Лёка

Снежанна некоторое время оторопело смотрела на подругу, потом ее брови поползли наверх.

- Ух, ты! – сказала она изумленно – А ведь я эту историю знаю – по телевизору показывали! Да, да, все сходится – это ведь в Днепропетровске произошло! Милиция очень, очень искала мать умершего мальчика… Значит, это ты была?! Теперь понятно, почему у тебя крыша поехала!

Лёка не отвечала, а только внимательно смотрела, пытаясь не упустить момент, когда Снежанна вновь ринется к окну. Под глазом у нее пульсировал болью синяк.

- Не переживай – съехавшая крыша будет у тебя смягчающим обстоятельством, - сказала Снежанна. – На годик меньше в тюрьме просидишь. Я под хорошее настроение буду тебе передачки посылать - подруга детства как ни как! Ты что больше любишь – пирожки или...

Тут Снежанна вдруг прервалась, что есть силы, толкнула стол на Лёку, и вновь ринулась к окну.

Будь стол полегче, Лёка была бы впечатана им в стену, но стол был тяжел, и потому Снежанна просто не смогла толкнуть его достаточно сильно. Лёка отшатнулась, но не более. Снежанна даже не успела забраться на подоконник, как Лёка поймала ее. Только теперь она держала пленницу не за рубашку, а за длинные, грязные волосы.

- А-а-а! – завопила Снежанна. – Пусти, тварь! А-а-а!

Лёка не отвечала, а просто волокла Снежанну к фотолаборатории.

Снежанна попробовала упираться, но это было слишком больно. Тогда она попыталась бить подругу. Она колотила ее по голове, по плечам. Однажды попала по почкам, и Лёка глухо застонала, но тащить пленницу не перестала. Шаг за шагом сокращалось расстояние до ненавистной комнаты без окон!

В конце концов, Лёка впихнула Снежанну в комнатушку. Наручники болтались на трубе. Лёка отпустила волосы Снежанны и толкнула ее на диван – та упала. Теперь ее руки оказались совсем рядом с наручниками. Лёка одной рукой схватила Снежанну за правую руку, а второй пыталась накинуть на эту руку свободный браслет.

Снежанна завопила от возмущения, и сделал то, что принесло успех Лёке – свободной левой рукой схватила соперницу за волосы. Лёка взвыла, но от своего не отступила. С полминуты длилась эта ожесточенная борьба, но Лёка была выше, сильнее, и, в конце концов, ей удалось защелкнуть браслет на запястье Снежанны.

Лёка отпрянула – ее пленница вновь была надежно прикована к трубе. Обе тяжело, прерывисто, со свистом, дышали.

Лёка отпустила Снежанну и отступила от нее на шаг.

- Будь ты проклята, тварь! – прокричала побежденная Снежанна. – Проклята! Проклята!

- Зря стараешься, Снежка, - устало сказала Лека и осторожно потрогала налившийся синяк. – Я уже проклята!

- Да пошла ты! – бросила Снежанна и отвернулась к стене.

Лёка постояла, посмотрела на Снежанну, но ничего не ответила и вышла из комнаты.

Темнело.

Лёка сидела на улице – ей не хотелось в дом. Она чувствовала себя совсем обессиленной – драка со Снежанной здорово утомила ее. Под глазом болело, и Лёка равнодушно подумала, что, синяк, наверное, не сойдет недели с две. Как она объяснит его появление милиционерам, если они навестят ее завтра?

- Лёка! – послышалось со стороны калитки.

Залаяли собаки.

У калитки стоял Вася Шишкин. Теперь он был в гражданской одежде и один.

Лёка медленно подошла, вышла за ворота.

- Привет, - сказала она.

- Привет, - ответил он, внимательно вглядываясь в ее лицо. Конечно, он заметил наливающийся синяк под ее глазом, но ничего не сказал.

- Я даже не сразу узнала тебя, тогда, днем, - сказала Лёка. – Как живешь?

- Как видишь – служу в милиции.

Он замолчал. Молчала и Лёка. Она чувствовала – разговор предстоит серьезный. Но, чтобы отдалить этот разговор, спросила:

- А семья есть?

- Да, - ответил Вася. – Как и у всех. Сын растет. Семь лет.

