Страница 23 из 59
Но обе женщины вдруг повернулись к окну, и громкий крик удивления и испуга как-то невольно вырвался у дворецкого. Этот крик, вероятно, дошел и до слуха женщин, потому что фонарь моментально погас и в комнате стало темно.
Старичок дворецкий был сильно встревожен: смертельная бледность покрыла его лицо.
-- Чего испугался? -- спросил у него Василий. Ничего на это не ответил дворецкий и быстро направился к своему домику.
Старик сторож последовал за ним. Иван Иванович не скоро оправился от испуга; он несколько минут сидел молча, понуря седую голову. Василию надоело молчать.
-- Что, сильно струхнул? -- спросил он.
-- Двух покойниц видел, как же не заробеть! -- взволнованно ответил Иван Иванович и перекрестился на иконы.
-- Каких покойниц?
-- Барыню нашу, Надежду Васильевну, и дворовую девку Лукерью.
-- Лукерью? Да неужели ты ее, Иванушка, видел? Ведь она, почитай, годов пять назад бесследно пропала из барской усадьбы.
-- Да, да... Пошла она в лес по грибы и уже больше не вернулась... Говорили одни, что Лукерья утопла в лесном болоте, а другие -- что звери ее растерзали. А я ее сейчас видел вместе с нашей барыней, которую тоже многие считают умершей. Непостижимое и необъяснимое увидал я, и это видение наталкивает меня на разные мысли. Я должен согласиться с твоим мнением, что в мезонине живут не духи бесплотные, а живые люди.
-- Значит, там наша барыня Надежда Васильевна со своей прислужницей Лукерьей живут, -- утвердительно произнес сторож.
-- Да, да, с этим я невольно должен согласиться... Если бы это были бесплотные духи, то они не имели бы нужды в фонаре и не стали бы прятаться... Только как же это мы с тобой, Василий, опростоволосились: живых людей принимали за бесплотных духов, за силу нечистую?.. Ведь почти шесть лет прошло, как мы с тобой поселились здесь, и не знали не ведали, что в мезонине живет наша добрая барыня. Только зачем же она от людей хоронится, зачем ведет такую странную и непонятную жизнь? Шесть лет -- не мало времени, а она ни разу не выходила из дому.
-- А может, и выходила. Недаром я на снегу следы видел, -- промолвил сторож.
-- Если и выходила, то в ночную пору... Но вот что объясни мне, Василий: что заставило барыню, Надежду Васильевну жить в затворе? Ведь она молода, собой красавица писаная; легко ли ей вести такую жизнь отшельническую?
-- Трудно, Иванушка, объяснить то, чего я не знаю не ведаю...
-- Подумать, поразмыслить хорошенько, любезный приятель, так, пожалуй, и найдешь этому таинственному делу отгадку... Тебе ведомо было, что наш барин Викентий Михайлович не в ладах жил со своей молодой женой-красавицей?
-- Кто же из дворовых о том не знает!.. Наш барин с барыней жили как кошка с собакой.
-- А про то тебе ведомо ли, что барин Викентий Михайлович женился на барыне Надежде Васильевне довольно пожилым: ему было лет под пятьдесят, а ей и двадцати не исполнилось. И женился он по любви сердечной, несмотря на свои почтенные лета... Наш барин богат и рода знатного, а она хоть и дворянского звания, но бедная, бесприданница и, несмотря на это, как говорят, с неохотой шла за нашего барина. Под венцом стояла бледная, печальная... Барин-то любил ее, а она его нет. Без любви, значит, шла; родители ее, сердешную, к этому приневолили. Им-то, видно, лестно было иметь богатого да знатного зятя... вот и выдали дочку; думали-гадали наделить ее счастьем большим, а наделили слезами горючими... Ведь мучилась барыня Надежда Васильевна с постылым мужем и свою жизнь несчастную проклинала.
-- А про то, Иванушка, ты не забыл, как к нам в усадьбу повадился гость молодой, сосед?
-- Ты говоришь о Викторе Федоровиче Горине?
-- О нем. Чай, помнишь, какие истории из-за этого офицера происходили между нашим барином и барыней?
-- Ну как не помнить! Печальное было время. Наш барин сильно ревновал свою жену к этому офицеру...
-- И не напрасно, как говорят, ревновал-то...
