Страница 153 из 216
когда всеобщее разоружение станет реальным фактом, а
пропаганда насилия и войны во всех уголках мира будет
считаться позорным преступлением против человечества и
строго преследоваться законом. Но наступит ли это время,
победит ли здравый смысл безумство или кучка оголтелых
выродков, хищных и алчных, захлебываясь золотом и
алмазами, ввергнет планету в термоядерный ад, в котором
сгорит все живое, и некому будет владеть ни драгоценными
камешками, ни желтым металлом? Такие мысли в последнее
время все чаще и чаще тревожили его: он хорошо знал
смертоносную и разрушительную силу и мощь оружия,
изготовленного и хранящегося в мировых арсеналах, как знал
и безрассудство заокеанских производителей и владельцев
этого оружия, предпочитающих держать мир на грани войны.
Он хорошо помнил слова бывшего министра обороны США
Роберта Макнамары, сказанные им в палате представителей:
"Жизненно важной задачей наших стратегических ядерных сил
является их способность обеспечить гарантированное
уничтожение... уничтожение, скажем, одной трети или одной
четверти населения и примерно двух третей промышленных
мощностей противника".
Чудовищные планы безумца, маньяка, сбежавшего из
сумасшедшего дома? Нет, официальное заявление члена
правительства, словно речь шла не о живых людях, а о борьбе
с колорадским жуком. И дело тут, разумеется, не в личности
того или иного министра или даже президента: одни уходят,
другие приходят им на смену, но между ними нет и не может
быть принципиальной разницы, потому что они - и министры и
президенты - преданные исполнители воли подлинных хозяев
Америки - воротил военно-промышленного комплекса,
финансовых тузов и владельцев целых отраслевых
корпораций, картелей и трестов.
В конце письма Наташа сообщала, что она, ее муж и
дочь горят желанием побывать в Москве и уже хлопочут о
туристских путевках, так что, даст бог, возможно, скоро
свидятся. В письме было несколько сдержанных фраз о Нине
Сергеевне: мол, мама жива и здорова, насколько возможно в
ее возрасте, шлет горячий привет.
Вошла Лена, глазастая, восторженная, с фотографиями в
руках, прощебетала:
- А внучка твоя симпатяга, на тебя похожа. Ты не
находишь? - Отдала отцу фотографии взамен письма и тут же
удалилась в свою комнату, бросив на ходу: - Ты письмо
прочитал? Мы с мамой хотим почитать.
Глеб Трофимович вначале взял фотографию Нины
Сергеевны - своей первой жены. Фотография была четкая,
сделанная, видно, опытным профессионалом, мастером
портрета, нашедшим удачную позу, выражение лица, верно
распределившим светотень. Прямо на Глеба Трофимовича
смотрела пожилая седовласая женщина мудрыми и
печальными глазами, и в тихих глубинных глазах ее и на
строгом лице, чуть-чуть тронутом мелкими морщинками,
отражались одновременно спокойная скорбь, прошлые
душевные муки и смирение. Женщина не позировала, не
пыталась играть роль: она была естественна и откровенна, как
сама правда, но в этой простоте крылось что-то большое,
сложное и многозначительное. Что-то далекое, до боли милое
сердцу, но навсегда потерянное напоминали и лицо, и скорбно-
задумчивые глаза этой женщины. И в то же время она
казалась какой-то странной, незнакомой и чужой. Он вспомнил,
как мучительно и больно оплакивал ее потерю, как готов был
отдать свою жизнь за то, чтоб они, то есть Нина Сергеевна и
Наташа, остались живы. И вот они живы, они смотрят на него с
фотографий, сделанных теперь специально для него, смотрят
такие родные, близкие и вместе с тем непонятные и далекие,
далекие не только в географическом смысле. Старая рана
зажила, прошлая боль утраты казалась невозвратимой,
перегорела и улеглась. И вместо этого возникло новое чувство,
неожиданное, еще до конца не осмысленное и странное.
