Страница 111 из 216
четыре. Вы, если не ошибаюсь, постарше меня?
- На целых девять лет.
- Наш брат теперь дошлый, на заслуженный отдых не
спешит, добровольно на пенсию не уходит, ждет, пока
выгонят. . На эту самую пенсию,.. Да, а ведь я иногда вижусь с
Олегом Борисовичем Остаповым - вашим...
- Зятем, - вежливо подсказал Глеб Трофимович.
- Мужем вашей сестры. И с сестрой вашей, Валентиной
Трофимовной...
- Варварой, - добродушно поправил Глеб Трофимович.
- Да, Варварой, прошу прощения, познакомился. Они вам
не говорили?
- Нет, не говорили. Да мы редко видимся.
- А мы встретились в Доме архитектора. Я там частенько
бываю.
- Вы, насколько я помню, работали в архитектурном
институте? - почтительно заметил Макаров.
- Было дело. Давным-давно. Потом перешел в Академию
архитектуры. Работал до ее ликвидации. Потом махнул в
архитектурно-планировочное управление. Словом, связал
свою судьбу с градостроительством. - Хитрые настороженные
глаза Брусничкина на какой-то миг прикрылись тяжелыми
веками.
- Но вы ж историк! - удивился Макаров.
- Пришлось переквалифицироваться. Между прочим,
докторскую диссертацию я уже защищал по истории
архитектуры.
- Талант. Такой диапазон... - с напускным добродушием
польстил Макаров, и в голосе его прозвучали едва уловимые
нотки иронии. Брусничкин почувствовал их и, чтобы рассеять
сомнения, прибавил с сознанием собственного достоинства:
- У меня тесть - архитектор. Павел Павлович Штучко,
может, слышали? Он довольно известный. Его в нашей среде
называют: Штучка. Такой была фамилия его родителей. А
Павел Павлович, когда был студентом, переделал окончание
на "о". Получилось по-украински. Моя жена тоже кончала
архитектурный. Я вас как-нибудь, познакомлю. Женщина
видная. Печатается. - Слова свои он дополнял
выразительными жестами.
- Так она теоретик?
- Нет, практик. Представьте себе - самым тесным
образом связана со стройками. Она молодец, работяга. - И на
холодном лице Брусничкина отразилось радостное
напряжение.
- Дети есть? - осторожно спросил Макаров.
- От первого брака сын. Он женат, живет отдельно. Я уже
дедушка. - И, чтоб не вдаваться в подробности, поспешно
спросил: - Ну а вы как? Александра Васильевна все еще
работает?
- Собирается на пенсию. Ей уже пятьдесят девять.
- Как быстро время летит! Помню нашу последнюю
встречу. У вас в тот год дочь родилась. Вы были так счастливы,
- с грустью вздохнул Брусничкин, и вздох этот означал
сочувствие и сожаление.
- Да, Аленка. Студентка. Сейчас в стройотряде. Письмо
сегодня получили, - с душевной прямотой сообщил Макаров.
- Ну а сын?
- Святослав - полковник. Живет и работает здесь, в
Москве. Я, между прочим, тоже дедушка. Внучка Галинка -
школьница. Забавная девчушка. - И глубокое, сосредоточенное
чувство любви отразилось на лице и в глазах генерала.
- А Коля-Николай?
- Прораб-строитель. Женился. Получил квартиру в
Черемушках. Есть сын. Да что это мы на сухую...
Извинившись, Макаров отлучился на кухню.
"О "Записках" ни слова, значит, не понравились, - с
огорчением размышлял Брусничкин, пока хозяин накрывал на
стол, и в его влажных глазах появилось что-то хищное. -
Неужто прогадал, когда просил редактора издательства
направить рукопись на рецензию именно генерал-лейтенанту,
профессору, доктору военных наук Макарову? Попробуем
уломать. Надо как-то переменить этот натянутый, прохладный
тон разговора. Но как? Характерец у этого Глеба тот еще!"
Макаров поставил на стол сразу три бутылки: водку,
коньяк и вино. Пошел за закуской. А Брусничкин все
размышлял: "Не желает переходить на "ты", это неспроста.
