Чужестранец

– Свенельд, – позвал тут воротившийся Хаскульв, – вот его стрела. Ею Алвад ранен был. В Устье таковых нет. И в окрестных местах нет – в Мякишах такие только и делают: на жало глянь.

Свенельд отступил от Мирко и прежде, чем взглянуть на жало, сначала поднял взгляд на Хаскульва, словно сказать хотел, дескать, ты что, нарочно, или как? И поморщился, дотрагиваясь до жала…

– Истинно, – промолвил. – Такая руда там только и бывает. Ты, Ари, что нашел?

– Все так, Свенельд, – так же мягко, но звучно отвечал хиитола. – В ране руда эта еще осталась. Малые крупицы. Они на мой зов откликаются.

«Так он голос железа слышит?!» – поразился Мирко. Хотя после того, как Реклознатец остановил Смолинку, дивиться, кажется, было уж нечему.

– Что, Неждан, рядиться будем? – обратился воевода к старосте.

– Твое слово последнее, Свенельд, – чуть с ехидцей отозвался староста. – Если же слышать хочешь, как это по правде будет, – Неждан вновь усмехнулся, – то выкуп надобно заплатить, – он выразительно затянул с уточнением, – семье Алвадовой заплатить. А его, – он кивнул в сторону мякши, – если он еще не раб – смерти предать. А если уже раб, то у кого спросить за него, а, Свенельд? У тех? – Он кивнул на дальних гостей. – Тогда либо пусть платят, либо выставляй поединщика. Добрая будет потеха. Одна поутру была уже. – Староста замолчал так же неожиданно, как и начал, словно имя оправдывая.

– Смело говорить навострился, – усмехнулся Свенельд. – Алвад – разбойник, который нам торг портил. Головы у них нынче нет – разумной головы, – это уж точно, – прибавил он. – Так что смекай: нам теперь они не надобны, как были. Ты свое получишь, не обижу, – снова оскалился воевода. – И вдове долю отложишь – сам проверю. А ты слушай, мякша. – Голос его сделался жестким, будто плеть. – Это и для тебя говорится. И вы слушайте, – обратился он к дружине. – Поморяне знатный выкуп за мякшу дают. Не ведаю, на что он им сдался. Правда, спроси меня кто, взял бы я такого в ватагу, то я сказал бы, что возьму. Так или нет? – обратился он к дружинным.

– Так, Свенельд, – подтвердил по старшинству Хаскульв. – Так ли? – в свою очередь уже он спросил дружину.

– Так, так, – нестройно, но уверенно отвечали Свенельдовы люди.

– Так, – проговорил Хаскульв, снова поворачиваясь к воеводе. – Так, только если бы он не мякша был.

– Верно говоришь, – одобрил Свенельд. – Коли б не поморяне, лежать бы тебе с Асмундом на пару в лесу под корягой, – заключил он. – Решение мое все слышали. Добро твое, коней и пса с собой бери. Что с ними далее делать, твои хозяева скажут.

– По какой правде судишь, Свенельд? – Мирко терпеливо дожидался, когда ж воевода скажет свое слово, прежде чем начать перечить. – Я в Устье не твоим рабом пришел, а свободным. И не этих людей, что у изгороди стоят. Я их в первый раз вижу и, как звать, не знаю. Когда ты справедливый такой, что не хочешь меня запросто жизни лишать, то и суди по правде. Только вместе с Алвадом суди и с Асмундом – я с ними кровью повязан. А про то, что мякша я или кто, – про то в правде не сказано.

– Ну, как их зовут, ты узнаешь скоро, – процедил Свенельд. – Правдивый объявился. Кто тебе сказал, что тебя, как раба, продаю? Сказал кто? – обернулся он к собранию. Ответом, конечно, было молчанье.

Только Ари Латикайнен решился на слово:

– Нет, Свенельд, никто не говорил.

– Верно, – подтвердил воевода. – Что Асмунд человек разбойный, а ты его за межевым камнем порешил, то дело твое. И его, – прибавил Свенельд. Дружинники загоготали, одобряя шутку. – А вот то, что в селе оружие открыл – это уж мое. А то, что оружие поднял против разбойного человека, так это еще проверять надобно, что там промеж вас в лесу вышло да как. Твоя, мякша, доля, что так вышло. По нашей правде все складно: за тебя виру внесли. Как теперь ты с поморянами сладишь – опять твоя доля. Или недоля. – Дружинные снова загомонили. – Это уже в их правде, или уж не ведаю, что у них есть, сказано.

