Страница 141 из 216
силу выдавил из себя Виктор, и Святослав заметил, что в
последних двух словах пленного не было язвительности.
- Я хотел бы услышать от вас, как и зачем вы стреляли в
старуху и ребенка?
Вдруг Виктор резко поднял голову и, глядя прямо в глаза
Святославу, заговорил по-русски:
- Я не стрелял. Он стрелял. - Кивок на Куни. - Пусть он и
рассказывает.
Русская речь американца удивила Святослава и Нгуен
Вана и насторожила Куни. Капитан перевел на вьетнамский
слова Виктора, а Святослав быстро спросил:
- Вы говорите по-русски?
- Да, - коротко и твердо отозвался Виктор.
- Где вы изучили этот язык?
- Меня обучила ему моя мама, - ответил Виктор охотно и,
как показалось Святославу, с гордостью.
- Она русская?
- Да.
- Вы где родились? - продолжал Святослав, не сводя с
Виктора чрезмерно пристального взгляда, в котором уже
сквозило нарастающее волнение.
- В Германии, в сорок пятом.
- Кто ваши родители?
- Тогда в Германии или теперь в Америке? - со значением
уточнил Виктор.
- Тогда и теперь.
- В годы войны они познакомились в нацистском
концлагере: мама - угнанная из России, отец - из Голландии.
- Как имя вашей матери? - уже с трудом скрывая
напряжение, спросил Святослав. В горле его пересохло. Он
весь сжался, как пружина, в ожидании ответа.
- Нина Сергеевна.
- Ее русская фамилия? - Святослав напрягся до предела.
Лицо его сделалось пунцовым, глаза округлились, на лбу
выступил пот.
- Не знаю, - тихо ответил Виктор, и этим своим ответом
как бы расслабил пружину.
Святослав прикрыл глаза веками, вытер потный лоб и
опустился устало на стул. Вьетнамские товарищи смотрели на
него и на американца с немым недоумением. После
непродолжительной паузы Святослав, овладев собой, снова
спросил Виктора:
- У вас есть братья и сестры?
- Есть старшая сестра. От первого брака матери. И
младший брат.
- Как имя сестры?
- Наташа.
- Наташа?! - воскликнул Святослав. - Это точно. Вы не
ошибаетесь?.. - Он даже не понимал, как нелепо звучит его
вопрос. - Повторите имя!
- Я же сказал: Наташа.
- Сколько ей лет? - Теперь Святослав уже не скрывал
своего волнения. Руки его дрожали, лицо пылало.
- Она родилась в тысяча девятьсот тридцать четвертом, -
напрягая намять, ответил Виктор и подтвердил: - Да, точно - в
тридцать четвертом. Ее отец - русский офицер.
Сомнений не было - Святослав не находил себе места.
Он метался по комнате взад-вперед, бросая на
присутствующих взволнованные, рассеянные взгляды. Потом,
ни к кому конкретно не обращаясь, произнес вполголоса:
- Наташа... это моя сестренка. - Но тут же,
спохватившись, резко повернулся к Виктору и прямо в лицо ему
- тугой, тяжелый вопрос: - А мама? Мама жива?..
Виктор машинально поднялся со стула. Губы его
дрожали, глаза влажно блестели. Он смотрел на старшего
брата в упор, готовый прильнуть к нему и вместе с ним
разрыдаться. Но Святослав не сделал ответного движения - он
стоял в отчужденном напряжении, ожидая ответа. Острый
взгляд его таких же, как и у младшего брата, материнских глаз
насквозь пронзал Виктора и требовал только одного: правды.
- Мама жива, - тихо и просто ответил Виктор и снова
опустился на стул.
Нгуен Ван что-то сказал по-вьетнамски своим коллегам -
майору и переводчице, и строгие лица вьетнамцев смягчило
изумление.
- Это невероятно... Это какой-то сон, - взволнованно
говорил Святослав, обращая взгляд то на капитана, то на
майора, словно призывая их понять его состояние. - Я должен
вам все рассказать, объяснить. Это похоже на фантастику, но
это правда.
