Юрка

Окно кухни было открыто, и из него вырывались в ночную тишину визгливые крики. Это был голос Паши, и любопытство овладело мальчиком. Чего ради кричала она?

Он остановился возле окна. Град грубых ругательств, вырвавшихся в эту минуту из кухни, заставил было Сашу отойти. Ругалась Фёкла. Ее визгливо перебивала Паша.

– Нет, не я, ты подлая, – звенел ее голос. – Не тебе укорять меня, гадина… Слышишь – гадина! Да, гадина, гадина!..

Саша решил было уйти: ругань ничего интересного не представляла. Но… вдруг дрогнуло его сердце и сильно-сильно забилось. Волнение охватило всего: он услышал имя Юрки.

– Молчи, ехидина! – захлебывалась Паша. – Подлая ты… Право, подлая! Уж чего ждать-то от тебя, коли тебе счастье бездомного мальчишки помешало… И меня еще смутила, окаянная…

Сильно билось сердце Саши. Он с напряжением слушал, стараясь уловить среди ругани то, что так сильно взволновало его. Намек Паши привел его в отчаянное волнение. Он дрожал и даже задыхался.

«Неужели Аким прав?» – молнией проносилось в голове. Горячая волна приливала к груди, а сердце, казалось, не выдержит и лопнет. Он с лихорадочным вниманием ловил слова:

– Надо было кошелек-то подкинуть, мерзкая, – не унималась Паша, – креста у тебя нет, подлая, на шее. Своего поганыша думаешь пристроить, – ан нет! Не бывать этому! Слышь, не бывать! Пойду и скажу все барину, какая ты есть!

Что-то ударилось об пол и рассыпалось с дробным звоном. Потом звонко хлопнула дверь.

Саша еле на ногах стоял. Дыхание замерло в груди, и, пораженный, он должен был на минуту прислониться к стене.

Но это длилось недолго. Мальчик сорвался с места и с отчаянным криком бросился к веранде.

Появление его вызвало переполох. Бледный, дрожащий, весь в слезах, кинулся он к отцу.

– Саша, что с тобой? – в один голос крикнули все, а Эмма Романовна прибавила: – Чего ты испугался?

Но Саша не мог говорить. Судорожные рыдания потрясали его. Он силился сказать что-то, но не сумел и только жался к отцу.

– Успокойся, Саша… Что с тобой? Да не волнуйся же! – успокаивал отец, прижимая к себе мальчика. – Что случилось?

– Жо-ор…жик… – пытался объяснить Саша сквозь рыдания, но ничего не выходило: с каждой попыткой вымолвить слово только усиливались рыдания.

Ихтиаров переглянулся со студентом озабоченным взглядом. Тот пожал плечами и кивком головы посоветовал отнести мальчика в комнаты.

Его уложили на диване в гостиной. Эмма Романовна побежала к себе за успокаивающими каплями, а студент вышел в сад, считая свое присутствие совершенно излишним.

Понемногу мальчик успокоился. Всхлипывая и заливаясь слезами, дрожа от волнения, он наконец смог рассказать, в чем дело, передать кое-как слышанную ругань.

Если бы Александра Львовича неожиданно ударили обухом по голове, он не был бы так оглушен, как этим известием. Была минута, когда он побледнел, пошатнулся и тяжело опустился возле сына на диван.

– Это… Это правда, Саша? – сдавленным голосом спросил он.

– Да, Паша говорила, – слегка испуганно подтвердил мальчик. Его испугала внезапная бледность отца.

Ихтиаров больше ничего не сказал. Несколько секунд сидел он молча, подавленный и убитый. Потом красные пятна выступили на его лице, брови сдвинулись, и глаза гневно сверкнули. Саше никогда не приходилось видеть отца таким, и он с трепетом наблюдал за ним.

Александр Львович встал. Прошел по комнате, ничего не видя перед собой. Наткнулся на легкую этажерку, сплошь уставленную фарфоровыми безделушками, и пинком ноги отшвырнул ее… С грохотом и звоном рассыпался фарфор по паркету, и как раз в эту минуту в дверях показалась Эмма Романовна.

– Боже мой, что с вами? – с недоумением спросила она. – Вы сам не свой!

– Со мной ничего! – резко крикнул Ихтиаров. – Вот вы все здесь, черт возьми, кажется, с ума спятили!

И, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Эмма Романовна была поражена. Что случилось с кротким и ласковым Александром Львовичем? Она так и осталась стоять возле двери, опустив руки и забавно моргая подслеповатыми глазами. Пенсне, воспользовавшись случаем, упало с носа и болталось на шнурке, продетом за ухо; а из открытого флакончика тонкой струйкой стекала по платью валерьянка, распространяя кругом едкий запах.

Саша, несмотря на волнение, не мог не улыбнуться.

– Эмма Романовна, – заметил он, – папа очень рассердился, но не на вас… Вы не думайте…

Немка надела пенсне и строго взглянула на Сашу. Она слишком хорошо владела собой и потому сразу оправилась. Только легкое подергивание губ говорило, что Эмма Романовна возмущена и оскорблена.

– Папа рассердился на Фёклу, – не без некоторого торжества в тоне продолжал мальчик. – Я узнал, что она украла ваш кошелек и положила его Жоржику под тюфяк.

Немка снова вытаращила глаза, и руки ее задрожали.

– Что ты говоришь! Неужели?

Пустой флакончик покатился на пол. Она с ужасом всплеснула руками.

В это время в гостиную издали проник гневный голос Ихтиарова. Вероятно, он в кабинете расправлялся с прислугой.

Голос гневно дрожал, и хотя нельзя было разобрать отдельных слов, но чувствовалось, что Александр Львович ужасно рассержен.

Саша с замирающим сердцем прислушивался к голосу отца; немка со сжатыми у подбородка руками шептала поминутно:

– Боже мой! Боже мой!

Сердце ее сжималось от боли при мысли, что она была невольной причиной изгнания Юрки. Под влиянием этой мысли она даже забыла о недавнем оскорблении.

Минут через десять Ихтиаров вернулся. Он уже успокоился немного, и только легкая бледность говорила о его волнении. Он присел возле сына, и Саша, вскочив, кинулся к нему на шею.

– Милый мой мальчик, чем мы загладим свою вину перед Жоржиком?

В голосе что-то предательски дрожало, и в глазах поблескивала влага.

Саша не ответил. Только крепко обнял шею отца и с жаром поцеловал его. В первый раз после побега Юрки поцеловал он отца так горячо.

– Теперь ты будешь искать его, папа? – спросил шепотом Саша после минутного молчания.

– Конечно, мой дорогой. Мы завтра поставим на ноги весь Ораниенбаум, а если понадобится, то и Петербург. Мы найдем его, Сашук.

Мальчик тяжело вздохнул и задумчиво улыбнулся.

В кухне же между тем царило полное смятение и уныние. Фёкла сидела перед раскрытым сундуком и спешно укладывала в него весь свой сложный лоскуточный скарб. Васютка тихо всхлипывал в углу: ему только что досталось от раздраженной матери.

Несмотря на то, что Ихтиаров дал несколько дней сроку, Фёкла твердо решила убраться из дому рано утром. Вероятно, ей стыдно было оставаться здесь после того, что произошло…

Глава XI

У рыбака

Юрка открыл глаза и долго не мог прийти в себя от недоумения. Над ним был черный закоптевший потолок из неровных, нетесаных досок, и на балке висело что-то, что сперва мальчик принял за тряпку. Приглядевшись внимательно, он убедился, что это была обыкновенная рыбачья сеть, и тогда вдруг почувствовал запах свежей рыбы, который, казалось, распространялся и от сети, и от темного потолка, даже от постели.

Все это показалось странным, и Юрка постарался припомнить, что такое произошло с ним, но память работала плохо. Мысли тянулись крайне вяло и непослушно, и, не окончив думать, мальчик закрыл глаза. Он не заснул, но почему-то не хотелось ни двигаться, ни думать. Тело казалось каким-то чужим, посторонним и совершенно не чувствовалось. Это слегка удивило Юрку, но только на секунду, а затем он вообще перестал думать о чем бы то ни было. Запах рыбы продолжал ощущаться и как будто усилился, сделался неприятно-назойливым.

В комнате было тихо, и тишина эта только увеличивала странную лень и какую-то негу, вдруг овладевшую телом. Спать не хотелось, но в то же время и не было желания открыть глаза…

Вдруг кто-то глухо кашлянул рядом. Кашель был хриплый, старческий, и это привлекло внимание Юрки. Он открыл глаза и пошевелился.