Страница 55 из 81
каждым днем.
Урси Айрук умер от ран. Всех павших воинов хоронили. Но его и тела
еще нескольких военачальников Каранни не хотел предавать земле здесь. Ведь
едва они уйдут отсюда, хетты надругаются над их могилами.
После недолгого раздумья царевич счел необходимым сжечь на костре
тела своих приближенных. Но прежде он решил держать совет с войском.
— Я не хочу оставлять на поругание врагу останки наших
военачальников! — сказал царевич, обращаясь к воинам. — Волею богов
предадим их здесь огню и двинемся в путь. Только тело Урси Айрука повезем
с собой. Как вы на это смотрите?..
— Ты правильно решил, божественный. Мы согласны с тобой! — ответили
воины своему царевичу.
Жрецы совершили все, что следовало по ритуалу, и развеяли прах
сожженных.
Тело Урси Айрука набальзамировали и водрузили на колесницу...
Каранни собирался повидать Мурсилиса, но передумал.
Пленных было очень много. А прокормить они — Каранни это четко
представлял — едва ли смогут и половину. На вопрос, что делать, Каш
Бихуни, пожимая плечами, сказал:
— Ты любишь создавать себе все новые заботы, божественный. Чего проще
поступить так же, как это делают хетты. Всех лишних пленников они, недолго
думая, уничтожают.
— Я на такое не пойду! — отрезал царевич. — У меня до сих пор душа
болит, что в Нерике пришлось расправиться с пленными!.. Грех это...
Каш Бихуни кинул в рот горсть бобов, свою спасительную жвачку.
— Если люди стали бы всякий грех считать грехом, мир уже давно рухнул
бы. Но тебе виднее, божественный. Поступай, как считаешь нужным, а я, ты
ведь знаешь, никогда тебе не возражаю...
Мари-Луйс тоже настаивала на том, что уничтожать пленных не следует.
Беседуя с Каш Бихуни, она даже высказала мнение, что с Мурсилисом надо
обходиться как с царственным, а не простым пленником, достойно его звания,
без глумления и издевки. «Уж нет ли у нее намерения отпустить царя-хетта
на свободу? — подумал Каш Бихуни. — Зря. Змея после зимней спячки
по-прежнему опасна». Подумав такое, вслух он сказал:
— Делай как знаешь, божественная царица. Я человек подчиненный, что
прикажешь, то исполню...
Наконец ничто их больше не задерживало, и Каранни приказал трогаться
в дорогу домой. Наступление на Хаттушаш он решил отложить до весны. А
сейчас надо спешить до зимы добраться домой.
Войско построено, богатая добыча навьючена. В путь!..
И холод подгоняет.
Десять дней добирались до Нерика.
Мари-Луйс, Таги-Усак и Арбок Перч во главе войска первыми въехали в
город. На вершине полуразрушенного храма закаркала ворона. В нее стали
кидать камнями, чтоб улетела, но Мари-Луйс велела не трогать птицу.
— В ее образе сам бог Мажан-Арамазд нам явился. Не спугивайте.
Войско вошло в Нерик, погоняя впереди себя пленных хеттов и у них же
захваченные стада.
Царь расположился в палатах властителя города. Воинов разместили
группами. Мари-Луйс позаботилась, чтоб супруг был устроен удобно, и, как в
былые времена, делала все, чтобы его желания и нужды исполнялись
неукоснительно.
Устраивая его, она (как бы невзначай) спросила:
— А когда меня не было с тобою рядом, кто вместо царицы разделял твои
заботы?.. Только не думай, я не от ревности...
Каранни невинным взглядом посмотрел ей в глаза и сказал:
— Я и не думаю, моя царица, что червь подозрения закрался к тебе в
душу. Твое место всегда оставалось незанятым.
Мари-Луйс хоть и поверила ему, но не утешилась. Ей хотелось, чтоб он
отрешился от нее, забыл. Тогда, может, легче будет и вина и жалость
сравняются?..
Мари-Луйс занялась разного рода делами и распоряжениями, которые
отдавала своим придворным, слугам и рабам дома властителя Нерика, а в
горле все время комом стоял с трудом сдерживаемый крик. Еще недавно жила
она в этом доме чистая, неоскверненная, приехавшая на священное
поклонение. Была счастлива и довольна, что рядом преданный, всегда готовый
исполнить любое ее требование Таги-Усак. И не из рабского подчинения, не
по обязанности...
