Юрка

И тотчас же у постели раздались чьи-то тяжелые, осторожные шаги, и к мальчику склонилось бронзовое лицо, покрытое сетью морщинок и обросшее густой серебристой бородой. Выцветшие глаза глядели ласково из-под нависших над ними клочков бровей, а слегка хриплый голос спросил:

– Очухался?

Голос звучал ласково. Юрка поглядел на незнакомое лицо старика и почти не удивился ему. Странное спокойствие овладело им, словно все, что творилось, было ему хорошо знакомо и должно было твориться так, а не иначе. Он только слабо улыбнулся.

Старик заботливо подоткнул вокруг тела мальчика одеяло.

– Да… очухался, – под нос ворчал он, – а уж думал я, чего греха таить, что и не проснешься ты… Так-то не хотел все опомниться. Чай, болит что?

Только теперь окончательно прояснилось в голове Юрки, и он вспомнил все, что случилось с ним. Припомнилась темная, холодная ночь… Унылый дождь… Кусты и что-то черное, мохнатое, что толкало тогда под бок… Все вспомнилось так отчетливо, что Юрка даже дрожь почувствовал, точно вторично переживал все это.

– Где я? – недоумевающе сорвалось с губ, и он сделал беспокойное движение.

– Не бойся, милый… У меня… У Михея-рыбака, – успокоил старик, удерживая его движение подняться. – Ночью тебя подобрал… Без дыхания, поди, был. Да…

Рыбак вздохнул. Потом придвинулся ближе.

– Ну, а как ты-то?

– Ничего.

Юрка опять вздумал было подняться и только теперь почувствовал, что члены не совсем хорошо повиновались ему: они как бы отяжелели слегка.

– Лежи, лежи, малец, – видя попытку Юрки, заметил старик. – Завтра встанешь, а нонче отдохни. Тяжело ведь… Да и немудрено: третий день не пивши, не евши пластом лежал, – точно про себя добавлял он.

– Третий день? – поразился Юрка. – Да как же так?

– Чего как! – улыбнулся рыбак. – Просто, как люди лежат. В ночь на понедельник нашел я тебя, а нонче середа… Так-то… Чай, поесть хочешь?

Аппетита особенного Юрка не чувствовал, но все-таки выпил несколько глотков молока и проглотил кусок хлеба.

– Дедушка, – решился спросить он, – а где нашли меня?

– А возле, тут под лозой. Да и не я нашел, а Турка – собака моя. Если бы не Турка, так я бы ни в жисть не вышел из хаты. Это Турка все… Слышу, воет пес да в дверь скребет, ну что над покойником стонет. Гоню я его, а он нипочем… Тявкнет раз-два, а потом как зальется, ажно по сердцу заскребет. Ну, думаю, с нами крестная сила! Не зря воет Турка – умный он пес… Неладное, значит, что-то. Взял я топор на всякий случай и вышел. Турка лает да вокруг меня прыгает и все к лозе тащит. Подошли. Глядь, ан ты там, скрючившись в три погибели… Думал неживой, да потом, приглядевшись, приметил, что губы у тебя трясутся да по всему телу озноб, как в лихорадке… Взял в избу… Вот и всего…

Рыбак кашлянул, отплюнулся и пытливо поглядел на Юрку. Казалось, он хотел спросить о чем-то, но раздумал.

– Ну лежи, лежи. Господь с тобой, – вымолвил он.

Какой-то тихой лаской веяло от старика и его мягкого, плавного голоса. Это успокаивающе действовало на мальчика. Плавная, слегка певучая речь, в которой слышалось как бы размеренное дыхание спокойного моря, особенно благотворно влияла на измученную душу. Юрка хотел было спросить о чем-то, но из слегка потускневших старческих глаз, казалось, лилось тепло, которое словно спеленало мальчика, окутав собой тело и душу… Мысли рассеялись и утонули в какой-то приятной мути; вместе с ними пропал и вопрос, вертевшийся в голове. Юрка закрыл глаза и еще некоторое время чувствовал во всем теле приятную истому, пока не заснул…

– Турка лает да вокруг меня прыгает и все к лозе тащит. Глядь, ан ты там, скрючившись в три погибели…

Через день Юрка уже совершенно оправился. Было яркое солнечное утро, бодрое и свежее, когда он поднялся с постели. Золотистые змейки бежали по морскому простору и точно купались в холодной лазури, ясные и веселые, словно младенцы…

