Страница 23 из 33
– Жоржик, – остановил его Ихтиаров. – Ты знаешь ведь, как я любил тебя. Теперь же твое поведение… – у него не хватило духу окончить: Юрка был бледен как полотно, и видно было, что каждое слово мучит его. – У тебя же хватает совести лгать мне в глаза.
Юрка не сразу ответил. В его чувствах вдруг произошел перелом. Второе незаслуженное обвинение переполнило меру, и возмущение заговорило в душе. Щеки его вспыхнули вдруг лихорадочным огнем, глаза блеснули.
– Я никогда не вру, – твердо заявил он.
Голос только чуть дрогнул; глаза смотрели твердо, и возмущение вспыхивало в них. Кулаки судорожно стиснулись, точно мальчик собирался защищать свою честь.
Ихтиаров с изумлением посмотрел на него. Эта перемена поразила его.
– Ты никогда не врешь, хорошо, – невольно меняя тон на более мягкий, сказал он, – но объясни тогда, каким образом кошелек попал под твой тюфяк?
– Но я и не видел даже кошелька… с деньгами…
Если бы Александр Львович мог хоть чуточку усомниться в словах Эммы Романовны, то он поверил бы мальчику: до того правдиво звучал ответ и так честно смотрели глаза. Но Эмме Романовне он не верить не мог…
– Неужели ты хочешь сказать, – с укором в голосе заметил он, – что на тебя клевещут? Этого только не хватало. Скажи тогда, что ты делал сегодня утром в комнате Эммы Романовны?
Юрка дико взглянул на Ихтиарова. «Знают откуда-то!» – молнией пронеслось в его голове, и даже холодный пот проступил на лбу: он сразу сообразил, что теперь ему уже не оправдаться.
– Да, – не давая ему оправиться, продолжал Александр Львович, – что ты там делал? Не вздумай и тут отпираться: Паша видела, как ты прокрадывался оттуда.
– Паша!? – мог только лишь вскрикнуть Юрка. – Но ведь никого же не было, когда я выходил…
Последние слова Юрка проговорил как бы про себя, но во всяком случае они являлись признанием, что он был в комнате немки, а этого было вполне достаточно…
Растерянный, убитый вид мальчика, с каким он стоял перед Ихтиаровым, заронил в душу того сожаление. Сам не зная почему, Александр Львович почувствовал вдруг странную горечь: точно отняли от него в этот миг что-то дорогое, разбили какую-то надежду, красивую, светлую…
И, не сказав больше ни слова, он встал и вышел из комнаты…
А Юрка остался стоять на том же месте, где стоял. В первый момент ему хотелось пойти за Александром Львовичем, попытаться еще раз убедить его в своей невиновности, пояснив, зачем он был в комнате немки, умолить, наконец, поверить ему, но сознание бесполезности всего этого удержало на месте. К тому же в глубине души проснулась прежняя свободная гордость. Он потерял способность просить и умолять, как раньше в порту и как у тетки.
Когда закрылась за Ихтиаровым дверь, он долго еще стоял на месте. Как-то притупились чувства, и что-то тяжелое, безразличное застыло в голове.
Машинально он подошел к окну и раскрыл его.
Небо было покрыто серыми тучами – то самое небо, что несколько часов тому назад сияло чистой голубой лазурью. Точно там, в вышине, тоже случилось что-то нехорошее, отчего мрачно стало на небе. Насупились великаны-тополи, все притихло, приуныло. Было серо и мрачно, как на душе у Юрки.
Едкая обида наполняла горечью душу. И вместе с тем в ней совершался перелом: таяло что-то, расплывалось, и постепенно пробуждался прежний Юрка, привыкший хранить свои чувства глубоко в душе.
Несправедливое обвинение и невозможность оправдаться тяжелым гнетом давили его. Горечь нашептывала печальные мысли.
– Ладно! Пусть! – бормотал мальчик, и слезы застилали взор. – Зря я приехал сюда. Если бы знал тогда! Ну ладно, теперь поумнее буду. Больше уж меня не заманишь… Дудки! Пойду на Гутуевку… Федька там… Свои все… А они пусть живут… Пусть! Не жалко…
Но тут, как ни крепился Юрка, тоска сжала душу и слезы сами брызнули из глаз.
– Пусть! – упорно повторял он, а слезы текли по щекам.
Ему жалко было покидать этот дом, где первый раз в жизни узнал он, что такое ласка и любовь. Жалко было всех, а Сашу больше всего. Мальчика в ужас приводила мысль, что и Саша будет считать его вором.