Держит дистанцию. Важничает. Ничего - мы тоже кое-что
можем и значим на этой грешной земле". Сказал вошедшему с
тарелками Макарову:
- Мм-да, а квартирку вам все-таки надо менять.
Представьте себе: дочь вышла замуж, зятя привела, пойдут
внуки, теснота, неудобство. А вам нужен покой. Возраст
требует покоя. - И холодная расчетливость прозвучала в его
словах.
- Нынешние молодожены предпочитают жить отдельно от
родителей, - ответил Макаров, но Брусничкин продолжал с
упрямой настойчивостью:
- Или, скажем, гости собрались. Нет, четыре комнаты
нужно. Мы с Ариадной вдвоем занимаем четыре комнаты. И
представьте себе, в самый раз: спальня, мой кабинет,
гостиная, кабинет жены.
"Хвастается", - решил Макаров, не догадываясь, к чему
клонит гость. А клонил он к вполне определенному,
конкретному.
- А то давайте, пока есть такая возможность. Я могу
посодействовать.
- В смысле? - не совсем понял Макаров.
- Получить четырехкомнатную квартиру.
- Да нет, спасибо, Леонид Викторович, - как-то даже
смутился Макаров. - Нам это ни к чему. У меня кабинет есть, ну
а Саше, Александре Васильевне, он и не нужен. - Тон
генерала мягкий, снисходительный.
"Осечка", - мысленно подосадовал Брусничкин, а
Макаров подумал: "Хвастается или на самом деле имеет такую
возможность? Впрочем, все равно". И, подавляя чувство
отвращения, предложил:
- Вы как - водку, коньяк?
Брусничкин предпочитал коньяк и был удивлен, что
Макаров пьет сухое вино. После второй рюмки Леонид
Викторович еще больше оживился и незаметно перешел на
"ты", нахваливал свою молодую жену, рассказывал пикантные
подробности об одном министре и знаменитом академике, с
которыми был на короткой ноге, но к главному, во имя чего,
собственно, и приехал, все никак не подходил, ждал, когда
начнет хозяин. И Макаров начал прямо, без обиняков:
- Прочитал я ваши "Записки". Внимательно прочитал. -
Он сделал долгую, многозначительную паузу, словно не
решаясь произнести последующие слова. Взгляды их
встретились: выжидающий, покорный Брусничкина и
собранный Макарова.
- Не понравилось? - упредил вопросом Брусничкин.
- Да, не понравилось, - подтвердил Макаров, не сводя с
гостя прямого, открытого взгляда. - У меня есть серьезные,
принципиальные замечания.
- Что ж, готов выслушать с глубокой признательностью.
Макаров пошел в кабинет, взял листок, исписанный
мелким почерком, и пункт за пунктом высказал свои суждения.
К его удивлению, Брусничкин не перебивал, слушал с
преувеличенным вниманием, и по выражению его лица
невозможно было понять: соглашается или возражает.
- Вот вы пишете о подвиге какого-то журналиста
Эйдинова, который вместе с каким-то эстрадным куплетистом
Ромой в боях за Артемки проявил чудеса героизма, - все
больше возбуждаясь, говорил Макаров, и в глазах его
светилась беспощадная холодная решимость. - Я
интересовался в Бородинском музее, спрашивал товарищей,
участвовавших в боях за Артемки. Никто не слышал даже
фамилии этого Эйдинова. Не было, говорят, такого. Откуда вы
взяли?
- Мне рассказывал сам Рома, Роман Григорьевич. Он
живет в Москве, а Эйдинов - в Минске. С ним я
переписываюсь. У меня есть его письма, - впервые отозвался
Брусничкин на замечания Макарова, и его ищущий
конфузливый взгляд заметался по комнате.
- А если оба они врут, если ничего этого не было, о чем
вы написали? Может, они вообще не участвовали в битве за
Москву. . После выхода в свет вашей книги они потребуют для
себя Золотые Звезды Героя. Может такое быть?
- Вообще-то, пожалуй, ты прав. Я как-то привык верить
людям. Хочется доверять. Но, конечно, люди всякие бывают.