Страница 79 из 81
— Мне что-то действительно плохо. Дитя не виновато, что чурается
меня. Я, видно, болен. О маленький наследник, ты будешь помощником своему
отцу, и удвоится сила и величие нашей страны. Прелестное создание. Смотри,
великая царица, как они похожи с отцом. Как две дольки одного яблока...
Глаза царицы затуманились слезой. Она подала знак няне, чтоб увела
мальчика, а сама стала ластиться к мужу. Царь понимал причину ее
неожиданного влечения. Бедная женщина месяцами не видит его. Он занят
войском, государственными нуждами. У человека слишком много забот, а у
царя и вовсе...
Когда стол был уже накрыт, Мари-Луйс предложила гостям свежего пива.
— Сама варила, — сказала она. — Из сисаканского ячменя. Просила
специально привезти мне его из отчего дома. Угощайтесь... Усладись, Арванд
Бихуни, и засвидетельствуй, сколь я умела и искусна. Ты ведь многому
свидетель. Будь свидетелем и в этом.
— Свидетельствую, великая царица, — словно бы не понимая, к чему она
клонит, ответил Арванд Бихуни.
Наведенные сурьмой глаза царицы полыхали огнем. Она с отвращением
разглядывала жреца. Лоб у него блестел, как камень-голыш, извлеченный из
воды после того, как пролежал в ней тысячелетия. Арванд Бихуни и сам
словно многовековая окаменелость, глыба с синюшной головой, которую,
наверно, даже пилой не отпилишь... И однако скоро, очень скоро она
собственноручно снесет ее с плеч...
Такие думы теснились в ней, но сказала она другое:
— Да будет в радость тебе выпитое, Арванд Бихуни! И на пользу.
— Божественный напиток! — причмокивая от удовольствия, льстил ей
верховный жрец. — Такого пива не было даже у хеттского царя.
Мари-Луйс рассказала, что, будучи в плену, она научила жен Мурсилиса
варить пиво, и добавила, что сама еще владеет тайной приготовления миро,
но этим она с хеттскими женщинами не поделилась.
— Я не открыла им секрета, не то что ты, бездумно и охотно
выкладывающий хеттам все важнейшие наши царские тайны.
Арванд Бихуни еще больше посинел и сжался.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, царица? — резко бросил он. —
Ничего не понимаю. Видно, стар я стал.
Прекрасно все понимал, и, несмотря на наигранное удивление, было
видно, что он чувствует, куда направлено острие удара царицы.
— Я имею в виду тайну сохранения вечной молодости, верховный жрец, —
сбивая его с толку, сказала Мари-Луйс, довольная тем, что может водить за
нос эту воспаленную голову, окуная ее в леденящий холод своей быстро
сменяемой словесной атаки.
И жрец действительно успокоился и облегченно вздохнул...
Царь принялся рассказывать о том, как успешно идет строительство
крепостей в стране, и о том, что в некоторых горных отрогах уже высятся
новые твердыни и в них размещены воинские гарнизоны. Он высказал и свое
заветное желание дополнительно создать большую, численностью не менее
десяти тысяч, конницу. На что верховный жрец не без удивления спросил:
— А откуда ты возьмешь столько воинов, божественный?
— Половину из них — пять тысяч душ — дашь ты, Арванд Бихуни. Из твоих
храмовых служителей. Остальных соберу сам.
Арванд Бихуни, покорно глянув на царя, сказал:
— Высокочтимая царица с такой основательностью разрушила наши храмы и
извела их служителей, что я нищ. Но противиться твоей воле конечно же не
могу, великий царь Каранни.
Мари-Луйс едва сдержала свой гнев. Так уж и нищ, зловонная скверна,
крыса ночная?! И этому тоже свидетель?
Ночь прошла внешне спокойно и дружелюбно, но внутренне все были
напряжены.
Мари-Луйс старалась казаться внимательной по отношению к верховному
жрецу, и он в свою очередь изображал полное расположение. Таким образом
оба с успехом скрывали свою неизбывную обоюдную враждебность.
Наконец царь и Арванд Бихуни поднялись. Пора было расходиться.
