Страница 109 из 216
услышал он ясный голос Саши.
- Будет жить?
- Будет, товарищ генерал, - уверенно ответила Саша.
- Он в сознании?
- Уснул, товарищ генерал, после инъекции.
Глебу хотелось крикнуть: "Я уже проснулся!" Он открыл
глаза и увидел перед собой Колю.
- Коля? Это ты? Живой? - не воскликнул, а как-то робко,
неуверенно проговорил Глеб, и голос его пропал в гуле мотора.
Глеб снова легонько прикрыл глаза. "Не сон ли это?" - спросил
самого себя и почувствовал, как кто-то вошел в машину и сел
рядом. И когда вошедший взял его руку, нащупывая пульс, он
сразу догадался, что это она. Рука ее была теплая и нежная, и
это ее тепло жаркой струйкой побежало к нему по руке и
разлилось по всему телу приятной волной.
Машина тронулась. Глеб открыл глаза и увидел напротив
сидящего Колю, который внимательно и сосредоточенно
смотрел на него в упор. Глеб улыбнулся долгой улыбкой и тихо,
с душевной теплотой произнес, переводя взгляд на Сашу:
- Значит, не сон. Жив, сынок. А мы так за тебя
волновались. Где ж ты побывал?
- Молчите... Вам нельзя, - тихо и нежно прошептала
Саша.
А Коля сказал:
- Я в сено спрятался, когда немцев увидел. Они к стогам
не подходили. А потом Иосифа встретил.
Глеб одобрительно кивнул, и лукавая ободряющая
улыбка сверкнула в его глазах.
- Как вы себя чувствуете? - спросила Саша голосом,
полным нежности и обожания.
- Нормально, - ответил он и, взяв ее руку в свою,
продолжал медленно, с чувством: - Рана заживет. Важно не
это. Важно, что мы живы, что мы вместе, что Бородинское
поле очистили от фашистов, что мы наступаем и будем
наступать до самого Берлина. До самой победы. Верно,
сынок?
Коля молча кивнул, а Саша крепко пожала руку Глеба, и
лицо ее запылало. А Глеб, не выпуская ее руки и глядя на
Колю, продолжал:
- После победы начнем новую жизнь. Начнем, Коля?
Вместе. Как, Александра Васильевна, согласна?
- Молчите, Глеб Трофимович, вам нельзя. - Ясная улыбка
осветила ее пылающее лицо, а глаза блестели счастьем. Она
задыхалась от прилива чувств.
- Почему нельзя? Можно, - продолжал он неторопливо. -
О жизни всегда можно. Думать, говорить, мечтать... Коля
пойдет учиться...
Саша приложила ладонь к его губам и, наклонившись
над ним, прошептала в глаза:
- Молчите же. Лучше я буду говорить, а вы слушайте.
Он поцеловал ее ладонь и сказал:
- Говори, Сашенька, - впервые назвав ее так.
- Кончится война, высохнут слезы вдов и матерей, -
медленно начала Саша, держа его руку, - зарубцуются раны -
телесные и душевные, вырастут дети, пойдут внуки. И будет у
них красивая, распрекрасная жизнь. Будет у них счастье.
- У них? Почему только у них? А у нас? У нас, Сашенька,
будет счастье вдвойне. Проливать кровь за Отечество - это
самое великое счастье на земле. Умирать за Отечество -
значит уходить в бессмертие. Как Виктор Иванович Полосухин,
как Александр Владимирович Гоголев, как Кузьма Акулов.
Верно я говорю, сынок?
Он опять ласково улыбнулся Коле и устало прикрыл
глаза. И от этого простого, задушевного и такого теплого слова
"сынок" в Саше пробудилось что-то первобытное, мятежное,
ненасытное, и она, не стесняясь сына, пылко прильнула к лицу
Глеба.
Загорск, 1971-1975 гг.
КНИГА ВТОРАЯ
ДЕСЯТЬ ЛЕТ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Генерал-лейтенант Макаров Глеб Трофимович, по-
домашнему расположившись на широкой, такой обжитой и
уютной тахте, читал только что полученное письмо от Лены.
