой
Наточкой? И Наточка в горящем вагоне звала, может, на
помощь?..
Макаров знал, что эшелон, в котором эвакуировались его
жена и дочь, фашисты разбомбили. И если бы Нина и Наточка
остались живы, они написали бы в Москву. Эшелон их
бомбили в конце июня, то есть два месяца тому назад.
Позавчера Глеб получил из Москвы от сестры Вари письмо. В
конце была печальная фраза: "О Нине и Наточке никаких
вестей". Значит, правду говорила жена полкового интенданта,
которая ехала в одном поезде с Ниной и чудом осталась жива:
Нина Макарова и дочь погибли во время бомбежки, не доезжая
Витебска. Значит, правда, страшная, жуткая правда, с которой
нельзя примириться. И он не мирится, не желает, он не
согласен. Все врут - и жена интенданта, и эта певучеголосая
незнакомая женщина в соседнем отсеке вагона, и Варя. Нина и
Наточка живы, они спаслись из горящего поезда и долго-долго,
почти целых два месяца, добирались до Москвы. И наконец
добрались. Вот приедет он сейчас в деревянный родительский
дом на Верхней Масловке, а они уже там - Нина и Наточка,
будут встречать его...
Глеб Макаров с суеверной настойчивостью и упрямством
язычника внушал себе такую фантастичную, нереальную
мысль, точно заклиная судьбу, умоляя ее сотворить чудо. Он
не верил в чудеса, но сейчас ему до смерти захотелось, чтоб
свершилось чудо. Он от кого-то слышал или где-то читал о
чудодейственной силе самовнушения, и теперь, в самые
трудные дни своей жизни, прибегнул к неведомому и
неиспытанному. Так было легче на душе.
Он знал, что в Москве его ждут родные, которых он
известил телеграммой. В Ярославле в госпиталь к нему
приезжала Варя - любимая сестренка, средняя в семье
Макаровых. Младший брат Игорь, лейтенант-танкист, тоже как
и он, Глеб, встретил войну на западе. Последнее письмо от
него получено месяц назад. Краткая записка: жив, здоров,
бьем проклятую немчуру. Всем боевой фронтовой привет.
Варя показала Глебу Игорево письмо - оно было
датировано двадцать шестым июля. А сейчас на исходе август.
С тех пор от брата никаких вестей. Может, и в живых давно нет.
В Москву поезд прибыл вечером. Глеб вышел на темную
площадь вокзала, и Москва ему показалась необычной, какой-
то настороженной, непривычно погруженной в темноту. И
только яркий свет в метро вернул ему ощущение, знакомое с
детства. Но оно не было продолжительным: на "Динамо" Глеб
вышел из метро, встреченный, как и на вокзале, темнотой
притихшего, настороженного города. Столичный центральный
стадион "Динамо" угрюмо молчал, вздыбив в лунное небо
черные силуэты юпитеров. Что-то больно ударило по туго