"Баламуты"

Участковый внимательно посмотрел на Юлию, потом на Анатолия. Юлия криво усмехнулась и промолчала.

- Я писать никуда не собираюсь. А с этим гадом и сам справ╛люсь. Пусть еще попробует топор взять, голову проломлю. Вон арма╛туры кругом сколько валяется.

Анатолий выглядел этаким бойцовым петухом, но в нем скорее го╛ворила обида и стыд за то, что пришлось бегать от Савкова.

- А вот этого не надо, - жестко сказал участковый. - За это сами под суд пойдете.

- Вот видите, - всплеснула руками Юлия. - За бандита под суд. Его же чуть не убили, и его же будут судить за то, что он в порядке самообороны ударит вооруженного бандита.

- Ну, уж и бандита, - усмехнулся участковый и, подняв палец, подчеркивая важность своих слов, сказал:

- В порядке не-об-хо-ди-мой самообороны, но не превышая ее. А в это время очень даже просто превысить эту самую самооборону.

И поймав себя на мысли, что говорит о чем-то отвлеченном, а не о том, для чего сюда пришел, Герасименко недовольно нахмурился:

- Давайте-ка не будем перебирать кодекса законов. Давайте посту╛пать так, как требует того гражданская совесть. Зачем вам-то равняться на Савкова? Впрочем, ваше законное право требовать наказания виновного. Пишите заявление, а мы дадим ему законный ход. Я к вам пришел вовсе не для того, чтобы выгораживать Савкова, а чтобы вы были в курсе дела. В общем, смотрите сами.

Участковый козырнул и вышел, чуть не сбив фуражку о низкую притолоку двери, но во время успел удержать ее рукой.

Толик видел в окно, как участковый подошел к доминошному столу и стал что-то выговаривать Реброву. Ребров оправдывался, время от времени прижимая обе руки к груди.

Только Герасименко покинул двор, Ребров поспешил к сараю и через минуту вышел оттуда, что-то дожевывая на ходу. Потом в сарай сходили по очереди Колька Долженков и Сашка Рябушкин. С новой силой загрохотало домино.

- Юль, уже приложились, - поделился Толик своими наблюдениями.

- Долго ли! - пожала плечами Юлия. - Теперь будут приклады╛ваться, пока магазины не закроются. И вдруг заговорила зло, выплескивая разом давно сидевшее в ней мутью раздражение:

- Не двор, а забегаловка какая-то. Ребенка лишний раз выпус╛тить боишься - мат сплошной стоит. А окна хоть не открывай - от сту╛ка домино оглохнешь... Вышла замуж в хоромы.

- Могла б не выходить, - огрызнулся Толик.- На аркане не та╛щили.

- Не тащили. Только золотые горы обещали, а я, дура, уши развесила, - продолжала заводиться Юлия. - Ты посмотри, все твои инсти╛тутские, с кем ты учился, давно с квартирами. У Кузьмина - трехком╛натная, у Савина - двухкомнатная в девятиэтажном даме.

- А у Юрки Левицкого какая? - с иронией спросил Толик.

- А у Юрки Левицкого "Жигули", и гараж во дворе. И уж не беспо╛койся, будет и квартира.

- Ну что вечно одни и те же разговоры заводить? Знаешь же, что я на заводе на очереди стою. В следующем году будут дом сдавать. Мне обещали. И что воду в ступе толочь?

- А то, что все люди, как люди, а мы, как бедные родственники. Потолки нависли, полы провалились. По лестнице идешь - скрипит и ходуном ходит, того и гляди вместе с лестницей загремишь. Одно название, что инженеры.

- При чем тут инженеры?

- Да вот именно, что ни при чем. Вон, Танькина мать - парикмахерша, а отец - шофер. Так давно в кооперативной квартире живут и на своей машине разъезжают.

- Вот и шла бы в парикмахеры, а не в институт, - ехидно сказал Толик.

- Да молодая, дура была,- изводилась Юлия.

- Я смотрю, ты и сейчас не поумнела, - усмехнулся Толик.

- Ох, умник нашелся! - вскипела Юлия и, бросив на мужа през╛рительный взгляд, повернулась и пошла на кухню.

Кешка играл в железную дорогу и не обращал на родителей ни╛какого внимания. Ему даже нравилось, когда они ссорились. Пере╛бранки быстро кончались, и родители начинали целоваться. Тогда он тоже влезал между ними, и на его долю перепадала большая доля ласки от обоих. Они словно чувствовали себя перед ним виноватыми и тискали его, гладили, обнимали.