Отложив в сторону портрет Нины Сергеевны, он взял
цветную фотографию Флемингов, групповой семейный снимок
- все трое на борту то ли теплохода, то ли яхты на фоне
лазурного моря и дымчато-синего неба. Веселые,
улыбающиеся. На обороте дата: "1967". Три года тому назад.
Почему-то подумалось: "Чем был знаменит тот год?" Ответ
пришел сразу: наша страна отмечала свой полувековой
юбилей. И еще вспомнилось одно потрясшее его событие -
вероломное нападение Израиля на арабские страны.
Мысленно представились две несовместимые картины:
мирная идиллия и "миражи", льющие напалм на землю
феллахов, - жизнь и смерть. Этот мир, раздираемый
антагонизмом, противоборство добра и зла - бесхитростного и
потому беззащитного добра и коварного, жестокого, насквозь
лицемерного зла, рядящегося в тогу благодетелей. И ему
виделись две Америки: одна - лазурно-беспечная, доверчивая -
в образе семьи Флемингов, и другая - алчная, ненасытная и
кровожадная - в образе израильской военщины. По убеждению
генерала Макарова, США - это тот же Израиль. Они едины и
неделимы. Но он также знал, что есть и другая, настоящая,
трудовая Америка, добрая, благодушная, позволившая
усыпить себя гипнозом массированной изысканной лжи
многочисленных газет, радио, телевидения, кино, всей этой
адской машины оболванивания, которой управляет всемирный
центр чудовищных преступников.
И вот еще фотография: втроем - Нина Сергеевна,
Наташа и Флора. Три женщины, три поколения, три судьбы. И
как далеки и несхожи их судьбы! Деревце, силой оторванное от
родной почвы, вывезенное в далекий и незнакомый край и там
пустившее корни и давшее семена. Вот она, эта веточка с
красивым именем Флора. В ней есть и его, Глеба Макарова,
кровинка, маленькая, возможно совсем ничтожная, потому что
Флора всем своим обликом похожа на своего отца, судя по
фотографии, человека неглупого, смекалистого и доброго.
Мистер Флеминг, его зять, родня. А в сущности, все люди, все
человечество состоит в родстве друг с другом, одна великая
родня - белые, черные, желтые, цветные. Конечно, это
слишком громко, декларативно и потому идиллично. И к чему
эти высокие материи, когда есть совсем реальное,
определенное: там, в далекой Америке, у него есть родная
дочь, внучка, зять. Возможно, есть и сваты. О родителях мужа
Наташа ничего не написала. Любопытно, кто они и что? Что ни
говори, все же родня. Новая страничка биографии.
Собираются приехать в Москву туристами. Что ж, он,
Глеб Макаров, будет очень-очень рад повидать дочь, внучку,
зятя. А Нина? Что она, как? Только одна сдержанная фраза в
Наташином письме - должно быть, сама Нина продиктовала.
Конечно же ему хотелось бы повидаться и с ней, поговорить,
вспомнить, посетовать на судьбу, порадоваться за детей. И
потом... она мать Святослава. Неужели ей не хочется повидать
своего первенца? Такого Глеб Трофимович не допускал: он
хорошо знал свою первую жену - она имела доброе
материнское сердце.
Мысли его прервала Александра Васильевна - она
вошла с толстой бандеролью в руках, сказала:
- Вот, еще утром почтальонша принесла, Лена
расписалась, а тебе не сказала, глупая девчонка.
- Прости, папуля, забыла, мы спешили с отъездом! -
прокричала из своей комнаты Лена.
Глеб Трофимович отложил в сторону увесистый пакет,
прочитал обратный адрес, и строгое, сосредоточенно-
задумчивое лицо его вдруг, как молнией, осветила ясная
радость. Глаза оживленно заблестели.
- От маршала Жукова, - сказал он и почтительно
прибавил: - От Георгия Константиновича.
Он торопливо вскрыл пакет и извлек книгу, которая в то