Страница 57 из 81
— А почему же нас не освободили и не дали уехать домой?
— Это я не позволила.
— Вот как? — вздрогнула хеттская царица. — Но ты ведь жила у нас в
такой неге и холе? Больше того, по своей воле сожительствовала с царем
Мурсилисом? И за все такая плата?..
— Неправду говоришь, царица. Отнюдь не по своей воле я все это
делала. И не по доброте твой супруг содержал меня в неге и холе. Он
насиловал мою плоть, раздирал мою душу и в оплату окружил меня роскошью...
Мари-Луйс предостерегающе подняла руку, не давая прервать себя.
— Благодаря вашей «неге и холе» я осквернена и раздавлена. Ни ты, ни
твой муж, так и знай, больше не увидите своего Хаттушаша!.. И на троне вам
тоже никогда больше не восседать!
Пленница бросилась в ноги Мари-Луйс со стенаниями:
— О, мстишь за себя! Бессердечная, жестокая тигрица!
— Да, мщу. Не просто за себя, а за оскверненную душу свою, за
надругательство, за боль и страдания моей родины, причиненные твоим царем!
Я просто не вправе забыть об этом.
— Но ты же расточала моему супругу такие ласки, изображала такую
влюбленность?!
— Да, расточала, да, оскверняла свое тело. Но все это с целью
обмануть его, одурачить, заставить вступить в бой с армянским войском. Я
знала, что только такой ценой добьюсь его погибели и нашей победы! А ты,
ты думала, мне нужен твой Мурсилис?.. Ха-ха-ха!.. Нет, милая. Я шла к
своей цели после вашего вероломства в Нерике! Это я уничтожила вашего
верховного военачальника! Я отравила моими ядовитыми стрелами...
Мари-Луйс оборвала себя. Не стала говорить, что и сына ее, Наназити,
убила она. Бог с ней, и без того уже повержена. Перевела речь на другое,
обещала содержать до конца жизни в полном благополучии и с должной
почтительностью.
Про себя Мари-Луйс с горечью подумала, что в последнее время получает
какое-то даже удовольствие от своей жестокости...
Почувствовав вдруг усталость, она отошла от распростертой на полу
хеттской царицы и, распорядившись, чтобы пленницу накормили, дали хорошего
вина и вообще были бы предупредительны, удалилась.
Мари-Луйс зашла и к женам хеттских военачальников. Те встретили ее
льстивыми улыбками, земными поклонами, вознесением молитв, чтобы боги
хранили их нынешнюю властительницу. И это, надо сказать, было
омерзительно. Вчерашние гордячки сегодня стелились, как рабыни. Неужели
только ради того, чтобы выжить?.. Любой ценой жить дальше и вкушать земные
радости?..
Мари-Луйс повелела раздать всех этих женщин — а их было не менее
тысячи — армянским воинам в качестве добычи.
Военачальников она при этом предупредила:
— Вы на этих пленниц права не имеете. Запомните твердо. Я передаю их
воинам, пусть владеют ими как знают.
Вечером Мари-Луйс велела привести к себе хеттскую царицу. Та явилась
разряженная, вся раскрашенная, с оголенной грудью. И Мари-Луйс отметила,
что она еще довольно хороша и не потеряла свежести. Это почему-то вызвало
в ней зависть.
Ерес Эпит принесла пива.
Царица предложила пленнице сесть и подала ей кубок. Медленно
потягивая пиво, Тагухепа заговорила и уже не могла остановиться, хотя
Мари-Луйс почти не поддерживала разговора, все разглядывала ее, вспоминая
юного Наназити, отмечала, что он был очень похож на мать. Тоже красивый...
«Но, боги, как она болтлива, эта Мурсилисова жена!.. И зачем она тут?..
Ах, да! Я ведь сама ее пригласила. И теперь надо ее слушать? Словно не
она, а я — пленница!.. Нет, я свободна, я могу сама распоряжаться собой,
своими желаниями! Нет ничего превыше свободы личности. Я свободна от мужа,
от богов и даже от самой себя!..»
И Мари-Луйс вдруг резко оборвала разболтавшуюся пленницу:
— Не забывайся, Тагухепа! Ты очень уж разошлась. Тебе следует быть
поскромнее!..