Пленных увели. Святослав присел к письменному столу,
за которым сидел майор Ле Ксюан. Нужно было оправиться от
волнения, собраться, привести в порядок мысли. Все это так
неожиданно и столь ошеломляюще. Успокоиться он не мог,
справиться с волнением не удавалось. А рассказать
вьетнамским товарищам нужно. И безотлагательно, сейчас
объяснить. Ведь перед ними были два брата: один - друг,
другой - враг. Ситуация, когда братья сражались в
противоположных лагерях, когда брат шел на брата, для
вьетнамцев не нова; такое у них случалось. Тут другое: русский
и американец - братья. И оба - по разные стороны от линии
фронта.
Святослав рассказывал, преодолевая волнение, о
матери, Наташе, о том, как они остались в первые дни войны
на оккупированной фашистами территории. А дальше, что
было с ними дальше? Он не знал.
- Поговорите с... братом, - подсказал майор. - Пусть он
расскажет. Узнайте подробности. Поговорите наедине.
- Да, да, надо все расспросить, - быстро согласился
Святослав. - Про маму, про Наташу. Только не наедине.
Пожалуйста, в вашем присутствии.
Ввели Виктора. Он сел на тот же стул, на котором только
что сидел. Майор и переводчица вышли, Нгуен Ван остался.
Святослав сел напротив брата и очень мягко попросил его:
- Расскажите, Виктор, о себе, о маме и Наташе. Только
все подробно. Мы же считали их погибшими. Почему они не
дали о себе знать? Пожалуйста, подробнее.
- Почему не дали о себе знать? - медленно и негромко
начал Виктор, повторяя слова брата, будто оттолкнувшись от
этих слов, ему легче было говорить. - Не знаю точно, но и
мама и Наташа тоже считали и до сих пор считают вас
погибшими. Но начну по порядку. .
Он говорил неторопливо, долго, обстоятельно о том, как
Оскар Раймон познакомился с Ниной Сергеевной. Шаг за
шагом, год за годом, страница за страницей он листал
сложную повесть человеческих судеб и сам удивлялся
неожиданно обнаружившемуся в нем дару рассказчика.
Святослав не сводил с Виктора глаз и не перебивал
вопросами. А Нгуен Ван лишь удивленно покачивал головой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Начало сентября в этот год выдалось теплым, и лишь
ночная свежесть да бодрящие утренние туманы над лощинами
и прудами напоминали о приближающейся осени. А в кудрях
берез - ни единой седины. И клены не тронул багрянец, и
осины трепетали еще зеленой листвой. О цветах и говорить
нечего. Впрочем, нет: о цветах стоит сказать.
На даче Бориса Всеволодовича Остапова - отставного
хирурга - всегда было много цветов. Прежде их разводила
хозяйка, Наталья Павловна. После ее смерти цветами занялся
Борис Всеволодович. Уйдя на пенсию, он постоянно жил на
даче - и зимой тоже. Старик полюбил уединение. Вернее,
полюбил он природу и, как сам признавался, лишь на восьмом
десятке лет по-настоящему познал ее, проникнув в ее тайны и
смысл, понял ее по-философски, вошел в нее не как
покоритель и хозяин, а как брат и друг. В сущности, жизнь его
на природе и с природой только внешне, для посторонних,
казалась уединением. А на самом деле он постоянно жил в
заботах и хлопотах. Каждый клочок земли на его дачном
участке, каждое дерево, куст и цветок были любовно ухожены.
И особой гордостью Бориса Всеволодовича были цветы. Он
бережно хранил их как память о покойной жене. Едва сходил
снег, как на участке Остаповых зацветали голубенькие
подснежники. Их сменяли нарциссы, потом тюльпаны, горящие
всеми цветами радуги. В пору весеннего цветения сад Бориса
Всеволодовича превращался в райский уголок. Лебяжьим
пухом цвели ирга и вишня, цвет яблонь напоминал розовых
фламинго. Вслед за угасшей могучей волной сирени
богатырски, во всю палитру, распускались бутоны пионов. А
там, глядишь, и розы пойдут. Ах эти розы, подмосковные,
закаленные стужей и морозами! Они цвели до первых