Страница 78 из 81
чувства. Но временами эта сдержанность становится невыносимой...
Таги-Усак с надрывом промолвил:
— Что ты от меня хочешь, великая и могущественная царица?
— Милосердия... Но не того, что дается твоими амулетами... На уме у
тебя не то, что ты изрекаешь. Смотри, сейчас я молю о милосердии, а может
случиться, отсеку его...
— Как отсекла голову Арбок Перча?.. — усмехнулся Таги-Усак и решил,
что он скажет, зачем пришел сюда, как бы это ни было жестоко и гибельно. —
Я правильно тебя понял, царица?
— Может, и да.
— Как бы то ни было, во мне нет зла против тебя. Хотя слышу я каждый
день столько всего недоброго о твоих деяниях...
— Помнишь тот страшный день в храме, когда ты спас меня от жрецов?..
Может, забыл, а? Но я-то — нет.
Опять напоминает, как он некогда, нарушив существовавший обычай,
противостоял тому, чтобы ее девственность была принесена в жертву
храмовникам. А потом... Потом вся жизнь — не жизнь. И чего же она теперь
все укоряет?.. Зачем?.. Знала бы, какая беда на нее надвигается...
— Вырвав меня из лап осквернителей, сам ты и пальцем ко мне не
прикоснулся. Боялся?.. А я, может, очень даже этого желала... Не
воспользовался возможностью, не сорвал с меня пояса девственности, хотя я
пьянила и влекла тебя.
Таги-Усак вскочил и взмолился:
— Избавь меня, жестокая! Избавь! Освободи от служения тебе, чтоб мне
больше не видеться с тобой! Пусть другие жеребцы и быки пируют и
наслаждаются в твоих кущах, в блаженном дурмане твоих райских чар! О
Эпит-Анаит, освободи меня! Молю, освободи!..
Мари-Луйс вскинулась, ноздри у нее затрепетали, как у резвого скакуна
в галопе.
— Ни за что! Поскольку я еще не свободна от адских мук, ты тоже
должен разделять со мной страдания! — крикнула она и в изнеможении рухнула
в кресло.
Воцарилось долго молчание. Таги-Усак дрожал от бессильной злобы и все
думал: сказать или не сказать?.. Пожалеть царицу или вытряхнуть перед ней
мешок сплетен, окунув ее в новое страдание?..
Мари-Луйс, чуть оправившись, спросила:
— Ты что-то имеешь сообщить мне, жрец Таги-Усак? В тебе полыхает
огонь...
— Имею, — кивнул он, ощутив при этом нечто вроде головокружения и
некоторого помутнения разума. — Имею...
— Чувствую, весть горькая?..
— Как яд...
— Ну говори же!..
Таги-Усак, едва сам себя слыша, промолвил:
— Ходят слухи, что дитя твое не имеет сходства с царем-супругом,
Мари-Луйс. Я пришел, чтобы предостеречь тебя...
Мари-Луйс не выказала ни испуга, ни удивления. Она чувствовала себя
сильной, царицею на троне, напротив сидел утративший былое достоинство
ничтожный человек.
— Продолжай, продолжай, жалкий раб! Только на коленях, слышишь? Не
забывай, что ты у царицы.
Ноги у Таги-Усака как подломились. Он упал на колени и снова сказал:
— Твой сын не похож на Каранни. Говорят, что ты зачала его от другого
мужчины...
— Да, да, от другого!..
— Будто бы от хеттского жреца!..
— От хеттского жреца? Которого потом своими руками умертвила? Не так
ли?
— Да, убила его с целью навсегда похоронить страшную тайну.
Мари-Луйс промолчала.
— Ты совершила ужасное, царица! — в безумном исступлении бросил ей
Таги-Усак. — Блудница! Прижила ребенка на стороне! Да ты и не мать! Нет,
не мать!..
Она подняла руку и, указывая на дверь, крикнула:
— Вон отсюда, негодяй! Вон!..
Пятясь назад, Таги-Усак выдавил из себя:
— Арванд Бихуни тому свидетель! Арванд Бихуни!..
* * *
В полночь двери покоев царицы растворились, пропуская Каранни и
верховного жреца Арванда Бихуни. Оба поздоровались: верховный жрец —
поклонившись ей, а Каранни — обняв супругу.
— Ты чем-то встревожена, дорогая?
