Страница 64 из 81
* * *
В новой части столицы, в Ани, поднялся храм Мажан-Арамазда и рядом с
ним усыпальница, под сенью которой будут покоиться останки царя Уганны.
Все, что связано с распоряжениями относительно похорон, Каранни
поручил Мари-Луйс. Он уже смирился с тем, что жена стала ему чужой, но
боль еще жила в душе. И сейчас Каранни хотел лишний раз дать ей понять,
что высоко ее чтит и не собирается отстранять от своих царских дел.
Мари-Луйс объявила о дне похорон. Весть тотчас разнеслась в Куммахе и
в Ани.
И вот день этот наступил.
Еще с утра площадь у храма заполнили женщины, стремящиеся первыми
лицезреть царя Уганну. Все заходились плачем и причитаниями. Иные в
экстазе доводили себя до того, что теряли сознание. Две юные жрицы, опоив
себя дурманным снадобьем, отошли в мир иной прямо на плитах у входа в
храм. Узнав об этом, Мари-Луйс послала туда воинов из своей охраны,
приказав оповестить, что она запрещает самопожертвования.
А на площади старого города тем временем объявился облаченный в
царские одежды безумец, называющий себя воскресшим по воле богов царем
Уганной. Самозванца схватили, догола раздели, сняли с него накладные
волосы, краску, коими он подделался под царя, и вывели напоказ толпе.
Толпа вмиг забила его камнями до смерти.
Среди людей на площади рассеялись храмовые жрецы. Они гундосили свои
заклинания, молили смерть, чтоб, унеся их царя, она впредь обходила бы
стороной всех армян.
— Царь наш Уганна был справедлив! — твердили и жрецы, и толпа. —
Предки его тысячелетия жили в горах, там, где гнездятся орлы. А мать его
понесла от вод великого Евфрата. Когда новорожденный появился на свет, его
колыбелью стала купель из камня, а вскормлен он был орлиными яйцами!..
Шестеро рабов несли к храму носилки, на которых восседал великий жрец
Арванд Бихуни. Увидев это шествие, Каш Бихуни выплюнул изо рта
недожеванные бобы.
Похоронная процессия вышла из храма Мажан-Арамазда. И впереди, и
замыкая ее, шли сотни жрецов. Все они трубили в рожки, а жрицы стенали,
плакали, что-то выкрикивали. С ними голосили и горожанки.
Овдовевшие жены царя Уганны, которых было много, шли за катафалком
простоволосые, растерзанные. За ними следовали наемные плясуньи и
плакальщицы.
Обряд погребения начался ритуальным песнопением и плясками. Затем
приближенные почившего царя мужчины обрезали свои бороды и в кровь себя
исцарапали. А великий жрец тем временем возносил молитвы и, причитая, все
поминал жизнь и деяния Уганны.
Царевы слуги подносили людям вино. Каждый отпивал один-два глотка...
В выложенной камнем усыпальнице стояла колесница.
Каранни с грустью взглянул туда. Страшно подумать: отец уходит
навсегда.
Жрецы окурили маслами и ладаном усыпальницу, затем осадили на колени
коней, впряженных в последнюю земную колесницу царя, и всадили им ножи в
голову.
Сделав все это, они сняли забальзамированное тело покойного и
опустили на колесницу в усыпальнице. Жрецы посыпали его сухим красноземом
и покропили священной водой. Царевы жены, обрезав волосы, положили их на
грудь умершего. Все оружие царя Уганны, кроме его боевого щита, уложили
вокруг колесницы. А щит и серьги царя вручили сыну Каранни на памятное
хранение.
— О государь наш! Избранник богов! — заголосил Арванд Бихуни. — О
великий царь Уганна, возвернись! Возвернись к нам!
Вдовы истошно выли, в кровь царапали руки и лица.
Но вот усыпальницу накрыли большой плитой тесаного, резного камня.
Великий жрец шепнул на ухо Мари-Луйс:
— Позволь хоть одну из вдов принести в жертву! Хоть одну,
божественная? Ведь так принято!..
— Запрещаю! — решительно и строго сказала царица. — Слышишь,
запрещаю!
— Разреши принести себя в жертву той, которая захочет этого
добровольно, божественная! Сделай милость!
