Страница 39 из 81
Проговорив свою тираду, он замолк и стал выжидать. Видя, что
престолонаследник не отреагировал на его приветствие, он поспешил
продолжить:
— По воле моего властителя царя-солнца Мурсилиса и сорока пяти наших
богов-покровителей я прибыл, чтобы вручить тебе грамоту...
При этих словах один из хеттских жрецов вышел вперед, лобызнул
подвешенную у него на груди серебряную шкатулочку и, вынув из нее глиняные
таблички, протянул их престолонаследнику.
Каранни подозвал Таги-Усака и велел прочесть грамоту Мурсилиса. Но
тут же вдруг вырвал у него из рук таблички и, кинув их под ноги, искрошил.
— Вор он, вор ваш Мурсилис! Обманом вошел в Нерик и завладел им!
Супругу мою, царицу выкрал! — Каранни схватил старшего из послов, рывком
поднял его и с силой бросил на землю. — Воры!..
Таги-Усак перепугался: не убил бы царевич посла, не миновать тогда
царице новых бед в хеттском плену!.. Но, к счастью, Каранни скоро чуть
поутих и уже спокойнее, правда не глядя на посла, спросил:
— Что требует твой царь-грабитель за возвращение мне моей царственной
супруги?
Посол перевел дух и зачастил:
— Могущественный царь хеттов, богами благословенный царь-солнце
Мурсилис, моими устами вещает тебе, властелин Страны Хайасы, божественный
Каранни. Дай мне, говорит он, сорок рек с их долинами и пограничную нам
твою землю каскейцев. А еще верни всех бежавших к вам хеттов, дай пятьсот
колесниц и дай пять тысяч душ черных людей, чтобы было кому сеять и
собирать пшеницу на полях моей страны. Вот что говорит царь Мурсилис. И
тогда, говорит он, верну тебе твою прекрасную супругу Мари-Луйс.
Каранни откинулся на спинку кресла. Таги-Усаку даже показалось, что
он задремал, и подумалось: нашел же время.
И Таги-Усака, и родоначальника Сисакана, и некоторых других армян от
тревожного нетерпения в пот бросило. «Надо скорее соглашаться на все
требования Мурсилиса!» — мысленно решали они.
Братья-арцахцы, родоначальник Тавруберана и Каш Бихуни сходились на
другом.
— Объяви Мурсилису войну, государь наш! — предлагали они. — Мы
одолеем его!..
Каранни отнюдь не задремал, как показалось собравшимся вокруг него.
Смежив веки, он увидел перед собой Нуар, всю в белом, нежно влекущую.
«Неужели ты навсегда забыл меня?» — словно бы вопрошала она. Затем картина
сменилась, и перед ним уже была Мари-Луйс, в черном одеянии, с карающим
мечом в руках. «Много, слишком много у нас богов, супруг мой! Низвергни
их! И богиню Нуар тоже! Она искусительница. В сладких речах ее яд!
Сокруши!..»
Каранни вдруг выпрямился, собрал осколки табличек с Мурсилисовой
грамотой, кинул их послу в подол и сказал:
— Вот мой ответ. Вези это тому, кто тебя прислал, твоему спесивому
Мурсилису.
Каш Бихуни вздохнул с облегчением: примирения не будет. «Эй, где вы,
боги войны? Сойдите с небес, помогите нам в справедливом бою!»
Хеттские послы отправились восвояси. Их провожал отряд конников...
— Не ухудшится ли положение царицы? — осторожно спросил Таги-Усак.
— А ты считаешь, что я должен отдать Мурсилису полцарства за спасение
моей супруги? Нет, такого я сделать не могу! И тебе, звездочет, советую
заглушить в душе все личные порывы. Мы обязаны совершать лишь то, что во
благо родине нашей!
Сказав это, Каранни сжал ладонями свою голову. Таги-Усак пожалел, что
задал царевичу свой вопрос. Не ко времени он.
Ночевать Каранни ушел к своим конникам.
Сон его был мучительным. Как в огне горел. Снилось, будто он ворвался
в Хаттушаш, освободил царицу и вот уже, подняв ее на руки, несет в свой
шатер. Но что это? Нуар? В руках у нее нож? Она вонзает клинок в белую
грудь Мари-Луйс!..