Мари-Луйс благословила их и добавила, обращаясь к верховному жрецу:
— Я знаю, Арванд Бихуни, что ты свидетель искренний. Так будь же
таковым перед всем миром, перед народом нашим и засвидетельствуй, как
приветлива и обходительна я была, принимая тебя под сенью своих покоев...
— О, непременно, великая царица! — смиренно склонился перед ней
верховный жрец. — Я провел у тебя счастливейшую ночь...
— И не напомнила тебе, — продолжала царица, — о том, что ты состоял в
сговоре с хеттскими жрецами в трудные для нашего царства времена. Хоть
я-то этому действительно свидетельница, и свидетельство мое неоспоримо.
Так вот, советую тебе избегать ложных утверждений и свидетельств. В небе
есть бог, помни об этом. А еще не забывай, что по законам нашего царства
лжесвидетельство наказуемо четвертованием!..
— К чему ты все это говоришь, царица?
— Подумай и поймешь! — холодно отрезала Мари-Луйс.
Она проводила их до выхода и вернулась к себе.
Уже совсем рассвело.
* * *
Постепенно среди придворных и по всей столице, в старой и новой ее
части, распространилась зловещая молва:
— Дитя у царицы не от царя!..
— О боги, какой позор!..
На всех перекрестках стали судить да рядить. Обвинять царицу в
распутстве. Чем больше поток, тем больше в нем мути и грязи. Положение
становилось угрожающим. И Мари-Луйс неожиданно для себя ощутила вдруг, что
она совершенно беспомощна в создавшемся положении. Всем существом она
слышала крик Таги-Усака: «Арванд Бихуни тому свидетель!..» Вспоминала и
думала: что это было со стороны Таги-Усака по отношению к ней — низменная
мстительность или искреннее желание предостеречь ее, предупредить о
надвигающейся беде?.. Думала и не могла прийти к определенному выводу.
— О единственный и почитаемый мною бог Мажан-Арамазд, положи конец
этим чудовищным ударам судьбы!
Мари-Луйс ужасалась от сознания, что в ее доме ею правят враги,
вонзают когти ей в горло и, что страшнее всего, могут впиться еще и в ее
мальчика.
— Мой несчастный Каранни, ведь это все против тебя, против твоего
царства!
Мари-Луйс сжигала себя в огне своих дум и тревог. Но держалась так,
что окружающие не догадывались о ее страданиях, и внешне выглядела, как и
прежде, энергичной, деятельной и неудержимой в стремлении к достижению
своих целей.
Однако силы иссякали, и Мари-Луйс наконец решила встретиться с
Арвандом Бихуни один на один.
Она пригласила его. Он явился и был принят.
Царица заговорила с ним величественно и властно:
— Не стану обволакивать сладкоречием и пустословием то, что хочу тебе
сказать. И кривить душой, как это любишь ты, Арванд Бихуни, тоже не буду.
Я позвала тебя, чтобы заявить, что ты лжец и заговорщик!
Лицо верховного жреца покрылось испариной.
— Опомнись, царица! Что ты такое говоришь?!
— Ты предаешь своего царя его врагам! Ты изменяешь армянскому
трону!..
Арванд Бихуни подумал, что царицу, наверно, восстановил против него
Таги-Усак. Кто бы еще мог?.. Смиренно опустив голову, он сказал:
— Таги-Усак внушил тебе всю эту несусветицу? О царица, опомнись,
откажись от своих чудовищных обвинений!..
— Таги-Усак сказал только правду. То, что сын у меня не от супруга.
Незаконнорожденный!..
— И однако, великая царица, да онемеет мой язык, это правда, что сын
у тебя незаконнорожденный?.. О прости, прости меня!..
— Разве ты не знал?
— Знать-то знал, но...
— Но молчал? — прервала его царица. — А потом решил наконец поведать
всему царскому двору, да что двору — всему городу, и тем сколотил вокруг
себя настроенных против меня людей. Так ведь? О мерзавец!
И тут Арванд Бихуни взвыл:
— Ты бесчестишь богов, женщина!