Страница 2 из 216
натянутым струнам души, защемило под ложечкой. В памяти
пробудились годы пусть не всегда легкой, но навеки
прекрасной юности. Сколько раз бывал он здесь, на трибунах
стадиона, в кипящем океане страстей болельщиков. Стадион в
его памяти хранился солнечным и восторженно шумным, как
праздник.
Воровски выползшая из облаков луна бледно осветила
самое высокое в этом районе здание - построенный перед
войной жилой дом авиаторов. Своей несколько неожиданной
архитектурой он напоминал Макарову канцелярский стол,
опрокинутый вверх ножками.
Ощущение нового, непривычного отвлекло его на какое-
то время от тревожных мыслей о семье, от того нравственного
напряжения, в которое он был погружен в последние дни и
особенно часы. Эти мысли и напряжение вернулись к нему
тогда, когда он знакомым проходным двором вышел на свою
улицу, пустынную и приумолкшую. Глеб ускорил шаги: он знал -
его ждут. Привычно нащупал в темноте кнопку звонка, нажал
ее и не услышал сигнала. Понял, что звонок не работает,
постучал.
Открыла мать - Вера Ильинична. Сухонькая, как-то
неожиданно состарившаяся, она прижалась к широкой груди,
уцепилась за кожаную портупею, заплакала тихо.
- Глебушка, сынок... Один остался.
Голос у Веры Ильиничны вообще был тихий и мягкий, а
теперь и совсем пропал, еле слышно.
"Один остался... Значит, не свершилось чудо, не
объявились жена и дочурка".
Он поцеловал ее седые волосы и сказал тоже тихо:
- Ничего, мама, ничего.
Потом обнял отца, расцеловались трижды, поцеловал
сестру и пытливо посмотрел на смиренно стоявшего в
сторонке молодого блондина, хрупкого телосложения,
стройного и бледнолицего. Догадался: муж Вари, тот самый
молодой и талантливый архитектор, который, по словам
сестры, рвется на фронт, а его не отпускают. Познакомились.
Зятя звали Олегом Борисовичем Остаповым.
Осмотрел большую квадратную комнату, тускло
освещенную керосиновым фонарем, висевшим под потолком.
Кое-что переменилось за два года, которые он не был в
Москве. Задержал задумчивый взгляд на фотографиях,
висящих на стене в простеньких рамочках. На одной, большого
формата, Глеб с Ниной, молодые, юные. Он - лейтенант-
артиллерист. Нина в то время только что окончила
педтехникум. Рядом другая фотография, меньшего размера.
На ней они уже вчетвером: Глеб, Нина, Святослав и Наточка.
Семья. Была семья... Что-то потемнело в глазах, помутилось.
Мать, сдерживая рыдания, удалилась во вторую, маленькую,
бывшую Варину комнату, а теперь спальню стариков.
Глеб отвернулся от фотографий, присел к столу.
- Вот так все время - все глаза выплакала, вся извелась, -
негромко сказала Варя, кивнув в сторону ушедшей матери.
- Может, еще объявятся, - молвил Трофим Иванович,
седовласый поджарый старик, и тоже придвинулся к столу.
- Нет, отец, не объявятся, - сокрушенно произнес Глеб,
переведя неторопливый взгляд с сестры на зятя. - Чуда не
свершилось. Не бывает чудес... Если бы были живы, дали б о
себе знать.
- А не могли они оказаться там? - высказал
предположение зять, имея в виду оккупированную немцами
территорию.
Глеб отрицательно покачал головой.
Вера Ильинична с Варей быстро накрыли стол: не
ужинали, ждали Глеба. Было вино, была водка - не было
веселья. Великая беда обрушилась на страну, неутешное горе
вошло в семью Макаровых.
- Вот и Славки нет, - говорила Вера Ильинична, - знать,
не отпустили начальники. А Варя ездила к нему, наказала, что
отец сегодня из госпиталя заявится. А вишь - не отпустили.
- Ты виделась с ним, Варя? - Глаза Глеба оживленно
заблестели.
Святослав, его сын, учился в Московском военно-
политическом училище.
- Нет, Глеб, не удалось. Он был на занятиях. Записку
через дежурного передала, - ответила Варя.