Очнувшись от кошмара, Каранни рывком сел. Где он? В шатре у
братьев-арцахцев?.. Вот они лежат по обе стороны. На коврах, которыми
убран шатер, изображены крылатые кони. Они как бы парят в воздухе. В
отверстие в куполе шатра видны звезды. Таги-Усака бы сюда, пусть бы
растолковал, что они сулят... «Не послать ли за ним?» — подумал Каранни,
но передумал и отправил слугу за Каш Бихуни.
Верховный военачальник вошел, потирая глаза со сна.
Каранни налил в буйволиный рог вина и протянул ему:
— На, пей. Мурсилис хочет ограбить меня. Я доволен, что ты разделяешь
мое решение.
Каш Бихуни осушил рог и стер капли вина с усов. Каранни обнял его.
— Вот так-то! Мы этого Мурсилиса конницей раздавим! — он сжал пальцы
в кулак. — Ты понял?.. Моли своих богов. У тебя ведь их много.
Каш Бихуни засмеялся.
— И верно, много. Что коней в нашем войске.
— А ты мудр, брат мой. Итак...
— Я весь в твоей власти, государь. Приказывай.
Они обнялись.
Начинало светать.
В присутствии всего войска, согласно обычаю, принесли жертвы богам.
Затем обильно одарили всех прибившихся к лагерю нищих, раздали жалованье
воинам и в полдень выступили из Бовберда на запад. Путь их лежал в страну
хеттов. Жрецы-прорицатели, все как один, предвещали Удачу.
Кто бы посмел утверждать обратное.
Шли и шли. Все вперед и вперед...
* * *
Мари-Луйс засмеялась.
— О царь-солнце, ты могуч и отважен. Но зачем натираешься кунжутным
маслом?
— Чтобы быть приятным тебе.
Они только что вышли из купальни и прогуливались, чтобы остыть.
Горячий каменный пол обжигал голые ступни Мари-Луйс. Приятный ветерок,
проникавший в чуть приоткрытые створки окна, колыхал легкую воздушную
ткань, в которую было окутано тело царицы.
— Я счастлива, что боги предали меня твоей власти, царь-солнце! Я не
витаю в мире грез, а живу реальной жизнью...
Стены и потолок зала были отделаны резьбой по камню. В золоченых
напольных светильниках горели свечи.
Мари-Луйс, не унимаясь, льстила Мурсилису, временами дивясь сама
себе, что способна на такое. Изображала перед ним влюбленность. В душе она
была довольна, что сумела чарами своими опутать этого жестокого и грубого
властелина. Она уже вполне покорила его.
— О Мари-Луйс! — воздыхал Мурсилис — О чудо! И отчего я прежде не
встретился с тобой, прекраснейшая из прекрасных!..
Она гладила ему руку и приговаривала:
— Я — хмельное вино из пшена, сильно пьянящее! Я — жаренная в масле
пшеница, попробуешь — сладкая, а есть станешь — горькая!
Движения ее были плавными, говорила, как зачаровывала.
Сквозь окутавшую ее прозрачную ткань просвечивала чудная кожа цвета
чайной розы.
Глаза Мурсилиса горели страстью.
Горела и Мари-Луйс. Но иным огнем. Ее жгла ненависть. Душа
растоптана, сердце иссыхает. Жестокое оскорбление требовало такой же
жестокой мести.
В воду бассейна добавлено вино, теплый ласковый ветер колышет тонкую
ткань...
Мари-Луйс снова, в какой уже раз, рассказывает, как Нуанза Вараш
терзал ее тело.
День ото дня, капля за каплей, вливала она яд в душу царя. И яд
постепенно делал свое дело.
— Я нещадно покараю Нуанза Вараша!..
— Получив твой приказ отослать меня к тебе, он бесновался от ярости,
поносил тебя, проклинал вместе со всеми твоими богами...
— О мерзопакостник! — зверем ревел Мурсилис. — О порождение
дьявола!..
— Он жаждал твоего падения, справедливейший царь-солнце!..
— О боги-отступники!..
А яд продолжал действовать...
— Только ты, ты один будь всегда властелином моей души и тела, о
превеликий царь. Я одного тебя буду любить и ублажать, мой господин!..
Так все и шло. Не проходило дня, чтоб Мурсилис не устраивал в своем
дворце пиршества в честь Мари-Луйс.
Был один из таких вечеров. Только на этот раз царь позвал к себе на