Страница 43 из 81
Спустя три дня на крепостной стене Нерика появился хеттский воин.
— Э-эй, армяне! — завопил он сверху. — С вами будет говорить наш
военачальник!
На этот раз Арбок Перч выехал на переговоры в колеснице царевича. На
башне стоял знакомый ему хеттский военачальник. Он сухо и резко прокричал:
— Поклон тебе, Арбок Перч!
— Кланяйся богам, безумец!
— Сейчас мой бог — это ты! Я весь во власти твоего милосердия.
— С чего вдруг? — Арбок Перчу очень захотелось поддеть его. — Неужто
так скоро иссякло твое мужество?
— Вода унесла мое мужество! — рявкнул хетт. — В городе нет воды!..
— А-а! Видишь, боги не желают, чтобы ты сидел в чужом дому.
— Условия таковы, — будто не слыша Арбок Перча, сказал хеттский
военачальник, — если вы пообещаете пощадить жизнь нашим воинам, мы
сдадимся, а нет — тогда все мы принесем себя в жертву нашему богу Шанту, и
от смердящих трупов наших на вас падет чума и всех сметет с лица земли.
Арбок Перч приказал жрецам войска доставить изображение бога Ваагна и
установить его против крепостной стены.
На глазах у хеттов, преклонившись в молитве перед идолом, он
поклялся, что даст возможность всем хеттам свободно покинуть Нерик и
убраться восвояси.
Арбок Перч расставил своих воинов по обе стороны городских ворот, и
вскоре ворота эти растворились, выпуская хеттских военачальников, жрецов,
а затем и воинов.
— Бросайте оружие на землю! — скомандовали им.
Воинов хеттских было много. Может, тысяч пять. И жрецов не меньше:
прорицателей, провозвестников всех мастей.
Арбок Перч приказал своим людям навесить хеттским женщинам-блудницам
по камню на шею и сбросить всех до единой в воды Тер Мадона.
Хетт-военачальник, что вел переговоры, запротестовал:
— Ты же нарушаешь свою клятву, Арбок Перч!
— Я не клялся щадить блудниц. И жрецов тоже.
Армяне с удовольствием хватали хеттских блудниц и, потискав, помяв их
в руках, бросали в реку.
— Ну, бесноватые, неизбывного наслаждения вам!..
Пленных воинов связали друг с другом, предварительно отобрав у них
все, что они имели, — оружие, одежду.
— Так вам будет полегче. Скорее доберетесь до своего Мурсилиса! —
сказал Арбок Перч.
И вот армяне вступили в Нерик.
Прибыл Каранни, а с ним в колеснице и Нуар.
— Душа моя Арбок Перч! Ты достоин славы, освободитель Нерика. Я по
чести вознагражу тебя!
Арбок Перч благодарно поклонился, а про себя подумал: «Если бы этим
вознаграждением стала рука Нуар! Вот уж тогда бы я вечно служил тебе верой
и правдой, государь наш!»
Каранни осыпал дарами и Арбок Перча, и его воинов, и вместе с ними
отправился посмотреть пленных.
Из узкого ущелья, что чуть поодаль от Нерика, вверх поднимались
столбы дыма. Подъехали поближе, и Арбок Перч онемел: все пленники были
убиты.
— А тебе, Арбок Перч, — видя, как велико его потрясение, сказал
Каранни, — следует помнить, что тот, кто жалеет врага, сам сечет свою
голову.
— Но они же пленные, божественный?! — с трудом обретя голос,
промолвил Арбок Перч.
— Наивный человек! Да выпади случай, эти пленные, не задумываясь,
тебя бы первого и обезглавили.
— Но клятва?.. Мы же поклялись перед алтарем сохранить им жизнь и
позволить свободно вернуться к своему царю.
— Мы и исполнили свою клятву. Я послал царю Мурсилису уши всех
убитых! — уже со злобой бросил престолонаследник. — Клятва на войне как
песок в пустыне: чуть ветер подул — и все унеслось, перемешалось. И эту
истину прекрасно знали, внимая нашей клятве, сдающиеся в плен хетты.
Они-то ведь первые клятвопреступники. Забыл, как обманом вторглись в Нерик
и перерезали наших? Как твою царицу в плен взяли?..
