Страница 48 из 59
-- Что, безмозглые, падки вы на даровое угощение? А угостил я вас на славу, и теперь вы в моей власти. Теперь бы вас всех в колодец головой... Да надо прежде барина выпустить... А там я и с вами разделаюсь... -- И, сказав это, Кудряш быстро сломал замок у двери кабинета.
-- Ванька, ты опять меня из неволи на волюшку вольную выпускаешь? -- весело проговорил Тольский, обнимая своего слугу. Рассказывай, как тебе удалось... Где французы?
-- Мертвецки пьяные спят, -- с довольной улыбкой ответил молодой парень. -- Угостил я их вдосталь.
-- Ну и парень же ты... Цены тебе нет!
-- Прикажете, сударь, их в колодец?
-- Нет, Иван, зачем... Сонный что мертвый; хоть они и наши враги, а все же жаль губить их... Если им суждено погибнуть, то пусть не от наших рук. Лучше раздень их донага и их амуницию побросай в колодец... Такая месть для них будет не много лучше смерти...
-- Вот что дело, то дело придумали, сударь, -- довольным голосом проговорил Кудряш и принялся за работу.
Скоро все пятеро французских солдат очутились в костюме Адама. Кудряш побросал в колодец всю их одежду, оставив по приказу Тольского три мундира; в два из них нарядился сам Тольский и его слуга Кудряш, а третий припасли для Василия.
-- Ну, Ванька, в этом наряде теперь нам не страшно будет по Москве щеголять... Время дорого, оставаться здесь нельзя: французский офицер со своими солдатами ежеминутно может вернуться сюда, и тогда нам придется плохо... Прихватим старика -- и айда отсюда, по Москве гулять, -- весело проговорил Тольский и направился в каморку Василия.
Сторож немало удивился, увидев Тольского и Кудряша в мундирах французских солдат.
-- Да к чему это вы надели на себя непотребную одежду да и слугу своего обрядили? -- с легким упреком сказал он.
-- А к тому, чтобы легче было провести французов. В этой одежде они примут нас за своих земляков и, разумеется, не тронут... Мы принесли и для тебя такой же мундир. И ты сойдешь за старого француза...
-- Нет, сударь, этой одежды я не надену...
-- Как не наденешь?.. Надевай, и пойдем с нами. Тебе оставаться здесь опасно...
-- Хоть и опасно, а все же я отсюда и шагу не сделаю... Дом оставлен на мое попечение, и я должен блюсти его, -- решительным голосом произнес старый сторож.
-- Но ведь тебя могут убить... Мы с Ванькой раздели их донага... Хоть теперь они и спят мертвецки пьяные, но когда проснутся, тебе несдобровать.
-- Кто знает, сударь? Может, и им туго придется...
-- Что же ты с ними сделаешь? Их пятеро, а ты один... Лучше пойдем с нами, старина!
-- Никуда я не пойду... Вы извольте идти, а меня оставьте.
Так и пришлось Тольскому и Кудряшу вдвоем бежать из дома Смельцова, которому предназначено было служить квартирою для французского генерала Пелисье.
Василий запер за ними ворота, вернулся в свою каморку и стал молиться, а затем направился в барский дом, где все еще крепко спали пьяные французские солдаты. С отвращением посмотрев на них, он глухо проговорил:
-- Что я задумал, надо делать скорее, не то будет поздно... Господь простит мне мой грех. Вы -- меч, опустошение и огонь принесли на русскую землю, и сами от меча и огня погибнете!
Старик был в сильно возбужденном состоянии, его глаза горели лихорадочным огнем, лицо то бледнело, то краснело; видимо, он задумал что-то ужасное...
Скоро в его дрожащих руках очутилась зажженная свеча; ее пламя он поднес к оконным занавескам, и те быстро вспыхнули...
Не прошло и часа, как весь дом со всех концов объят был страшным пламенем. Старик Василий стоял на улице и спокойно смотрел на пожарище. Вдруг из горевшего дома послышались вопли, стоны, но тотчас же рухнули потолок и крыша, и крики прекратились.
-- Так и все вы от меча и огня погибнете... Все погибнете! -- прошептал сторож Василий.
В переулке послышался лошадиный топот -- это прискакал к горевшему дому со своим отрядом тот французский офицер, который выбрал дом Смельцова под квартиру своему генералу. Увидав его почти уже сгоревшим, он с частью отряда бросился на двор, но скоро принужден был выбежать оттуда: от дыма и жара и на дворе можно было задохнуться. Там пылали все строения.