Неподалеку от избы одинокая старая ива склонялась к воде и, перегнувшись вся корявым стволом, касалась ветками тонких струек. На ветках повисли местами длинные серьги из желтых листьев, будто кто-то нарочно украсил ими зелень дерева. Изредка отрывался листок и, покружившись беспомощно в воздухе, падал на траву, уже помятую и перепутанную местами рукой осени…

Над водой кружились чайки… Их нестройные крики беспокойно пронизывали воздух, и казалось, что птицы мечутся из стороны в сторону и спрашивают о чем-то тревожно друг друга… Ведь недаром холоднее становятся волны…

Юрка сидел в большом баркасе, тихо колыхавшемся на зыби, и смотрел вдаль, где виднелись очертания Кронштадта.

Ему вспомнилось, как сравнительно недавно он сидел на камне неподалеку от купальни Ихтиаровых и тоже любовался морем. Тогда тихо и радостно было на душе… Начиналась новая жизнь, и, казалось, счастье улыбалось ему вместе с хрупкой улыбкой летнего утра…

Теперь же было другое. Хотя утро и казалось таким же ясным и веселым, но от него веяло холодом, первыми дуновениями осени, и Юрка был один, как и прежде… Одинок и свободен… Если и была разница, то она заключалась в том, что теперь прибавилась лишняя боль на душе и сумрачнее стал взгляд карих глаз.

Жалко было той жизни, и притом чуть ли не до слез становилось обидно при мысли об оскорблении, которое нанесли ему. Но, впрочем, Юрка по природе был мягок и не питал злобы ни к Ихтиарову, ни к кому-либо другому, за исключением Фёклы, в которой сердцем чувствовал виновницу всего происшедшего…

Нужно было решить вопрос, куда направиться теперь. Юрка чувствовал себя вполне здоровым, и только легкая слабость в членах напоминала о болезни, что точно ураган пролетела над ним. Но она была не так уж велика, чтобы служить препятствием, и Юрка вполне надеялся на свои силы.

Решить вопрос оказалось нелегко. Тогда, сгоряча, он думал снова отправиться в порт, но теперь это казалось невозможным. В порту ведь нетрудно столкнуться с Василием, а кто знает, что может выйти благодаря этой встрече.

Жить на Бабьей речке? Но зима не за горами, а Юрка хорошо знал, что такое морозы… Положение создавалось крайне неприятное…

«Неужели к тетке придется? – вслух размышлял он, и от одной этой мысли стало скверно на душе. Ну уж нет… Только не к ней… Эх, вот если бы “Гекла” не ушла еще… Тогда бы в юнги можно… Дик бы устроил…»

В это время из избы вышел Михей. Старик с тревогой посмотрел по сторонам, но, увидев Юрку в баркасе, успокоился. Рыбак только что встал и, не найдя Юрки в постели, подумал было, что мальчик ушел совсем.

Юрка не заметил, как Михей подошел к баркасу. Он не видел, как рыбак остановился за его спиной и долго смотрел на его понурую фигурку, казавшуюся воплощением печали и озабоченности.

– Что пригорюнился, малый? – влезая наконец в баркас, осведомился старик.

Юрка вздрогнул, но ничего не ответил. Только легкое беспокойство пробежало по его лицу.

– Ну, милый, – усаживаясь рядом на скамью, продолжал рыбак. – Теперь не грешно нам и побалакать… Здоров уж, чай?

Юрка в ответ утвердительно кивнул головой. Он понял, о чем хочет говорить старик, и почему-то почувствовал какое-то тревожное волнение. До сих пор рыбак его ни о чем не расспрашивал и только ухаживал за ним, точно за сыном родным. Ни слова не было сказано пока о прошлом Юрки, и хотя подчас видно было, что старику хочется поговорить, порасспросить о чем-то, но он сдерживался, очевидно, не желая тревожить больного. И Юрка в душе был очень признателен старому рыбаку за это.

– Видишь, малец, – сбиваясь, заговорил Михей, – как это… того… Не грешно бы тебе и сказать мне, откуда ты взялся… А то я толком и не знаю даже, как звать-то тебя… А?

– Да я говорил, что меня зовут Юрка… Георгий… это все равно, – смутился Юрка. Он хотя и ждал расспросов, но все-таки как-то неловко чувствовал себя.

– Юрка-то Юрка, да ведь это не все, – покачал головой рыбак. – А как это ты в болото попал, да ночью еще? – спросил он, пытливо глядя на Юрку. – Вот это ты мне расскажи.