Да, но уже тогда колдовские чары сковали ее сердце... О боги,
покарайте, кто виновен в этом!..
Велики муки твои, человек!..
Мари-Луйс не могла не сознавать, что при встрече с Таги-Усаком все
существо ее наполняется нежностью и она прощает его, жалеет. Хотя жалеть
ей надо прежде всего себя...
Страшная буря бушевала в душе царицы. Во гневе она порой проклинала
себя за то, что выжила, спаслась. «Зачем это и для кого?!» — думала она,
сгорая, как на костре, в огне своих тревожных дум и неуемной страсти...
Ворона, словно навечно поселившаяся на вершине храма, все каркала и
каркала, предвещая лютую зиму. По улицам с лаем носились бездомные собаки.
Чего она каркает, эта ворона?..
В Нерике опять жили армяне, те, кому удалось спастись от беспощадной
хеттской резни. Едва почуяв, что возвращаются свои, горожане стали
выбираться из укрытий, где прятались, и ринулись к дому властителя Нерика,
стали кричать, звать царицу.
— Мы умираем, будь милосердна, божественная царица наша, помоги нам!
Таги-Усак доложил, что армянам-нерикцам нечего есть. Но что можно
поделать?.. А толпа безумствовала. И Арбок Перчу пришлось применить силу,
чтобы всех разогнать.
— Царица, люди ждут от тебя помощи. Пожалей их, помоги! — взмолился
Таги-Усак, опускаясь на колени перед своей госпожой.
— Кому-то надо и меня пожалеть, — раздраженно бросила Мари-Луйс.
И тут Таги-Усак уже решительно потребовал помочь народу.
Но царице сейчас все было противно — и алчущая, стенающая толпа, и
Таги-Усак.
— Я одного желаю: чтоб тебя не было! Уйди с глаз моих! — она посохом
со всей силой ударила его.
Таги-Усак схватился за плечо, из которого хлынула кровь и полилась на
ковер.
Тут же сорвав с себя шелковый пояс, Мари-Луйс стала перевязывать его
рану.
— Ты снова сняла свой пояс, Мари-Луйс?.. — прошептал Таги-Усак.
— Но не для того, чтобы усладить твою вожделеющую плоть. Не кичись
былой близостью нашей. Не от твоей силы то было, а от моей слабости...
Царица заботливо перевязала ему рану и села.
— Какая же ты жестокая! — не без удивления сказал Таги-Усак. — Сама
ранишь, сама и исцеляешь...
— Я жестокая?
— Да. Ты, царица! Не женщина...
— Вот как?! — крикнула Мари-Луйс. — Знай же, что я обыкновенная
шлюха, а не царица армянская.
Таги-Усак снова кинулся перед ней на колени:
— О царица! О божественная моя Мари-Луйс! Тобою одной и живу в этом
мире! Ты величайшая из женщин! Не казни себя! Все содеянное тобой полно
величия!..
Потрескивая, догорало в светильниках масло.
— Скажи, горе мое, что ты от меня хочешь? — вдруг тихо спросила
Мари-Луйс после продолжительного молчания.
— Сбрось камень со своего сердца! — взмолился Таги-Усак. — Примирись
с Каранни... Он любит тебя...
В негодовании царица даже подскочила на стуле.
— Ни в коем случае! — воскликнула она. — Никто из мужчин впредь не
будет мне желанным. Я хочу жить иной жизнью, неведомой и недоступной вам.
Хочу жить сама собою, но не только для себя!..
Через мгновение, уже успокоившись, Мари-Луйс ровным голосом, но очень
властно проговорила:
— А теперь послушай, что я тебе скажу, и беспрекословно все исполни.
Весь провиант, отложенный для пленных, раздай голодающим армянам Нерика!
Иди...
Таги-Усак молча покинул покои царицы.
* * *
Три дня уже, как прибыли в Нерик.
Площадь перед храмом бога Мажан-Арамазда, запруженная пленниками,
полнилась медным перезвоном цепей, в которые они были закованы. Их согнали