Проделки морского беса

Справа от русского лагеря — там, где стояли датчане, голштинцы и саксонцы, запели флейты, играли вечернюю зорю и тотчас затрубили горны, забили барабаны у русских.

Елизар вдруг заметил всадника, русского офицера, на красивой, хорошо вычищенной лошади. Всадник бесстрашно разъезжал на самом виду у шведов, останавливался у каждого апроша, что-то спрашивал, затем посылал коня вперед, перескакивал через траншеи.

— Митька! — радостно закричал Аким и полез наверх.

Всадник осадил коня и вдруг кубарем скатился, кинулся навстречу Акиму. Елизар тоже знал этого щеголеватого штабного офицера, славного парня, но недалекого. Митьку держали при штабе за расторопность.

— Аким! Елизар! — на бегу кричал штабник. — Так я ж за вами! Все обыскал, даже к маркитантам ездил. А ну, давай быстрее, ждут!

— Кто ждет?

— Поспешайте! — Митька, преисполненный важности, не желал вдаваться в объяснения. — Полковник приказал сдать солдат под команду старшему унтеру.

… Елизар и Аким едва поспевали за всадником, аж запыхались. На опушке леса стояла войлочная кибитка, похожая на огромный белый кулич. В кибитке с удобствами расположился начальник первой линии осадной армии, тот самый генерал-квартирмейстер, с которым фенрихи уже успели познакомиться в первую ночь прибытия.

Генерал сидел на складном стульце, удобно вытянув ноги, поигрывал тростью, вроде — отдыхал. Перед ним на двух ящиках был устроен стол, на столе стояли две свечи, разложены были какие-то карты и планы. Рядом, присев на корточки, что-то озабоченно записывал в памятную книжку военный инженер из кукуйских немцев, родившийся и выросший в Москве. Оглянувшись на вошедших фенрихов, он сердито проворчал:

— Когда надобно, не дозовешься… — Потом непонятно спросил по-немецки — Они?

— Да, господин майор! — ответил кто-то хриплым голосом. — Вот тот высокий — офицер, у него доброе, благородное сердце.

Генерал, поигрывавший тростью, усмехнулся, сказал:

— Приятель ваш прибежал в гости, захотел свидеться. Поглядите: признаете али нет?

Сердитый майор схватил со стола свечу, шагнул в сторону, и тут из мрака около стены выявилась высокая, тощая фигура шведского солдата. С обеих сторон стояли два русских усача гренадера, конвойные. Раздражительный майор поднес свечу так близко, что швед невольно отшатнулся.

— Так это ж… это ж тот вахмистр, которого мы тогда повязали в лесу! Только оброс да потощал… — воскликнул Елизар.

— Точно, он, — подтвердил Аким.

— Ну, хорошо, Юрген Кранц, значит, ты сказал, что Штейнбок ждет нашего штурма?

Потому, значит, и выгнал коней из крепости, чтоб ему посвободнее было. Так, что ли? — продолжал прерванный допрос генерал.

— О, да, экселенц! В крепости такая теснота, что лошади стояли прямо на улицах.

— Чудно… — пожевал губами генерал. — С чего бы это шведскому фельдмаршалу так переполошиться? Кажись, мы его пока не прижимаем.

Перебежчик, как застоявшийся конь, переступил ногами.

— Если позволите сказать, экселенц, так фельдмаршал Штейн-бок обеспокоился, наверно, по поводу плохих вестей, доставленных лазутчиком.

— Э-э-э! Вот оно что!.. — генерал и инженер переглянулись. — Значит, в крепость ходят лазутчики. Слышишь, Иван Иванович? Выходит, мы с тобой рохли. Думаем, что мимо наших дозорных и мышь не прошмыгнет, а тут вона что.

— Да, Иоганн Шенк слышит то, что говорит этот солдат, но не очень ему верит! — вскинулся инженер. — Разве что есть подземный ход.

Он повторил свой вопрос пленному. Нет, про подземный ход пленный не слышал.

Лазутчик появился совсем с другой стороны, подъехал на лодке к тому полукруглому бастиону, который глядит на море. Юрген Кранц как раз стоял на часах. Туда, на тот барбикан, ставят штрафных солдат. Под утро с моря дуют сильные ветры — и часовые очень мерзнут. Прошлой ночью, когда Юрген только заступил, вдруг вблизи стен с моря кто-то три раза мигнул фонарем. Часовой не обратил на это внимания. Мелькание повторилось снова, а затем и в третий раз. Тогда Юрген вызвал подчаска и послал его за комендантом. К удивлению часового, комендант прибежал немедля и привел с собой еще двух офицеров. Одним из них был полковник, адъютант самого фельдмаршала. Этот полковник поднял над головой потайной фонарь и тоже три раза открыл и закрыл шторку.

