Страница 77 из 81
обитает, говорят, какое-то животное, которое от большой любви к своим
детенышам пожирает их. Ты слыхал такое?.. Поступки властвующей женщины
непредсказуемы. От нее лучше, как от змеи, держаться подальше. Я,
например, получаю удовольствие, когда вижу обезглавленным того, кого
любила!..
Привели музыкантов. Они заиграли, и царица потянула Арбок Перча
танцевать.
Буйный это был танец, полубезумный.
Мари-Луйс скоро устала до изнеможения, но выпила вина и снова
потащила гостя в пляс, при этом еще и запела.
— Ну, Арбок Перч, спасибо! Дай поцелую тебя в лоб! — крикнула она и,
чмокнув его, наконец села.
Но покоя на душе у нее не было.
— Зовите сюда всех, кто есть в доме, — приказала она, — пусть
веселятся, пируют с нами.
Скоро в зале уже яблоку негде было упасть, столько набилось народу. И
все не могли надивиться: с чего это вдруг Арбок Перч восседает за столом у
Мари-Луйс?!
Рассветный луч скользнул в помещение через узкое окно. Царица
рванулась ему навстречу и вдруг остановилась. Лицо стало хмурым. Она
поняла, что опьянела и плохо держится на ногах. Это обозлило ее.
— Темно здесь, дайте света!..
Принесли еще свечей, добавили масла в горящие светильники. В зале все
засияло. Царица наполнила свой кубок вином и протянула его Арбок Перчу:
— Ты очень завидный мужчина, Арбок Перч. Кроме супруга, никто и
никогда не пил из моего кубка. А тебя я, вот видишь, жалую. Из чувства
искренней любви и приязни. И знай, раз твои губы касаются кубка богоравной
царицы, ты удостоишься быть среди бессмертных, когда окончится твоя земная
жизнь. Утешайся этим... И еще знай, что я не имею намерения мешать твоим
деяниям, но скорблю, что им не суждено сбыться... Я люблю тебя, мой раб,
ведь со дна жизни вон куда тебя вытащила. И эта любовь моя... Только моя.
Арбок Перч взял протянутый ему кубок и поцеловал царице руку.
Она сгребла в ладонь его шевелюру и воскликнула:
— Пей и проси кровожадную богиню Эпит-Анаит, чтоб вела тебя к
исполнению твоих желаний. Цель твоя уже близка, скоро торжество... Уже
сбывается... Вот оно — в руках...
Никто не заметил, как царица извлекла из складок своего одеяния
небольшой кривой кинжал.
Мари-Луйс рывком притянула к себе Арбок Перча и одним ударом отсекла
его буйную голову...
Горячая кровь брызнула на хлеб.
Наступило утро.
* * *
Весть о бесславной смерти Арбок Перча пришлась по душе Таги-Усаку.
Один соперник пал. Остается еще...
Имя второго Таги-Усак и мысленно не мог произнести, так велик был
ужас от своей дерзости.
Мари-Луйс уже вернулась из Хагтарича в столицу и, казалось, живет
спокойно, повседневными делами и заботами двора.
Таги-Усак, сменив свое жреческое облачение на светскую одежду,
привычную для былых времен его жизни, направился к царице с визитом.
Войдя к ней, он низко и почтительно поклонился.
— Значит, вернулась, божественная. Приветствую тебя!..
— Как видишь, вернулась. С чем приветствуешь-то?
— С тем, что ты уже здесь, что разделалась со своими врагами. Я
восхищен твоей решительностью. Арбок Перч представлял большую опасность
для престола и для твоего царственного супруга.
Таги-Усак хотел было поцеловать царице руку, но она убрала ее и резко
сказала:
— Лобызай мне ноги!
Он снова смиренно опустился на колени и коснулся губами носка ее
обуви.
— Ты, я вижу, тоже вернулся?..
— Я пришел, чтобы испросить у тебя благословения... Сообразно твоему
желанию...
— Мое желание заключается в том, чтобы ты впредь не показывался мне
на глаза.
— Понимаю, — сказал он в ответ. — Таково желание царицы,
сокрушительницы врагов, жестокой правительницы. Но по-иному думает
Мари-Луйс — женщина. Другими чувствами полнится твое сердце, твоя плоть,
твоя душа!..
