Чужестранец

Очнуться Мирко заставил злобный лай Пори – некто, бряцая оружием на поясе, шел к сараю. По походке Мирко уже стал узнавать старшего.

– Недолго тебе ждать пришлось, – проговорил тот, отпирая дверь. – Со мной пойдем. Пса здесь оставим до поры.

Не спрашивая, куда его ведут, Мирко подчинился. С равным успехом это могла быть дорога как на казнь, так и на свободу. Старший мог и сам этого не знать.

Шли не главной улицей – задворками, между изгородями и огородами, и Мирко видел только дворы, где сейчас было пусто, – все ушли работать. Только в некоторых женщины были заняты кормом птицы. Хотя нарочно, казалось бы, никто не обращал на него внимания, тем не менее Мирко ловил или чувствовал внимательный взгляд: должно быть, слава о нем по селу уже разошлась. И ничего хорошего это не предвещало.

Наконец вышли к берегу Хойры и направились к пристани. Там уже мелькали другие дружинники, виднелась могучая фигура Свенельда, был и кое-какой деревенский люд. Посреди площади явно что-то лежало, вокруг чего все и столпились.

– На холме, с той стороны, откуда ты пришел, нашли мертвое тело. Говорят, Асмунд, – скупо обронил старший, шедший позади Мирко. – Рана жестокая. Видно, что не твоим мечом, – продолжил он. – А ты скажи, что твоим.

Дружинник снова замолчал, давая понять, что ответ Мирко его мало занимает. Поднялись к площади.

– Ага, пришел. – Свенельд мигом приметил, что виновника привели. – Рядиться после будем, – без обиняков начал он. – А сейчас скажешь мне все как есть. Можешь и врать – мне дела мало. Только ври складно. Сюда подведите его.

Удивленный таким беззастенчивым напутствием, Мирко, все так же сопровождаемый старшим, шагнул к середине круга. Из сельских мякша приметил только Прастена, комкающего в руках шапку, да пожилого уже, но и здорового бородатого мужика, одетого получше прочих – в ладно скроенный мятель и кожаные сапоги. Надо думать, что был это не кто иной, как староста: глубоко посаженные глаза глядели колюче и недоверчиво из-под сросшихся черных бровей. И еще одного приметил Мирко – по одежде и вышивке на рубахе: хиитола, белобрысый, сероглазый, в летах, сходных с Юккой Виипуненом. По осанке и манере Мирко опознал рыбака. «Не тот ли самый Ари Латикайнен?» – подумал он.

Долго разглядывать ему, правда, не дали. Посреди площади лежала куча рогож. Свенельд жестом приказал отбросить верхние. Под ними было то, о чем Мирко уже предупредили, а именно разваленное пополам колдовским клинком тело разбойника. Одежду и доспех испачкала земля, но, поскольку было в ней много песка, очистить останки оказалось просто.

– Прастен сказал, будто ты с той стороны явился, где холм межевой, – начал Свенельд, расхаживая туда-сюда возле рогож, нимало не смущаясь видом мертвеца. – Этот, – он носком сапога указал на убитого, – не далее чем вчера вечером еще теплый был. Как были у тебя три коня, то следы их найти не великий труд был. Встретились вы на том холме?

– Встретились, – четко отвечал Мирко.

Было ясно, что Свенельд что-то затевает и при этом использует Мирко, но что эта затея обещает ему самому, мякша пока догадаться не мог.

– Твоих рук дело? – вопросил Свенельд даже как-то с насмешкой: видел, что пришельцу не по силам такой удар.

– Моих, – неожиданно уверенно ответствовал Мирко. – «А кто, как не я, заставил его за мной пуститься?» – мелькнула у него мысль.

– Где сеча была? – продолжал осведомляться Свенельд, все так же расхаживая перед собранием.

– На холме, вестимо, – пожал плечами Мирко. – У камня межевого.

– С восходной стороны от камня или с закатной? – продолжал выспрашивать воевода.

– С восходной, – Мирко кивнул, вроде как сам себе в подтвержджение.

– Ладно, – осклабился Свенельд. Метнув взгляд на старосту, Мирко заприметил, что и тот довольно ухмыльнулся. – Теперь говорить станешь, где ты Алвада повстречал до того, как в селе решился меч открыть.

– В лесу повстречал, средь тех разбойных людей, у кого Асмунд атаманом был. – Мирко говорил складно, как и положено на сходах или судах. Воинам, очевидно, это было по нраву: новых забав в селе было мало, а Мирко таковую забаву собой являл: мякши здесь гостевали нечасто и считались диковатыми увальнями. Мирко же удивлял, как если бы вдруг заяц стал за лисой охотиться или куры в поднебесье полетели.