С моря ответили. Комендант тотчас распорядился послать за лестницей. Принесли пожарную лестницу, спустили ее вниз прямо в воду, и тогда Юрген увидел приближающуюся лодку. Человек торопливо греб, подогнал лодку к лестнице, встал одной ногой на нижнюю ступеньку, затем ловко опрокинул лодку, несколько раз ударил по днищу тесаком и оттолкнул ее от себя. Лодка с пробитым дном затонула. Тогда этот человек вскарабкался по лестнице на стену.

— Я помогал ему, подхватил за локоть, когда он перелезал через каменную ограду… — закончил рассказ Кранц.

— Так, так… — генерал нетерпеливо постукал тростью по носку своего башмака. — Ну, а дальше?

— Адъютант, увидев лицо этого человека, чуть не уронил фонарь, воскликнул: «Как, это вы, господин Кружальский? Почему вы сами?..»

Елизар шагнул вперед, хотел сказать, но генерал нетерпеливо махнул — потом.

— Еще о чем они говорили? Что ты слышал? Что ответил приезжий?

Кранц снова переступил ногами.

— Приезжий сказал: «Иначе нельзя было. Важное известие, которое я послал с голубиной почтой, опоздало. У русских есть поpox!» — О чем они говорили дальше, я не слышал, они спустились на казематный двор и ушли.

В кибитке наступило молчание. Генерал что-то обдумывал.

— Что ж они впали в такую безмерную печаль? — сказал он рассеянно., — Какой дурень пойдет воевать без пороха. Уж коли мы сюда приступили, стало быть, пороха у нас хватает.

Фенрихов так и подмывало вмешаться, разъяснить в чем дело, да было боязно. Младшему не след говорить, пока старший не спросит.

Военный инженер принялся расспрашивать Юргена: все ли бастионы с приморской стороны стоят в воде? Развернул на столе план крепости. Швед подошел ближе, покосился на генерала, присел на корточки, чтоб удобнее было водить пальцем по бумаге.

Елизар и Аким, вытянув шеи, пытались разглядеть, что он там показывает.

Швед объяснял: не все бастионы с приморской стороны одинаковы. Полукруглый бастион-барбикан очень старый, ровесник замку. Остальные, видно, построены позже, когда укрепляли форштадт. Море подступает к самым стенам. В непогоду брызги летят наверх, попадают даже на двор.

— А ты плохой солдат, вахмистр Юрген Кранц, — вдруг неожиданно сказал генерал. — Я твоей брехне верить не собираюсь. Солдат, который бежит к неприятелю, забыв воинскую честь, просто дезертир и трус.

Перебежчик вскочил, словно его подбросило пружиной. Оба гренадера крепко схватили его за руки.

— Я не трус! — сдавленным голосом сказал Кранц. — Я никогда не был плохим солдатом. Меня наградили медалью за храбрость. Но шведскому королю я служить не обязан. Мы, весь полк, куплены; мы не шведы, а гессенцы; нас насильно захватили, насильно сдали в солдаты, а потом князь продал нас шведам.

— Вот как! — генерал казался очень заинтересованным. — Раньше-то было иначе.

Раньше шведы своих людишек отдавали внаем. Их солдаты дрались за французов и за других. Выходит, оскуднели… Так, так, Юрген Кранц. Но отчего ж ты все-таки к нам подался?

— У вас кавалеров не бьют. У вас чтят военные заслуги. А у нас меня дважды стегали плетью, дважды с тех пор, как я вернулся после того случая, когда нас связали и милостиво оставили в лесу. Вот они! — он подбородком кивнул на фенрихов. — С разведки вернулся только наш разъезд, а два других дезертировали. Я давно решил бежать и вот воспользовался суматохой, когда выгоняли лошадей. Вскочил на своего вороного, ну и…

Генерал встал.

— Ладно, Кранц! Пойдешь в обоз к шведскому табуну, подсобишь. А дальше видно будет. Захочешь служить — примем, не обидим. — Он махнул гренадерам. — Отведите его, да не держите, словно колодника. Пусть живет на свободе.