Страница 49 из 59
Очевидцами этой ужасной картины были и наш герой Тольский, и Кудряш. Федор Иванович по обыкновению был спокоен; сосредоточенность и покорность судьбе читались на его мужественном лице. Зато Кудряш был бледнее смерти и от испуга и ужаса едва передвигал ноги.
-- Сударь, мы погибнем в этом кромешном аду, -- заплетающимся языком сказал он своему барину.
-- Не робей, Ванька, не робей, будь смелее.
-- Помилуйте, сударь, как же не робеть в такую страшную пору? И сзади, и спереди нас огонь... Мы сгорим или задохнемся в дыму.
-- Ванька, ты -- христианин, я -- тоже; давай надеяться на Бога.
-- Куда же мы идем-то, сударь? -- пройдя немного молча, спросил Кудряш.
-- Куда идем -- не знаю. Хотелось бы мне выбраться из Москвы за какую-нибудь заставу.
-- Дорогомиловская застава близко, сударь... Только боязно туда идти; там французов много.
-- Бояться французов, Ванька, нам нечего. Уж если я огня не боюсь, то французов и подавно.
Едва Тольский успел произнести эти слова, как в нескольких шагах от них со страшным треском рухнула деревянная стена большого горевшего дома. Тольский снял с головы французский кивер и усердно перекрестился, а Кудряш так и присел от ужаса.
-- Сударь, сударь... смерть! -- выговорил он коснеющим языком.
-- Да, Ванька, смерть была у нас на носу, но Бог спас. Пойдем скорее к Дорогомиловской заставе.
Тольский пошел еще быстрее; следом за своим бесстрашным барином поплелся и преданный ему Иван Кудряш.
Идти по Арбату к Дорогомиловской заставе было довольно рискованно: кроме пожара, угрожавшего нашим путникам, представляли опасность и неприятельские солдаты, которые взад и вперед сновали по улицам, ведшим к заставе; те улицы, а также конец Арбата менее пострадали от огня.
Встречавшиеся Тольскому и его слуге французы не обращали на них никакого внимания, принимая по мундиру за своих; но, к несчастью, почти у самой заставы они повстречали адъютанта Пелисье. Тот в упор посмотрел на Тольского и сразу узнал его.
-- Как, вы... вы живы? Я думал, вы сгорели там, в доме... с нашими бедными солдатами! Зачем надели вы наш мундир?.. И это -- тоже, наверное, русский? -- добавил офицер, показывая на Кудряша, который стоял ни жив ни мертв.
Тольский молчал, обдумывая, что ответить.
-- Вы молчите?.. Я понимаю... Это вы, наверное, и сожгли дом и наших пятерых солдат, а чтобы укрыться от наказания, надели наши мундиры... Но вы ошиблись. Вас ожидает должное возмездие. Я арестую вас... Возьмите их! -- грозно приказал офицер своим солдатам.
-- Послушайте, господин офицер, за что вы арестовываете нас? -- спросил Тольский.
-- За ваше ужасное преступление.
-- Я и мой слуга ради безопасности только переоделись, и вы это называете ужасным преступлением?
-- Нет. Но вы подожгли дом, в котором были наши солдаты.
-- Что вы говорите? Ни я, ни мой слуга не поджигали никакого дома.
-- Не отпирайтесь! Ваше преступление открыто, и, повторяю, вас ожидает возмездие. Если вы не представите доказательств своей невиновности, вас непременно расстреляют.
-- Как? Без суда?
-- Зачем без суда?.. Суд будет военный. Вас сведут к маршалу Даву, о вашем преступлении я отрапортую господину маршалу. Ведите поджигателей!
Французские солдаты окружили и повели Тольского и Кудряша.
Маршал Даву жил на Девичьем поле, в покинутом доме госпожи Нарышкиной; когда же он по служебным делам приезжал в Кремль, то всегда останавливался в Чудовом монастыре, где в алтаре церкви устроил себе спальню. На Даву лежала обязанность следить за порядком в Москве, и он был дома, когда к нему ввели Тольского и Кудряша.
-- Кто вы? -- отрывисто спросил он у Тольского, когда офицер почтительно отрапортовал ему, за что Тольский был арестован.
-- Русский дворянин, по фамилии Тольский, а это -- мой слуга.
-- Зачем вы надели наш мундир?