В груди у Лёки слегка колыхнулось почти угасшее женское тщеславие – она вдруг поняла, что ответ вроде «семьи нет, потому что я люблю только тебя», понравился бы ей больше. Впрочем, это чувство было слабым, мимолетным - едва заметным напоминанием о той, прежней Лёке. Лёка усмехнулась, подумав о том, какие ничтожные, микроскопические вещи интересовали ее когда-то!

Видя, что Лёка молчит, Вася заговорил о том, ради чего пришел.

- Знаешь, - начал он, - когда я шел работать в милицию, то мечтал быть чем-то вроде Шерлока Холмса – умным, проницательным сыщиком. Надеялся, что у меня к этому талант. Теперь я понимаю, что никакого такого таланта нет. Не только у меня – Шерлоков Холмсов на свете просто не бывает. Но кое-чему работа в милиции меня все-таки научила – я почти всегда понимаю, когда мне врут. И уж тем более – я с детства знаю, когда мне врешь ты!

Он замолчал.

Лёка смотрела себе под ноги.

- Давай сядем, - сказала она, и кивнула в сторону бревна, валявшегося рядом с ее забором.

- Давай, - согласился Вася.

Они сели. Вася достал сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил.

- Лёка, - сказал он. – Ты ничего не хочешь мне рассказать?

- О чем?

- О Снежанне Вороновой. Ты ведь знаешь, что с ней случилось, правда?

- Да, - ответила тихо Лёка. – Знаю.

Глава 7.

Когда Лёка закончила свой рассказ, уже совсем стемнело.

Какое-то время Вася просто сидел, не зная, что и сказать.

- Вот это – да-а! - наконец, протянул он. – Я догадывался, что не все в порядке, но такое...

Он развел руками.

Лёка молчала и сосредоточенно смотрела куда-то в даль.

- Ты хоть понимаешь, что так делать нельзя? – спросил Вася.

- Понимаю, - легко согласилась Лёка. – А как – можно?

- Ты не должна была ее сюда привозить. Ты должна была ее просто уговорить!

- Я пыталась. Она не хотела меня слушать.

Вася глубоко вздохнул.

- Есть закон, по которому только она решает, делать аборт или нет, - сказал он. – Именно она решает – понимаешь?!

- Понимаю, - сказала Лёка, все так же глядя вдаль. – Тогда это плохой закон – вот и всё! Мало ли в мире было дурацких законов! Во время войны немцы евреев миллионами сжигали – и всё нормально, всё по закону. Только потом эти законы отменили, и тех, кто сжигал – повесили. А тех, кто пытался этому помешать, стали считать героями.

- Так ты у нас в герои метишь? – спросил Вася насмешливо.

- Не в этом дело, - покачала головой Лёка.

- А в чем?!

- В том, что ребенок Снежанны до сих пор живой, - ответила она. – А если бы она сделал то, что хотела, его бы уже два дня назад разорвали на части. Знаешь, как делается аборт?

Вася неопределенно пожал плечами.

- Не так, чтоб очень, - сказал он неопределенно.

- Есть такая штука – абортцанг, - сказала Лёка. – Это такие длинные щипцы с остро отточенными колечками на концах. Абортцанг вводится в матку, и там им щелкают – как ножницами. Кольца кромсают тело ребенка на кусочки. Отрывают маленькие ручки, ножки, голову...

- Все – хватит на ночь ужастиков! – прервал ее Вася.

- Хватит - так хватит, - сказала Лёка и замолчала.

Над их головами пронеслась летучая мышь и скрылась в ночи. Оба проводили ее долгим взглядом.

- Ты это вообще откуда знаешь? – спросил Вася. – Сама аборты делала?

- Сама не делала, - ответила Лёка. – Я по образованию физиолог человека. Еще не забыла, чем в университете учили!

- А это... С наркозом? – спросил Вася. – В смысле – наркоз действует на ребенка во время... этого?

- На свете нет такого наркоза, чтоб тебе не было больно, когда отрывают руку или ногу, - ответила Лёка.

Опять помолчали.

- Знаешь, - сказала Лёка, - я часто думаю о том, что место, где я оставила в ту ночь Даню – это ведь центр огромного города. Не может такого быть, чтобы за всю ночь никто не увидел эту коляску! А может, он плакал – от холода, или кушать хотел... И были люди, которые слышали этот плачь, но просто прошли мимо. Так вот! - она повернула голову к Васе и впервые посмотрела ему прямо в глаза. – Если бы во всем огромном Днепропетровске нашелся хоть один человек, которому было бы не все равно, мой мальчик был бы сейчас жив!