— О великая царица армянская! — запричитала та в ответ. — Я на миг
запамятовала, что отныне мой удел — жалкий плен и безвестность!.. О боги,
может, я когда недодала вам жертвы, что вы так покарали меня?! О
всеславная Иштар, не я ли ежегодно приносила тебе в жертву безвинного
младенца?! За что же ты меня покинула!..
Мари-Луйс, не испытывая к ней ни капли сострадания, резко сказала:
— Принесение человека в жертву — страшнейшее зло. Именно за это вас,
хеттов, и постигла кара, потому вы и пали под натиском моего отважного
супруга!..
— Это же священное, угодное богам дело — принесение им в жертву
человека?! — удивилась пленница. — Кто же может запретить?..
— Я это запретила!
— Ты?.. Царица запретила?!
— Я!..
— Не какая-нибудь простолюдинка, а ты, царица, само порождение
богов?!
— Я, я!..
— О царица армянская! Поостерегись. Человек — ничто в сравнении с
богами. Как же можно пожалеть какого бы то ни было человека, если богам
извечно угодна такая жертва?.. Бойся гнева всевышних.
— Опасность в ином. Ты совсем недавно видела ее воочию, когда
погибало войско твоего супруга.
— О боги, выходит, страна моя повержена?!
— Конечно, — спокойно сказала Мари-Луйс, — ты же знаешь это...
Вошел Таги-Усак. Он явно хотел что-то сказать, но присутствие
пленницы и смутило, и удивило его. Зачем она здесь? Похоже, мирно
беседуют... Странно, что может связывать этих двух женщин?
Таги-Усак подчеркнуто поклонился только своей царице. Она сурово
посмотрела на него и спросила:
— Что с тобой? Ты словно вестник смерти...
— Да, великая царица... Но, может, сейчас не говорить?..
— Почему же, говори, но лучше бы с улыбкой...
— Дело в том, что... — почти шепотом сказал Таги-Усак. — В общем,
супруга этой твоей гостьи больше нет...
Мари-Луйс в душе вознегодовала: выходит, Каранни не исполнил ее
просьбы, не сохранил жизнь Мурсилису? Не значит ли это, что она понемногу
лишается власти?.. Нет, конечно. Да и чего ей, собственно, противиться
такому решению престолонаследника, она же признает его величие и согласна
с волею армянских жрецов и воинов, объявивших его после победы богом?.. И
разве она не желала погибели для хеттского войска?.. И однако...
Мари-Луйс снова грозно глянула на астролога и в полный голос
проговорила:
— Так, так!.. Но почему ты сообщаешь эту желанную нам весть с
каким-то испугом?..
Таги-Усак опустился на колено.
Царица показала ему на дверь, и он вышел, подумав при этом, что почва
под ней, похоже, заколебалась...
Мари-Луйс попросила прислужницу принести из гардеробной черный шарф и
набросила его на голову своей пленницы. Та вздрогнула:
— Это знак траура, царица! Что произошло?
— Восплачь, хеттская царица! Ты овдовела. И я ничем не могу тебя
утешить!
Пленница зарыдала. А Мари-Луйс не без горечи усмехнулась: вот и
обрела друга по несчастью. Взяв в руки кубок, она стала с удовольствием
медленно пить пиво.
* * *
Каранни явился к овдовевшей царице-пленнице.
Усевшись в кресло, он сказал ей какие-то слова в утешение, помолив
богов, чтобы были милосердны к поверженной стране хеттов, и положил перед
ней восковую табличку.
Скрепи эту грамоту своей печаткой, старшая жена Мурсилиса. Он тоже
незадолго до смерти поставил печать под этим решением...
— О чем она? — робко поинтересовалась царица.
— О том, что страна хеттов навсегда уступает нам завоеванную нашим
мечом хеттскую Верхнюю провинцию и возвращает насильственно отторгнутые у
нас Тегарамские и Торгомские земли.
— Так ты ведь уже захватил Верхнюю провинцию, армянский
престолонаследник? Зачем же тебе еще нужна эта грамота?
— Ты, конечно, отчасти права. Грамота и впрямь ничего бы не решала,