– Чем докажешь? – резко спросил Свенельд.

– Возьмите колчан мой, – быстро сообразил Мирко. – И тело того Алвада осмотрите. Я его в лесу стрелой достал. Рана должна быть. У вас, разумею, таких стрел нет, как мои. Они далече сделаны.

– Тело смотрели? – обратился воевода к старосте.

– Смотрели, – сильным, но глуховатым голосом отвечал тот. – Есть рана стреляная. Неглубока, должно быть, издали. – И присовокупил: – В плечо. В правое.

– Хаскульв, пойди и сличи со стрелами, – приказал Свенельд, обращаясь к старшему, стоявшему недвижно за спиной Мирко. – Да не медли. Ту стрелу, ежели подойдет, сюда неси. У тебя небось не один полный тул с собою? – он опять взглянул на мякшу.

– Не один, – согласился Мирко. – Только стрелы у одного мастера кованы – не трудно сличить.

– Дозволь мне с Хаскульвом пойти, Свенельд-воевода, – прозвучал вдруг мягкий, словно подстилка мшаная, голос. Все повернули головы: говорил хиитола, которого Мирко принял за знакомца колдуна. – Я в ранах сведущ, тебе ведомо.

На миг короче молнии сомнение промелькнуло в Свенельдовом взгляде, а потом, так же быстро поглядев на хиитола и как будто что-то смекнув, воевода ответил:

– Иди, Ари. Дозволяю. Если Ари скажет, поверишь ли? – сызнова оглянулся Свенельд на старосту.

– Поверю, – с некоторой неохотой согласился староста.

– Ну, пойдем, когда так. – Хаскульв покосился на нежданного спутника, но перечить воеводе не стал. Не иначе, Ари Латикайнен и впрямь славен был в селе по-особому. Но и людей, должно быть, врачевал исправно.

Хиитола невозмутимо прошествовал вслед за дружинником – держался прямо, с достоинством, но бороду кверху не задирал.

Свенельд остался стоять как стоял, только поворотился к пристани, за кораблями смотрел – не то делал вид, что смотрит. Молчал воевода – молчали и дружинники, с ноги на ногу переминаясь. Староста косился то на Мирко, то на воеводу, то на улицу, в которую Хаскульв и Ари ушли, и тоже помалкивал. Молчал и Мирко, соображая, чем могло так повернуться настроение воеводы. Можно было допустить, что Ари Латикайнен от Брунко, или даже Прастена, или сам узнал о прибытии Мирко. Но как бы ни уважали хиитола в Устье, а волю воеводы он повернуть не мог бы – не таковым казался Свенельд, чтобы его улестить или усовестить. Никому из сельчан заступаться за Мирко причины не было – даже Прастену: наоборот, ему вред один. Мирко, словно ища, кто же еще мог стать вдруг ему такой заступой, начал осторожно осматриваться.

Село стояло тихое и равнодушное, лес тоже молчал, Только река на незнакомом наречии шумела под берегом, слегка покачивая корабли. Корабли! Мирко заметил, что виденный им давеча парус уже убран, а странные немцы, говорившие схоже не то с чаячьим, не то с вороньим криком, снаряжают своего пузатого черного змея к отходу. А двое из них – один уже седой, а другой рыже-серый, как лисица в предзимье, оказывается, были тут, недалече, – стояли у изгороди и скалились в бороды. Неужто они?! От таких ничего, кроме купли, ждать было нечего: видать, Свенельд с ним сговорился, чтоб его, Мирко, как раба продать?! Его будто холодной водой окатили: вот как, и не поделаешь ничего… Драться – убьют. Или не убьют? Если деньги уж заплачены, а пожалуй, что и так, иначе чего Свенельду так хлопотать, то, может, и не ранят даже: повяжут – и в корабль. А там… Что «там», Мирко не мог даже предположить, ведь ничего об этих чужестранцах не знал. Что у них на уме, да и каков он, этот ум?

Староста, казалось, перехватил взгляд мякши, и немо воззрился на Свенельда. Тот, встретившись взглядом с мужиком, посмотрел снова на Мирко и ухмыльнулся.

– Смышленый, – сказал он вполголоса, в усы, и вдруг резко шагнул к мякше, вплотную подступил. – Смекай, – заговорил воевода торопливее обычного, – если языком молоть станешь и не в свое дело голову совать, без них и останешься. Эти, – он одним движением глаз показал на чужестранцев, – не из Арголиды: зря куражиться не станут. Будешь у них как свой человек, только закон их соблюдай, а он простой. Зачем ты им сдался – не ведаю. Потом узнаешь…