Страница 76 из 81
человек сильный, наделенный разумом. В нем что-то есть, но таких надо
убирать в первую очередь. В одном роднике не может быть и сладкой и
горькой воды. Если спросить у этого гордеца, отчего у нас пустые души, он
не ответит. Остается только смеяться и стенать. А где же при этом
сотворившие нас боги? Ничто, даже преображение природы, не в силах
изменить человеческой сущности. Каждое создание остается таким, каким оно
сотворено, и не может выйти за пределы определенных ему природой границ...
Мари-Луйс вдруг улыбнулась.
— Ты вспомнила что-то необыкновенное, божественная? — спросил Арбок
Перч.
— Давнюю историю, — сказала она доверительно. — Когда я уже была на
выданье, меня повезли в храм богини Эпит-Анаит. Таков обычай, сказали мне,
девушки из знатного сословия должны, прежде чем выйдут замуж, принести
свою девственность на алтарь богов.
— Знаю, это отвратительный обычай. Он и сейчас кое-где соблюдается.
— Я не пожелала подчиниться такому установлению. Жрец-настоятель
попытался запугать меня угрозами, дескать, небо обрушит небывалые беды на
поля моего отца: они проржавеют от безводья и перестанут быть
плодородными, а земли будущего супруга обернутся сплошной солью. И много
еще чем запугивал, но я настояла на своем...
Царица умолкла и погрузилась в воспоминания...
Когда жрецы в том храме требовали, чтобы она пожертвовала своей
девственностью, вдруг перед ней возник Таги-Усак, юный, прекрасный, в
ореоле густых кудрей. «Пусть проржавеют земли твоего отца, Мари-Луйс, —
сказал он ей, — пусть засолится почва на полях твоего будущего супруга,
пусть рухнет мир, только ты не жертвуй собой!..»
Они тогда вдвоем убежали из храма. Помнится, она плакала, а Таги-Усак
ее утешал...
И теперь тоже вдруг стеснило грудь, того и гляди, заплачет. Ведь он
здесь сейчас, Таги-Усак, в Хагтариче! Зачем он здесь, совратитель моего
спокойствия? Отчего не пал от руки разбойников, которыми кишмя кишат все
дороги и тропы?!
Видно, никогда ей не избавиться ни от него, ни от мыслей о нем. Как
ни старается, не может она его возненавидеть... Ну, а этого мятежника, что
сидит перед ней, она разве ненавидит? Не сама ли желает того, чтобы он
стал ее сподвижником? Желать-то желает. Но оковы, которые ее придавили, не
столько душу опутали, сколько ноги. И мешают сделать желаемое
действительным... Почему их нельзя разбить как идолищ в храмах?..
Забывшись, она неожиданно закричала:
— Еще, еще, пусть еще!..
— Что, божественная? — удивился Арбок Перч. — Что — пусть еще? Не
понял тебя, прости неразумного.
Царица бросила на него лихорадочный взгляд.
— О Арбок Перч, ты удивительный человек!.. Что еще?.. Вина я хочу!
Пусть еще...
Она встала. Гордая, непокорная.
— Пора, друг. Надо отправляться. Мы обязаны покарать зло. Слышишь,
отправляемся. Ты поедешь в моей колеснице.
Она стремительно вышла, и Арбок Перч последовал за ней с безучастной
покорностью, как старый бык, которого ведут запрягать.
* * *
Царица выехала из Хагтарича в сопровождении полка своей охраны и
Арбок Перча. Стояла полночь.
— Ты взял голову злосчастной жертвы? — спросила Мари-Луйс у бывшего
военачальника едущего с ними полка.
— Взял, великая царица.
— Мы захороним ее там, где совершилось преступление. Но прежде
разрушим осиное гнездо, именуемое храмом.
Уже светало, когда они добрались до цели. Тихо шелестели тополя, все
поселение еще пребывало в предрассветной дреме.
Но вот залаяли собаки. Потянулось в луга стадо.
Мари-Луйс приказала воинам окружить храм, собрать всех жрецов, будь
то армяне или хетты, и любого, кто окажется в храме.
Жрецы, толпясь у входа, копошились в груде осколков побитых идолов.
На плитах пола близ жертвенника темнели следы засохшей крови.