Каранни отошел от Арбок Перча и приказал жрецам принести жертву
богам, чтобы, ублаженные, они вернули воду в Нерик.
Когда все царское войско было построено на площади перед храмом,
Каранни велел привести единственную оставленную в живых юную жрицу и
трижды громко повторил:
— Мажан-Арамазд вернет Нерику воду, но за это он требует жертвы! Сие
праведно! Жертва да будет принята!..
С этими словами он отсек голову жрицы. Кровь брызнула в каменную
чашу. И в тот же миг в чашу с шумом полилась и вода.
Толпа на площади рухнула на колени, испуганно восклицая:
— О Мажан-Арамазд, единый и всесильный бог!..
Арбок Перч дивился: «Неужто престолонаследнику ведомо, где исток
воды? Или все это впрямь озарение свыше?!»
Но тут взгляд его вдруг упал на Нуар. И он вспомнил: Нуар-то ведь
знает!..
* * *
Во дворец Мурсилиса донеслось известие, что в Хаттушаш прибыл
ассирийский купец и привез невиданной красоты жемчуга и драгоценные
индийские камни.
Едва прослышав об этом, царь велел позвать ассирийца.
Купца принимали в присутствии Мари-Луйс.
Право покупать бесценные камни и вещи из золота в стране хеттов
принадлежало только одному царю.
Ассирийский купец на коленях приблизился к царю и уже хотел, как это
принято, коснуться губами его ступней, но тут Мари-Луйс вдруг протянула
свою унизанную перстнями правую руку.
— Целуй прежде мне руку!
Купец, едва скрывая обуявший его ужас, поцеловал ей руку, зажмурив от
страха глаза. Незнакомым духом пахнуло от таких прежде родных пальцев.
Склонившись чуть не до пола, он отступил назад и по приказу царя
раскрыл свой ларец эбенового дерева. Он был полон сверкающими каменьями
всех цветов.
Мурсилис погладил руки Мари-Луйс.
— Выбирай все, что тебе нравится, живое воплощение богини Иштар!..
Мари-Луйс, несмотря на все ухищрения Таги-Усака, узнала его с первого
взгляда. Сердце заколотилось как бешеное. Вот бы знать: царственный ее
супруг послал сюда Таги-Усака под видом ассирийского купца или он сам по
себе пришел, потому что не мог не прийти к ней в беде?.. Очень ей
хотелось, чтобы истинным было второе предположение.
Все последнее время у нее было такое чувство, что душа тонет в море
скверны...
Мари-Луйс склонилась над ларцом и стала медленно перебирать
сверкающие камни. И такое в ней поднялось отвращение ко всему
окружающему — до дурноты...
— Что, не нравятся они тебе, душа моя? — спросил тем временем
Мурсилис, снова касаясь ее пальцев.
Мари-Луйс, с трудом скрывая свое отвращение, тихо сказала:
— Нравятся, о мое солнце, мой желанный! Особенно вон тот, что сияет,
как луч твоей щедрой души...
Сказала и мысленно укорила себя, что волнуется, как неискушенное
дитя. Быстро повернулась и села на место, опустив голову, чтоб не выдать
того, что чувствует.
А Таги-Усак молил всех богов дать ему силы справиться с мучительной
скованностью.
Он словно издалека услышал, что царь обращается к нему с вопросом:
— Как поживает царь Ассирии, твой властелин Адад Нирар?
— Благоденствует, хранимый богами.
— А что? Не шлет ли он мне приветствия?..
— Нет... не ведаю! — с трудом переключаясь от своих мыслей, отвечал
Таги-Усак. И вдруг добавил: — Я знаю, что он ежедневно посылает людей в
Хайасу!..
Мурсилис недобро вскинул бровь. У Мари-Луйс ничто не дрогнуло в лице.
Поняла: Таги-Усак намеренно старается уязвить Мурсилиса.
— В Хайасу, говоришь, посылает? — переспросил царь.
— В Хайасу, великий и отважный государь! Я у себя перед самым
отъездом встретил несколько египтян. Они тоже держали путь в Хайасу. И
очень спешили...
— Может, армянский царь Уганна преставился?..
— Не слыхал про то, государь. Но полагаю, что если бы такое
случилось, твое величество об этом непременно знало бы.