-- В этом доме, кроме русских, осталось пятеро наших солдат, неужели и они погибли? -- с волнением произнес офицер, обращаясь к одному из своих подчиненных.
-- Наверное, погибли! Если бы были живы наши товарищи, то они находились бы здесь, около пожара, -- ответил солдат.
-- О, какое несчастье!.. Наверное, погиб и тот русский, которого я приказал посадить под арест.
-- А я думаю, господин офицер, что русские и подожгли этот дом.
-- Ты говоришь глупости, милый мой! Зачем русские станут жечь свое имущество?
-- А для того, чтобы нам ничего не доставалось. Да вот этот старик, наверное, и есть поджигатель, -- проговорил солдат, показывая офицеру на старика Василия, все еще стоявшего около пожарища.
Василий нисколько не испугался подскакавших к нему французов.
-- Допроси его... Ведь ты говоришь по-русски? -- произнес офицер.
-- Подойди ближе, старик! -- повелительно крикнул неприятельский солдат по-русски старому сторожу.
Этот солдат был поляком; он долго жил в России и хорошо изучил язык.
Старик, услышав родную речь, с удивлением посмотрел на говорившего неприятеля-солдата, но не тронулся с места.
-- Да подойди же, старое пугало! -- крикнул солдат, однако, видя, что тот не двигается, подбежал к нему и замахнулся было прикладом ружья, но был остановлен офицером.
-- Не забывать, что мы воюем только с солдатами, а мирных граждан не трогаем; я поручил тебе допросить этого русского, а не бить...
-- Слушаю, -- отдавая честь, извинился солдат-поляк и приступил к допросу Василия: -- Говори, от чего загорелся этот дом? Или его подожгли?
-- Подожгли...
-- Кто же?
-- Я, -- совершенно спокойно ответил старый сторож.
-- Ты? -- переспросил поляк, удивляясь такому откровенному ответу. -- Зачем ты сделал это?
-- Чтобы отомстить вам; вы, внесшие меч и огонь в наше отечество, все так же погибнете, как погибли в пламени твои пять товарищей. Ваш Наполеон -- антихрист, и вы -- его слуги, а Господь победит антихриста! -- крикнул Василий, сверкая глазами.
Поляк перевел слова старика своему офицеру.
-- Так это поджигатель? -- проговорил тот.
-- Он сжег, господин офицер, пятерых наших товарищей. Прикажите, господин офицер, пулею заткнуть глотку этому дьяволу!
Офицер махнул рукою -- этим он дал свое согласие. Прогремел выстрел. Старик Василий всплеснул руками и, сраженный в сердце, упал мертвым.
XXX
Пожар дома Смельцова был только началом того страшного пожара, который в три-четыре дня уничтожил почти всю Москву, превратив ее в пепел.
Едва только Наполеон появился в Москве, как она запылала; сперва показался огонь в Гостином дворе; некоторые из оставшихся в Москве купцов сами поджигали свои лавки с товаром, чтобы ничего не доставалось врагам. Пылали масляные и москательные ряды. Горели Зарядье, Балчуг и лесные склады на Остоженке. Загорелись Каретный ряд и Новая слобода. И скоро древняя Москва пылала более чем в десяти местах. Загорелось и красивое, утопающее в садах и зелени Замоскворечье. Скоро всепожирающее пламя охватило не только постройки, но и мосты через реку; горели даже на Москве-реке барки с хлебом. Целое море огня бушевало в опустелой Москве. Северо-восточный ветер помогал огненной лаве распространяться со страшной быстротой.
Немногие жители, застигнутые пламенем, с криками и воплями бегали по улицам, ища спасения и пристанища. Треск бушующего огня, крики и вопли, детский плач, колокольный набат, резкий барабанный бой, грохот падающих стен, ужасный вой ветра -- все это слилось в одну адскую какофонию. На колокольнях подгорали деревянные балки, и колокола с глухим звоном и громом падали. Пылающие бревна, головни со страшным треском летели из одного дома в другой; искры отовсюду сыпались огненным дождем; от сальных заводов и винного склада протекали по улицам огненные реки. Голуби и другие птицы, кружась, падали в огненное море; лошади, собаки и другие домашние животные с ржанием и воем бегали по горевшим улицам, ища себе пристанища, и, не находя его, погибали в огне. А несчастные москвичи, с искаженными от ужаса лицами, опаленные огнем, задыхаясь от дыма, метались из стороны в сторону и тоже большею частью гибли.