— Вот здесь, царица, свершилось преступление, — сказал Арбок Перч.
Мари-Луйс тяжело вздохнула.
В храме тем временем поднялся жуткий крик и шум, раскатившийся по
всем ближним улицам. Собралась толпа. Но горожане не осмеливались
приблизиться к царице. И все удивлялись, что при ней Арбок Перч.
Из храма вывели в кровь избитых и растерзанных жрецов. Арванда Бихуни
среди них не было. Когда только, треклятый, успел улизнуть?..
Воины подвели всех поближе к царице.
Жрец-настоятель храма возопил:
— Да будет жизнь твоя вечной, царица! За что нас бьют? Тебе что-то
наговорили. Но что?..
Арбок Перч уже высмотрел того жреца, который совершал преступное
жертвоприношение. Схватив его за шиворот, он бросил нечестивца к ногам
царицы, и тот, падая, дико заорал:
— Сдержи свой гнев, великая царица. Я хетт. Никто не властен
оскорблять чужеземца в святой обители.
Царица ударила его своим скипетром.
— Ты должен сдохнуть, убийца! — крикнула она.
Жрец взвыл и забормотал что-то бессвязное. Но он уже никого не
интересовал. Виновность его не подвергалась сомнению.
По велению царицы разбирались сначала со жрецами-армянами. Всех, кого
нашли виновными, будь то армяне или хетты, поставили к стенке, прямо тут,
у храма.
Мари-Луйс обратилась к собравшимся на площади.
— Слушайте, люди! — сказала она. — Эти лютые хищники осмелились снова
принести в жертву человека и задумали возродить многобожие! Какую
определить им кару? Скажите!..
Толпа гневно заклокотала. Наперебой стали поносить жрецов:
— Всех поубивать! Они опозорили нас и нашу землю!..
— Убить! Камнями закидать насмерть!
И началось. На жрецов обрушился град камней. А воины в свою очередь
разили преступников мечами. И армянских жрецов тоже всех перебили.
— И поделом! — гремела толпа.
Мари-Луйс внимательно наблюдала за расправой. А в ушах у нее нарастал
звон. Он шел сверху. Словно колесница спускалась с небес на землю. Никак,
знамение?!
— Люди! — воскликнула царица. — Крушите храм и забирайте себе все,
что в нем найдете. Все принадлежит вам! Разрушьте до основания эту обитель
зла и преступления, именуемую храмом!..
Толпа ринулась к распахнутым вратам.
Отрубленную голову жертвы захоронили на том самом месте, где
свершилось убиение...
К вечеру царица и Арбок Перч возвратились в Хагтарич.
— Едем ко мне, — предложила она Арбок Перчу. — Этой ночью я хочу
пировать с тобою. Ты не против?
— Я с удовольствием, божественная.
А темнота уже заволокла все вокруг.
Домочадцы местного старосты, у которого остановилась царица,
счастливые оттого, что она их почтила, сбились с ног, угождая ей во всем.
И сейчас они накрыли стол, достойный их славной гостьи.
Мари-Луйс усадила Арбок Перча напротив себя. Настроение у нее было
буйное. Она пила то вино, то пиво, которое тоже было крепким. Не отставал
от нее и Арбок Перч.
Временами царица заливалась смехом, ерошила густые всклокоченные
волосы своего гостя и подтрунивала над ним.
— Жаль, что твоей Ерес Эпит нету с нами. Когда вернусь домой,
приглашу ее в гости. Сделаю своей наперсницей и буду любить, как родную
дочь. Ведь муж-то ее ты, отважный мятежник. Тоже мною любимый!.. О, тебя
нельзя не любить, Арбок Перч!..
Известно, какая это любовь. С кровавыми всполохами...
Арбок Перч хитро усмехнулся и сказал:
— Неужели царица думает, что я, поддавшись ее сладкоречивым
заверениям, сойду со своего пути?
— Вовсе нет! — Мари-Луйс отхлебнула глоток вина. — Я знаю, что ты
человек твердый. И свет мой богиня Эпит-Анаит не даст соврать, как
неприятны мне мужчины с изменчивым нравом. Таких надо в наказание обряжать
в бабий балахон или оскопить, и пусть ходят в жалких жрецах. У нас в лесах