Дочь писала издалека, из студенческого строительного отряда.
Читал и мысленно говорил себе: "Как всегда - сплошные
восторги. Ах, Аленка, тяжело тебе достанется в жизни с твоим
всем ветрам открытым характером. О таких говорят: душа
нараспашку". Мысли его прервал телефонный звонок. Генерал
был один в квартире, жена - Александра Васильевна - еще не
пришла с работы.
С письмом в руках генерал подошел к телефону.
Незнакомый и в то же время кого-то напоминающий голос
спрашивал Глеба Трофимовича.
- Я слушаю, - с некоторым любопытством отозвался
Макаров.
- Глеб Трофимович, говорит Брусничкин Леонид
Викторович. Помнишь такого?
Тон бывшего комиссара - приятельски веселый, свойский,
словно они расстались неделю назад. А ведь не виделись с
сорок седьмого, ровно двадцать лет.
- Здравствуйте, Леонид Викторович. Рад вас слышать, - с
обычной учтивостью ответил Макаров и тут же прибавил: -
Вспоминал вас последние дни, читая рукопись вашего
сочинения. Вы, очевидно, знаете, что издательство попросило
меня ознакомиться и дать отзыв о ваших мемуарах, если
можно так назвать ваш труд.
- Я рад, что именно в ваши руки попала моя рукопись, -
быстро проговорил Брусничкин, а Макаров решил про себя:
"Знал, что рукопись у меня. А возможно, и сам попросил
редактора направить мне".
- Предположим, радоваться особенно нечему, - как-то
само собой сорвалось у Макарова, твердо, но спокойно, и он
уже в сотый раз подосадовал на свою прямолинейность,
которую люди, плохо знавшие Глеба Трофимовича, иногда
принимали за резкость и даже бестактность. И чтобы как-то
смягчить сказанное, продолжал со сдержанным
великодушием: - Как раз сегодня закончил читать ваше
сочинение и вот собираюсь писать нечто вроде рецензии.
Он опасался, что Брусничкин сейчас же спросит его
мнение, но, должно быть, фраза "радоваться особенно
нечему" и сдержанный тон Макарова несколько охладили и
озадачили Леонида Викторовича, и он поспешно заговорил о
другом:
- Нам нужно встретиться, Глеб Трофимович. До того, как
вы напишете отзыв. И вообще - хочется повидаться. - И
предложил решительно и настойчиво: - Желательно бы не
откладывать. Например, сегодня. Как у вас со временем? Я бы
мог сейчас подъехать. Судя по номеру телефона, мы с вами
должны быть соседи. Во всяком случае в одном районе. Или
вы ко мне. Милости прошу - буду рад!
"Нет, уж лучше ты ко мне. Разговор не из приятных", -
подумал Макаров и переспросил:
- Именно сегодня?
- Да, очень желательно. Дело в том, что завтра я должен
уехать в командировку, за рубеж, - солгал Брусничкин. Ему
очень хотелось встретиться с Макаровым сейчас, по горячим
следам, пока еще свежо в памяти впечатление от
прочитанного. Брусничкин знал, чего хотел, все взвесил и
продумал, он умел навязывать свою волю, свое мнение
другим. Свидание с бывшим комиссаром артполка именно
сегодня было нежелательным для Макарова, но неотложная
заграничная командировка казалась причиной более чем
веской, и Глеб Трофимович сдался. Сообщив свой адрес, он
только и сказал:
- Жду вас, Леонид Викторович.
Макаров сел на тахту, быстро дочитал письмо дочери и
задумался. Неожиданный звонок Брусничкина выводил из
равновесия и расстраивал его планы. Сегодня в конце дня
ждал своего сына Святослава, который только что возвратился
из Египта, где все еще дымились развалины так называемой
шестидневной войны.
Шел август 1967 года.
Глеб Трофимович еще не виделся с сыном после его
возвращения; ожидалось, что Святослав, как
непосредственный очевидец израильской агрессии, расскажет
много интересного и, главное, ответит на вопрос: почему
арабы, и в первую очередь Египет, потерпели поражение? На
встречу со Святославом Глеб Трофимович пригласил своего