— Запрещаю!!!
— Ну, хоть раба можно?..
Мари-Луйс так взглянула на великого жреца, что он наконец испуганно
попятился назад.
Царевы жены раздали всем ритуальные сладкие лепешки и снова принялись
стенать и причитать.
Жрецы зарезали жертвенных козлят.
Когда обряд погребения был завершен, Арванд Бихуни, обращаясь к
царице, сказал:
— А теперь, божественная, назови, кому из жрецов ты поручаешь быть
хранителем царской усыпальницы.
Мари-Луйс вздрогнула от неожиданности. Деваться было некуда,
собравшись с силами, царица проговорила:
— Жрецом-хранителем царской усыпальницы объявляю астролога
Таги-Усака. — Тяжело вздохнув, она добавила: — Пора уже ему целиком
посвятить себя служению богам и общению со звездами.
Арванд Бихуни с опаской сказал:
— Божественная, но Таги-Усак ведь не обращен в жречество?..
— Все в нашей воле. Не обращен, так обрати!
Мари-Луйс явно торжествовала, что приняла такое решение.
Таги-Усак молча проглотил слюну. Она была горькой.
Солнце село. Все разошлись.
Вечером Мари-Луйс вошла в спальню Каранни. В руках у нее была золотая
царская корона, усыпанная алмазами.
— Прими, царь мой, корону своего отца, знак величия и власти!
Мари-Луйс опустилась на колени, протянула ему корону и добавила:
— Прими, Каранни, царь армянский!
Он приподнял руку:
— Неужели у моей жены нет для меня более дорогого дара, чем эта
неодушевленная красота?
— Прими корону, Каранни! — твердо сказала. — Больше мне нечем тебя
одарить.
Каранни взял у нее корону.
Царица ничем не обнаружила своей душевной боли: все как бы так и
должно было быть.
Она вышла. И почти у самой двери столкнулась с хмурым, уже обритым
Таги-Усаком.
— И ты теперь тоже умер для меня, Таги-Усак, — сказала Мари-Луйс,
тяжело вздохнув. — Как много в моем окружении живых трупов!..
Таги-Усак покорно опустил перед ней голову. Он давно ждал от
Мари-Луйс любой жестокости по отношению к себе, вплоть до убиения. Но
такого — что обратит его в жрецы — не предполагал.
Не поднимая головы, Таги-Усак тихо, чуть внятно проговорил:
— Желаю тебе обрести успокоение, мое божество! Свет моей души угас.
Истаяли свечи, светившие мне...
Мари-Луйс ощутила вдруг тайный страх. Вчера еще мужественный и
прекрасный, в этой новой для него хламиде Таги-Усак казался сейчас чем-то
средним между мужчиной и женщиной. Обритый череп выкрашен, на лице ни
волоска.
— Каков будет конец, Таги-Усак? Что произойдет завтра?
— Завтра — это сегодня. Должное уже свершилось.
Царица задрожала от негодования.
— Я спрашиваю, что будет завтра?
— Дай мне руку — узнаешь.
Мари-Луйс машинально спрятала руки в складках своей одежды.
Таги-Усак усмехнулся.
— Вот и свершилось твое желание. Отныне твой удел — покаяние и
воздержание за былой грех.
— Моя жизнь давно уже стала сплошным воздержанием, жрец Таги-Усак! —
раздраженно бросила царица. — Уйди от меня. И немедленно...
Таги-Усак поспешил удалиться.
Он был уверен, что провожающие его глаза царицы полны слез. Он был
уверен в этом.
* * *
Арбок Перч вместе со своим отрядом добрался до высей Тайка и там, в
горах, раскинул лагерь.
Дав людям немного отдышаться, он приказал воинам построиться на
лесной поляне и, стоя перед шеренгой, мрачный, вооруженный, точно к бою
готовый, произнес:
— Вы были свидетелями того, как я отказался от должности властителя
Нерика, предложенной мне царем Каранни. Были?
— Да, свидетели!..
Арбок Перч рванул серьгу из уха — подарок Каранни — и бросил в кусты.
— Отказываюсь и от этого дара царя. Сейчас, когда мы сами себе