-- Чтобы безопаснее было оставаться в Москве.
-- Хорош предлог!.. Вы обвиняетесь в поджоге дома, в котором погибли пятеро наших солдат... Что вы скажете в свое оправдание?
-- Это клевета, господин маршал... К чему я стану поджигать дома?
-- По словам офицера, вы были в том доме посажены под арест... Как же вы ушли?
-- Меня выпустил часовой, стоявший у двери комнаты, в которой меня заперли.
-- Лжете, лжете!.. Наши солдаты обучены дисциплине и не нарушат ее ни в коем случае!.. Предупреждаю, если вы не найдете оправдательного мотива, то будете завтра же расстреляны. С поджигателями мы не церемонимся.
-- Вы, кажется, ни с кем не церемонитесь; так же и мы не станем церемониться с вами, -- смело проговорил Тольский.
-- Вот как? Вы, похоже, начинаете угрожать нам?.. Побежденные -- победителям! Это, право, смешно и занятно... Послушайте, завтра утром вы должны будете представить мне в свое оправдание какой-нибудь веский мотив, иначе, повторяю, вы будете расстреляны... Уведите их и держите до завтра под строгим арестом! -- приказал Даву, обращаясь к офицеру, который обвинял Тольского в поджоге.
Тольского и Кудряша вывели из кабинета маршала и заперли в пустом каменном сарае.
Этот сарай был совершенно пуст, так что ни сесть, ни лечь в нем было не на чем; плотно припертая дверь была на замке; свет ниоткуда не проникал, а вследствие этого в сарае было мрачно и сыро.
-- Ну, Ванька, теперь пиши пропало. От французских пуль нам с тобою не спастись! -- сказал Тольский.
И в это ужасное время он не изменил своей веселости, был чуть ли не равнодушен к ожидавшей его участи.
А бедняга Кудряш совсем упал духом и был близок к отчаянию. Слова Тольского вызвали у него слезы.
-- Ванька, да никак ты плачешь? Эх, баба, баба! Полно хныкать, завей горе веревочкой. Пожили мы с тобой на белом свете, поморочили православный люд, ну и баста!
-- Да неужели проклятые французы расстреляют нас? -- сквозь слезы произнес парень.
-- Всенепременно, если мы не дадим тягу.
-- А разве это можно?
-- Невозможного ничего нет. Все возможно, только бы смекалка да присутствие духа были!
-- Барин, дорогой! Спасите себя и меня! В ножки поклонюсь!
-- А вот давай думать да гадать, как спастись.
-- Вы думайте, сударь, а я ничего дельного не придумаю. Уж очень боязно теперь!
-- А я вот смерти не боюсь и буду прямо глядеть ей в глаза; даже когда меня расстреливать станут, так и то сорву повязку с глаз!
-- Ой, не говорите так!.. Страшно, ох, страшно!
-- Полно трусить, Ванька, двух смертей не видать, а одной не миновать!
На некоторое время в сарае водворилось молчание. Тольский и его слуга заняты были размышлениями о побеге.
Наконец Тольский сказал:
-- Вот что: не найдешь ли ты мне в этом сарае какой-нибудь лучинки или ветки сухой. Тут темно, как в могиле, а у меня есть кремень и огниво, я зажгу лучину и осмотрю его.
Кудряш принялся ползать по полу, в надежде найти какую-нибудь палочку. Он скоро нащупал руками плетеную корзину и, разломав ее, подал барину несколько сухих прутьев.
Тот скоро добыл огня, и сучья, вспыхнув, осветили внутренность сарая.
Тольский и Кудряш стали тщательно осматривать свой каземат. Вдруг радостный крик вырвался из груди Тольского: он показал своему слуге прорезанное в потолке отверстие, находившееся в углу сарая. В это отверстие мог бы свободно пролезть любой человек, оно, вероятно, служило входом на чердак. Однако сарай был настолько высок, что достать руками до отверстия было почти невозможно.
-- Что же ты не радуешься, Ванька? -- весело сказал Тольский своему слуге, который хладнокровно смотрел на отверстие. -- Ведь мы с тобой наполовину спасены!
-- Как так, сударь?
-- Ведь эта дыра ведет на чердак, а с чердака, наверное, есть ход на крышу.
-- Так, так, сударь; только как же нам достать до нее?