-- Кто знает. Лучше, Василий, поговорим о том, как же нам теперь быть?.. Надо ли писать барину, что в мезонине пребывает его супруга, или не надо? -- обратился дворецкий за советом к своему приятелю.
-- Подождать надо, -- ответил Василий.
-- Я и сам полагаю, что надо подождать -- все разузнать повернее и поточнее и уже тогда обратиться к барину с письменным извещением.
-- Ты, кажется, все еще сомневаешься, что наша барыня живет в мезонине?
-- И буду сомневаться, доколе не увижу барыню вот так, как теперь вижу тебя, прямо у нее, в мезонине. Сперва разузнаю, как она туда попала и зачем со своей прислужницей жильцов наших пугала, словно нечистая сила появляясь в доме в полночный час. Еще больше, Василий, я не понимаю того, что же барыня пьет-ест, кто и из чего ей готовит кушанья, где достают провизию?
-- Были бы деньги, всего достать можно.
-- Знаю, что на деньги все можно купить... Только вот странно, как мы с тобой за пять лет не видали и не слыхали, что в мезонине живут люди. Ведь не надевала же наша барыня на себя шапку-невидимку и не прилетала в мезонин на ковре-самолете, -- задумчиво проговорил Иван Иванович.
Долго еще старики-приятели беседовали между собой о столь загадочном событии.
Между тем в мезонине дома Смельцова в ту же ночь происходил такой разговор между молодой, красивой, но очень исхудалой женщиной и ее прислужницей.
-- Барыня, голубушка, вы бы легли, ну что вы себя томите, -- участливо проговорила служанка. -- Уж которую ночь вы не спите.
-- И ты со мной не спишь, Луша...
-- Я -- что... Я днем возьму свое, отосплюсь... Обо мне не заботьтесь. Я и недосплю -- мне ничего не поделается, а вот вы, бедная моя барыня-страдалица...
-- А жалеешь меня ты, Луша?
-- Да кого же мне и жалеть, как не вас, благодетельница моя?
-- Ах, Луша, Луша... Я мучаюсь, и ты со мной тоже мучаешься... и ты ведешь жизнь затворническую. А ведь ты молода, пожалуй, и тебе жить хочется, как живут твои подруги.
-- Вы все обо мне говорите, милая барыня, а о себе ни слова.
-- Что мне говорить о себе... Моя жизнь разбита, искалечена... Я жду смерти и рада буду ей... Смерть положит предел моей несчастной жизни!.. -- И молодая женщина печально поникла головой.
В комнате воцарилось молчание. Тихо-тихо стало, только и слышно было тиканье больших часов да тяжелые вздохи молодой женщины, полулежавшей с закрытыми глазами в кресле.
-- Который час? -- прерывая молчание, спросила она у прислужницы.
-- Шестой в начале.
-- Утро, а еще совершенно темно.
-- Пора зимняя, рассветает поздно... А вот придет весна, и рано станет рассветать... Весна-красна -- пора радостная!
-- Да, да, Луша, придет и весна-красна, только не для нас с тобой... Для нас в жизни одна осень мрачная, неприглядная, мучительная. Сидим мы здесь безвыходно, во мраке, потому что большую часть дня окна нашей тюрьмы завешаны... Днем мы спим, а ночью людей пугаем... Так и время у нас проходит.
-- Не по своей охоте, барыня, мы это делаем.
-- Ах, Луша, как я испугалась крика того дворового старика, который подсмотрел за нами! Он, наверное, принял меня за привидение.
-- А я, милая барыня, думаю, Иван Иванович узнал нас...
-- Ты его знаешь? Кажется, их было двое...
-- Двое, другого старика Василием звать. Он у барина выездным служил. Что Иван, что Василий -- оба старики хорошие, степенные...
-- Наши тюремщики, -- с горькой улыбкой произнесла молодая женщина.
-- Какие они тюремщики? Они и не знают, что мы здесь уже не один год в неволе томимся, и наверняка принимают нас за нечистую силу. А все Фекла, старая ведьма... Это она нас с вами пожаловала в привидения, ее выдумки...
-- Ты напрасно ругаешь Феклу, ведь не по своей воле она держит нас здесь под замком: приказано ей, ну и исполняет...
-- Не заступайтесь за нее, милая барыня. Как была она ведьмой, так ею и останется! Жильцов вздумала пугать, никому житья не дает, и меня подговорила к тому же...