– Благодарствуй, воевода справедливый, – не уступил Мирко. – А по правде будет ли, если ты меня, как воевода здешний, здесь же, в Устье, в рабы отдашь – меня, самого по себе человека?

– Здесь, в Устье? Не отдам, – широко, да недобро улыбаясь, отвечал Свенельд. – А вот что поморяне на корабле решат, то уж, не взыщи, я за них судить не могу, – закончил воевода, в третий раз вызывая одобрительные возгласы дружины.

– А кто ж мне повелит на корабль идти? – не унимался мякша. – То, что вира за меня заплачена, за то добрых людей благодарю. Только дальше я свободный оказываюсь, и никто меня неволить не смеет, если по правде быть.

– Вот репей! – не выдержал Свенельд. – Нешто на сходе со мной рядиться хочешь? Сейчас поморян позовем, сам с ними говори, если поймешь чего, – и тут же на том самом каркающем и лающем языке зычно обратился к двоим немцам.

Седой в ответ захохотал и гаркнул что-то отрывисто, оттолкнулся от изгороди, подпрыгнул невысоко, разминая ноги, и легко направился к кругу. Рыжий последовал за ним. Мечей по обычаю ни у того ни у другого не было. Ножи, однако, могли при случае заменить и меч – настолько они были длинными. Уверенно поравнявшись со Свенельдом, седой остановился и прямо, без обиняков, заговорил с Мирко, да только тот ничего не понял. Дружинники опять заржали.

– Ну, внятно? – участливо спросил воевода.

– Я по-твоему не разумею, – отвечал Мирко поморянину. – Так покажи, – мякша замахал руками, пытаясь дать понять, чтобы собеседник перешел на жесты.

– Погоди, Мирко Вилкович. – Твердая ладонь легла ему на плечо. – Сейчас все узнаешь.

И Ари Латикайнен – а это был он – отвечал седому на его языке с видимым почтением: надо думать, тот был человек не простой.

– Пойдешь с нами, – переводил речь поморянина хиитола. – Ты – не раб. Ты – свободный. Только теперь ты мой должник. Меня зовут Торгни. Это мой корабль. Если ты поможешь мне, то перестанешь быть должным. Тогда ты сможешь выбирать: остаться у меня или уйти.

– Благодарю тебя за добро, Торгни, – отвечал Мирко, а Ари опять был за толмача. – Скажи: в каком деле могу я тебе помочь? Или, может, ты серебром возьмешь, и на том поладим?

– У тебя нет серебра, – был ответ. – У тебя есть кони. Здесь ты их не продашь так, как хочешь продать. Мне конь не нужен: мой дом – этот корабль. Не знаю, сумеешь ли ты продать их в Радославе. У тебя нет серебра, Мирко. И еще ты должен будешь мне за перевоз. Но если ты выполнишь то, что мне нужно, ты не будешь должен. Это справедливый договор.

Мирко понимал, что поморянина ему будет не переспорить: его правда была другой – не писанной, а жизненной.

– Что за дело, Торгни? – еще раз спросил мякша.

– Дело, достойное мужчины с моего корабля, – витиевато отвечал Торгни.

«Не иначе, не слишком доброе», – подумал Мирко. Но решать надо было сейчас, и он, не имея иной поддержки, взглянул на Ари.

– Соглашайся, Мирко Вилкович, – молвил хиитола. – Здесь я для тебя большего не сделаю. А там, куда ты отправляешься, лучше держись поморян. Они не лучше других. Зато думают с тобой сходно.

– Это как? – спросил было Мирко, но тут же осекся: расспрашивать Ари было не то что недосуг, а просто глупо. Сейчас нужно было решаться на что-то без раздумий.

– Я иду с тобой, Торгни… – Мирко не знал, как звать отца этого Торгни, а потому замешкался.

– Торгни Торвальдсон, – подсказал негромко Ари.

– Торгни, сын Торвальда, я иду на твой корабль, – повторил мякша.

Хиитола перевел, и тут же Торгни опять заговорил:

– Теперь ты под моей порукой. Никто не посмеет нанести тебе обиду без моего отмщения. Но также и ты должен будешь мстить за любого, кто идет на моем корабле. Слышал ли ты меня, Мирко Вилкович?

– Слышал, Торгни, – подтвердил тот.

– Теперь тебе ничего не грозит ни здесь, ни на корабле, – заверил хиитола. – Пока не ослушаешься Торгни и его закона.

– Собирайся. Мы уходим назавтра поутру, – закончил Торгни беседу с Мирко. – Ты слышал, Свенельд? – обратился он к воеводе.