— Да нет, отчего же, — спокойно, даже с нежностью сказала царица. —
Просто ко мне тут явился один негодяй, и было после него не по себе. И
одиночества стала бояться. Хорошо, что ты пришел! — И, обращаясь к
верховному жрецу, добавила: — Милости прошу. Хоть в Хагтариче ты и не
почтил меня присутствием, когда я карала преступивших наш указ жрецов, но
я продолжаю считать тебя другом и счастлива, что удостоена чести принять в
моем доме столь знатного мужа. Прошу. Я очень хотела тебя видеть, Арванд
Бихуни. Ты свидетель нового события, задуманного с твоего благословения и
вполне достойного тебя. Покорнейше прошу, досточтимый свидетель!..
Царице вполне удавалось казаться веселой и непринужденной. Но только
казаться. То, что она услышала от Таги-Усака, кинжалом вонзилось в
сердце... Выходит, враги не дремлют в своей злобности. Одного за другим
одурманивают ее друзей и приближенных. Но и этого им мало. Пустили дикий
слух о незаконнорожденности сына...
«Я понимаю, куда вы гнете, негодяи! О великий жрец, свидетель своей
же гнусной лжи, которую спешишь разнести повсюду?! Что ж, садись,
мерзкопакостный гость, посмотрим, чья мать родит сына...»
Мари-Луйс незаметно подала знак, чтоб привели ребенка, а сама
занялась гостями.
Арваид Бихуни выразил ей свое одобрение по поводу того, как она
расправилась с предводителем мятежников.
— И ведь рука у тебя, божественная, не дрогнула, когда ты снесла
голову Арбок Перчу. Нежное существо, женщина-мать, а рука не дрогнула,
нет.
— Ты прав, Арванд Бихуни, верно, что не дрогнула, — поддакнула
Мари-Луйс — Она у меня натренирована в борьбе с врагами моего супруга. Не
счесть, сколько довелось ей обезглавить их, передушить, перебить. И
надеюсь, впредь мне еще предстоит сразить не одного врага моего царя. Ты
согласен с этим, Арванд Бихуни?
— Ну конечно же! — поспешил подтвердить великий жрец. — По отношению
к врагам следует быть неумолимым и беспощадным. Не так ли, царь наш?
— Я хвалю тебя, Мари-Луйс, за мужество, — сказал Каранни. — Но иногда
пугаюсь при мысли о том, что могло произойти, если бы ты вдруг не
рассчитала и разбойник разгадал бы твою задумку? Но нет, нет! Такого не
может быть!.. Живи вечно, моя царица!..
Отец не заметил, как сын вошел и кинулся к нему. Только ощутив у себя
на шее тепло детских ладошек, он понял, что его обнимает дитя. А мальчонка
уже приговаривал:
— Ты мой конь, мой резвый скакун! Поиграй со мной!..
И отец уже ничего не видел и не слышал, кроме сына. Мари-Луйс с
трепетом душевным наблюдала за обоими. «О богиня Эпит-Анаит, ты милосердна
и чудотворна! — мысленно взмолилась она. — Смотрите, все люди, смотрите,
как мой сын похож на своего царя-отца! Они оба как две капли воды. О
клеветники, мой меч источится на ваших загривках! Погодите же!..»
Арванд Бихуни сжался в комок на диване, куда его усадили, и хищно
взирал на играющего с отцом ребенка. Безумная злость полнила его глаза
змеиным ядом. Он дрожал как в лихорадке.
Царица все видела, понимала и была довольна тем, что ему явно не по
себе. Она подошла и тихо опустила руку на его плечо. Верховный жрец
вздрогнул и от неожиданности чуть не лишился сознания.
— Ты болен, да? — спросила она с деланным участием в голосе.
— Нет, — пробормотал в ответ Арванд Бихуни. — Хотя этой ночью я в
храме несколько промерз. Но ничего, пройдет...
Царь подвел сына к Арванду Бихуни.
— Вот, дитя мое, — сказал он, — это верховный жрец страны и твой
сородич, тоже царского рода. Приложись к руке святого человека, и пусть он
благословит тебя.
Мальчик сделал было шаг вперед, но протянутой ему руки жреца не
коснулся и почему-то испуганно отпрянул назад. Верховный жрец криво
усмехнулся, но был явно в замешательстве от неожиданной реакции ребенка.