— Прекрати!
— Ничего ты не в силах утаить от меня, — продолжал Таги-Усак. — О
женщина, несчастное существо, восседающее на троне, ничего ты не
скроешь!..
— О богиня Эпит-Анаит! — воскликнула в свою очередь Мари-Луйс — И
зачем ты только вселила в меня эту слабость!
— Твоя слабость от твоей человеческой сути. Не сердись, что отвечаю
вместо богини, к которой ты обращала свой вопрос. И еще осмелюсь сказать,
моя царица, что эта твоя слабость прекрасна и чиста, как воды Евфрата на
заре...
Мари-Луйс долго была словно в дурмане. Но, придя наконец в себя,
предложила Таги-Усаку сесть. Он опустился на низкую тахту против высокого
кресла, в котором восседала царица, и показал ей маленькую лепную
статуэтку, не больше чем палец.
— Вспомни, великая царица, этого божка, — сказал он тихо. — Ты
подарила мне его, когда еще не была царицей Так вот он, твой бог, глаголет
моими устами, что следует положить конец нашим страданиям.
Мари-Луйс долго смотрела на статуэтку.
— Удивляюсь, зачем ты хранил это бездушное творение.
— Из любви к тебе, о Мари-Луйс.
— Ко мне?!
— Из любви к моей царице...
— Вот так-то! И всегда ты обязан говорить только так.
Вошла прислужница и, поклонившись, пригласила к завтраку. Мари-Луйс
поднялась и сделала знак Таги-Усаку, чтобы следовал за ней.
Они вошли в большой зал. По обе стороны от входа тянулись ряды
тяжелых колонн. А противоположная относительно двери стена сплошь была
увешана изображениями богов и священных животных.
Царица пригласила Таги-Усака за небольшой столик.
Они поели, выпили пива, и после затянувшегося молчания царица вдруг
сказала:
— Говори же, Таги-Усак.
— Да нечего мне сказать.
Мари-Луйс сердито глянула на него.
— Так уж и нечего?.. Есть, безбожная душа. Наверняка есть. И я даже
догадываюсь что. Да, да. Почитатель богов зла! Знаю, как ты, в надежде
облагородить свою нечистую кровь, чего только не делал, чтобы обрести мою
близость, близость возлюбленной дщери богини Эпит-Анаит. Но это тебе уже
никогда не удастся. Потому что хоть ты человек и ученый, и по моей воле
свободный, к тому же верховный жрец царского дома и усыпальницы царей, но
был и останешься рабом. Слышишь, рабом!..
Таги-Усак покрылся холодным потом. Ужасно было то, что сейчас с ним
творилось. Он безмолвно наблюдал за царицей, за ее смятенностью, за тем,
как она менялась в лице. Понимал, что все это — следствие пережитых
страданий и ужасов, и жалел ее. На борьбу с многобожием сила у нее есть,
но во всем другом она бессильна, как бессилен всякий обыкновенный человек.
Мари-Луйс воззрилась на него своими огромными горящими очами.
— Ты безучастен и печален, друг мой?
— Не более обычного, царица.
— Да нет, и этого тебе не утаить. Но о чем печалишься? Что воды наши
отравлены, птицы больше не поют или девушки разучились целоваться?..
Таги-Усак молчал и с горечью думал, что напрасно он пришел сюда.
А царица вдруг, словно ее подменили, сделалась, как в былые времена,
мягкой и ласковой и тихо заговорила:
— Против судьбы не пойдешь. Черная болезнь всеядна и живуча. Я вот
вырвала ее из сердца, кинула в огонь, а она и там ожила. Колдовство, да и
только... Чуется мне, грядет какое-то несчастье. Не видать нам безоблачных
дней. Богиня Эпит-Анаит, верно, нашлет на нас новое испытыние... Ты тоже
предчувствуешь это, друг мой Таги-Усак?
Он внимательно посмотрел на нее:
— Предчувствую, царица...
И гнетущая боль снова объяла его: сказать или не сказать, зачем он
пришел?!
— Я ценю твою откровенность, — услышал он снова голос Мари-Луйс. —
Однако, являя собой благородство и мудрость, ты умеешь сдерживать свои