– Нет, он не должен… Господи, не дай этого! – с отчаянием шептал Юрка. – Если бы увидеть его до ночи… Сказать бы ему. Он поверил бы. Он хороший. Если бы еще Виктор Петрович был…
Юрка знал, что в лице студента встретил бы поддержку; но, видно, сама судьба была против него. Студента не было, и мальчик чувствовал себя совсем покинутым и одиноким.
Паша принесла обед. Юрка отвернулся от нее, словно чувствуя в ней предателя.
Паша поставила прибор на стол и ушла, несколько смущенная. Если бы Юрка смотрел на нее, она бы смутилась еще больше.
Сумерки постепенно заволокли сад. Мутное небо дышало холодом, а с залива потянулся туман, мозглый, густой, и принялся глотать предметы. Тополи, точно неясные призраки, слились с ним. И вместе с тем, как темнело в саду, в душе Юрки зрела и крепла решимость. Он твердо решил уйти от Ихтиаровых.
Снова пришла Паша. Принесла лампу.
– Вы не будете кушать, Жоржик? – спросила она, увидев обед нетронутым, Юрка вздрогнул от этого вопроса.
– Нет, – ответил он и посмотрел на нее.
И что-то особенное, верно, было в его взгляде, потому что Паша смутилась, быстро собрала со стола и удалилась, бормоча под нос:
– Заварила кашу, ехидина!
Потом в доме затихли последние шорохи, и ночная тишина встала настороже во всех углах. Пора было собираться.
Юрка погасил лампу. Мрак ворвался в комнату и окружил его. Только в окне неясно мутнело, точно последний призрак дня, не успевший скрыться, раствориться во мраке.
Какой-то шорох прошел по саду: как будто ветерок набежал… А потом послышались дробные мелкие удары дождевых капель. Небо заплакало нудным осенним дождем.
«Ну, пора!» – решил Юрка.
Как ни твердо он был настроен, однако снова острая боль резанула душу и что-то предательское застряло в горле.
«Так и не повидать Сашу? Верно, думает, что я вор… Ну ладно… Потом узнают… А нет – не надо!»
Юрка снова овладел чувствами и решительно прыгнул на окно.
Но в это время из коридора донесся звук детских шагов. Босые ноги торопливо шлепали по крашеному полу. Юрка так и замер на окне. Сердце его усиленно забилось от волнения. Неужели Саша?
Он осторожно слез с окна и, чуть не задыхаясь, подкрался к дверям.
Сомнения не было: шаги прекратились возле двери.
– Жоржик! – точно дуновение ветерка донеслось сквозь замочную скважину. – Ты не спишь?
Юрка вздрогнул от радости. Это он! Саша! Он пришел все-таки, милый друг!
– Нет, Саша, не сплю, – наклонясь к той же скважине, отозвался Юрка.
– Отвори, Жоржик! – нажимая на ручку двери, сказал Саша.
– Не могу, Саша. Меня… заперли…
Краска стыда волной залила лицо Юрки.
– Заперли? – недоумевающе шепнул голосок за дверями, а потом добавил: – Ах, что только случилось…
Шепот прервался и послышались хлюпающие звуки, от которых дрогнуло сердце и хлынули слезы из глаз Юрки.
– Что случилось, милый Жоржик!
– Саша, – отозвался Юрка, – ты веришь тому, что говорят обо мне?
Тяжелое молчание. Юрка точно казни ждал ответа.
– Нет, – убежденно ответил Саша.
Юрка облегченно вздохнул: он почувствовал, что с души его свалилась какая-то тяжесть.
– Не верь, Саша, никогда не верь, – торопливо зашептал он: – Я не виноват… Вот пусть меня гром сейчас убьет, если я когда-нибудь украл… Вот кокос на Гутуевке брал… это правда… Но это не то, Саша… Ведь кокосу там много, и он наверняка ничей… А больше никогда ничего… Хоть ты, Саша, не верь этому… Никогда не верь…
Опять слезы перехватили слова. Юрка отчаянным усилием подавил рыдание и продолжал, слегка всхлипывая:
– Никогда не верь… Не поверишь?
– Никогда не поверю, – донеслось из-за дверей, и Юрке стало легче.
– Я знал, что ты не поверишь, – опять заговорил он. – Думай обо мне хорошо – так, как я о тебе буду думать… А теперь я ухожу… Я тут… не могу у вас быть…