- Как война началась, всего один разок-то и побывал
дома, Да и то на часок забежал, - сообщила Вера Ильинична. -
Ты кушай, сынок. Кушай. Исхудал-то как...
- Были бы кости, мать, а мясо нарастет, - сказал Трофим
Иванович поднял граненую стопку: - За здоровье наших
воинов, чтоб отступать, значит, перестали. Пора бы его,
проклятого, назад погнать.
Глеб выпил молча, ничего не сказал на отцовские слова,
посмотрел на мать умиленно - как она изменилась за эти два
года, - перевел глаза на сестру. Заметил:
- А ты, Варя, какая-то другая. Не похожа на ту, что ко мне
в госпиталь приезжала. Не пойму, в чем дело.
- Секрет, братец, - лукаво улыбнулась Варя родниковыми
глазами.
- Открой, - пошутил Глеб.
- Нет, ни за что. Сам догадайся.
Олег смотрел на жену тихим влюбленным взглядом, и
лицо его, теперь уже не казавшееся Глебу бледным, светилось
нежным внутренним светом. Глеб поймал его взгляд и решил:
а в нем есть что-то приятное, располагающее. Жидковат
малость телом, но и Варя под стать ему - хрупкая и в свои
двадцать четыре года выглядит совсем юной. Глеб пожал
плечами. Олег сказал:
- Я вам открою секрет. Разрешаешь, Варя?
Смеющиеся, с бирюзовой синевой глаза ее разрешили.
- Она прическу меняет два раза в месяц, - выдал Олег.
Варя действительно часто меняла прическу. Ее
блестящие каштановые волосы легко и естественно
принимали любую форму. То, гладко зачесанные назад,
ложились на затылок тугим узлом, открывали высокий лоб и
придавали ее лицу выражение доверчивого смирения. То,
наоборот, челка закрывала лоб по самые брови, и тогда лицо
ее становилось круглым и слишком серьезным. Была еще одна
прическа у Вари, которая больше других нравилась Олегу. Это
когда волосы вздымались пышной волной и орлиными
крыльями падали на обе стороны. Олег говорил тогда: вот это
настоящая Варя.
Глеб думал о тосте отца. Он смотрел на него - старого
потомственного рабочего, который из шестидесяти пяти лет
сорок восемь провел на столичном заводе "Борец", смотрел и
старался понять, что сейчас волнует отца. Собственно, это
был один-единственный и самый острый вопрос: до каких пор
мы будем отступать? И почему отступаем? Должен же кто-то
дать ответ на этот вопрос. Не архитектора ж ему спрашивать и
не дочь. Ведь Глеб был там, в самом пекле, в жарких
сражениях. И не рядовой же он - как-никак командир полка.
Глебу часто казалось, что штатские люди, рабочие и
работницы, такие, как его мать и отец, в чем-то упрекают
наших воинов за поражение и конечно же корят больше
командиров, чем рядовых. Было горько это сознавать. И, как
бы отвечая на безмолвный вопрос отца, Глеб сам начал
рассказывать о первых боях в приграничной полосе, когда их
мотомеханизированный корпус вступил в неравное
единоборство с танковыми колоннами фашистов. Он
рассказывал о мужестве и героизме своих товарищей.
Но у них больше танков и самолетов – и в этом их сила, -
говорил Глеб и понимал, что аргументы его малоутешительны.
Варя так и сказала:
- Что ж, выходит, и остановить его нечем? Так он
запросто и до Москвы дойдет.
- Нет, Варюша, совсем не запросто. Он идет по своим
трупам, - быстро и с убеждением ответил Глеб, хмуря густые
темные брови.
- Наполеон тоже до Москвы дошел, а чем кончил? -
заметил Трофим Иванович. - Россия - она не такой кусок, чтоб
запросто проглотить. Нет, подавится. Как Наполеон.
- У Наполеона, папа, не было танков и самолетов. А этот
Москву бомбит, - возразила Варя. - Почти каждую ночь налеты.
- Ну и что? А Москва, как стояла, так и стоит, - в волнении
парировал Трофим Иванович. Худое лицо его зарумянилось,