- Это только слова! - пошел Толик за женой. - Верни все назад, и ты снова будешь поступать в институт... Лично я не променяю свои книги ни на какую машину. Между прочим, если, продать по пя╛терке том, как раз на машину и получиться.

- Можно подумать, что у них книг нет. У Танькиной матери побольше возможностей, чем у тебя.

- Так у нее и книги служат чем-то вроде хрусталя... Ну ладно, хватит злиться-то.

Толик попытался обнять жену за плечи.

- Отстань! - раздраженно передернула плечами Юлия.

Толик вспыхнул и, взяв ключ от сарая, вышел из дома, привычно пригинаясь под притолокой двери.

Во дворе его остановил Ребров и, прищурив оба глаза, спросил:

- На хрена милицию-то вызывал? Ума много?

- А на хрена мне нужно, чтобы всякий придурок перед моим носом топором размахивал? - в тон Реброву ответил Толик. - Вот теперь кайлом помахает, может быть, и поумнеет.

- Посадить хочешь? - с презрением посмотрел на Толика Ребров.

- Там видно будет, - мстительно сказал Толик и пошел к сараю, но, сделав несколько шагов, обернулся и бросил в сторону стола:

- Милицию, между прочим, ни я, ни Юлька не вызывали.

- Как это не вызывали? - изумился Колька Долженков.

- Да вот так, не вызывали и все.

- А откуда ж тогда милиция?

Толик на вопрос Долженкова не прореагировал, будто и не слышал, подошел к сараю и стал возиться с замком. Открыв сарай, он достал инструмент, взял давно приготовлен╛ные квадратики фанеры и стал городить клетку для хомяка, жившего пока в трехлитровой стеклянной банке. Работая, он слышал, как мужики окунались в Ребровский сарай, как ругалась жена Ребро╛ва, Валька, и как Ребров беззлобно отмахивался от жены, словно от на╛зойливой мухи, доводя ее до белого каления.

То ли по причине разговора с милицией, то ли по случаю хоро╛шего куража, по домам разошлись рано. Только Ребров сидел за столом вдвоем с Кисляковым и сводил с ним мелкие счеты. Кисляков был трезв, но по своей природной тупости никак не хотел уступать и цеплялся хуже пьяного за каждое слово. Ребров скрипел зубами, делал страшные глаза, и даже брал Кислякова за грудки, но ударить рука не поднималась. Кисляков это понимал, но ему доставляло удовольствие ощущать себя на грани мордобоя, и он с каким-то садистским наслаждением лез на рожон, подзуживая Реброва. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы Кислякова не увела дочка, вредная и злая как цепной пес, баба, засидевшаяся в девках. А Ребров дол╛го еще сидел в одиночестве, поскрипывая зубами, и пугал тишину бессвязным бормотанием.

Толик Качко вставал обычно в шесть. В выходные - на час позже, но не изменял давно заведенному правилу. Делал небольшую, но изматывающую пробежку по рву, что находился сразу за домами, подни╛маясь и опускаясь по многочисленным веревочкам тропинок, пересекая его вдоль и поперек.

- Можно бегать, - объяснил как-то Сашка Рябушкин. - На рабо╛те ни хрена не делает, на заднице сидит. А тут у станка набьешь╛ся - жрать не хочется, не только козлом прыгать.

После пробежки Толик мылся до пояса холодной водой, потом завтракал и шел на работу.

Воскресенье было исключением, и Качко, пофыркав под умываль╛ником, драил махровым полотенцем кожу, отчего она наливалась кровью, и он становился похожим на клопа, и мурлыкал под нос какой-то модный мотивчик, предвкушая удовольствие посидеть над кляссером и поколдовать над своими марками. Жена уже возилась на кухне, а Кешка еще тихонько посапывал носом в некрепком утреннем сне.

И в это время появились Савковы.

- Вот, привела своего дурака, - волнуясь и пряча неловкость за развязанный тон, сказала Катерина и будто "дураком" поставила стен╛ку между собой и мужем.

- Сайчас оденусь, - буркнул Толик и позвал: - Юль, выйди, тут пришли.

Из кухни вышла Юлия.

- Юленька, Христом Богом прошу, простите моего паразита,- стала причитать Катерина. - Все водка проклятая. Разве трезвый-то стал бы с топором гоняться? Вот сегодня, проспался, да как узнал - сам стал не свой, идем, говорит прощения просить.