Страница 7 из 9
— ремни идут к динамо-‐машине. На каждом маленький фонарик приделан,
светит слабо на сегодняшнюю твою плакатную мечту. Остальное
электричество — в аккумуляторы, станцию питать.
Велосипеды стояли в закутке у входа в заваленный южный туннель, чужих
к ним не пускали: стратегический объект. Старик сюда еще, кажется, не
заглядывал.
— Со мной, — неведомо зачем махнул охраннику Артем, и Гомера
пропустили.
Артем оседлал ржавую раму, взялся за резиновые рукояти. Впереди
замаячил выцыганенный у ганзейских книготорговцев Берлин: ворота
Бранденбургские, телебашня, и черная скульптура женщина с поднятыми к
голове руками. Бранденбургские ворота, понял Артем, очень были похожи на
вход на ВДНХ, а берлинская телебашня, хоть и был у нее посередине
шарообразный нарост-‐пузырь, напоминала Останкинскую. И вот эта статуя
женщины — то ли кричащей, то ли уши зажимающей… Будто и не уезжал
никуда.
— Не хочешь прокатиться, дедуль? — оборотился к Гомеру Артем. — Для
сердца полезно. Дольше протянешь. Тут.
Но старик не отвечал — стеклянно смотрел на то, как вращаются
спущенные колеса, пытаясь уцепиться за воздух. Лицо у него было
перекошено, как у паралитика: половина улыбается, половина омертвела.
— Все хорошо с тобой, дедуль? — спросил Артем.
— Да. Вспомнил кое-‐что. Кое-‐кого, — Гомер хрипнул, прочистил горло,
оправился.
— А.
У всех есть, кого вспомнить. По триста теней на человека. Только и ждут,
чтобы ты о них подумал. Расставят свои силки, установят растяжки, лесочки
протянут, паутинки — и ждут. Кому велосипед бесколесый напомнит, как
детей учил по двору ездить, кому чайник засвистит — точь-‐в-‐точь как в гостях
у родителей, когда по выходным в гости приходил обедать и делиться
жизнью. Моргнешь — и в этот самый миг между сейчас и сейчас вдруг глаза
видят вчера, и видят их лица. С годами, правда, все хуже видят. Слава богу.
— Откуда ты про меня узнал?
— Слава, — улыбнулся Гомер. — Все знают.
Артем скривился: не смог проглотить, горло расцарапал.
— Слава, — выплюнул он это слово обратно.
— Вы же метро спасли. Людей. Если бы вы тех тварей тогда ракетами не…
Я не понимаю, если честно. Почему вы не хотите рассказывать об этом?
Впереди были: телебашня, ворота на ВДНХ, черная женщина с воздетыми
руками. Надо было на другой велосипед залезать, но другие все уже были
заняты, и Артему достался именно этот. Артем хотел бы крутить педали в
обратном направлении, назад, прочь от башни, но так электричество не
вырабатывалось.
— Я от Мельника о вас услышал.
— Что?
— Мельник. Знаете его? Мельник. Командир Ордена. Про Орден-‐то вы,
конечно, осведомлены? Спартанцы… Вы же сами, насколько я понимаю,
состояли в нем… раньше?
— Вас Мельник ко мне отправил?
— Нет. Мельник рассказал просто. Что это вы им сообщили. Про черных.
Что вы через все метро прошли… Ну и я сам уже потом… Стал
раскапывать. Что мог. Но тут все равно много неясного. Понял, что без
вас толком не разобраться, и решил…
— Он еще что-‐нибудь говорил?
— А? Кто?
— Мельник еще что-‐нибудь говорил про меня?
— Говорил.
Артем перестал крутить педали. Перемахнул через раму, спрыгнул на пол.
Скрестил руки на груди.
— Ну?
— Что… Что вы женились. Что зажили нормальной человеческой жизнью.
— Так он сказал?
— Так и сказал.
— Нормальной человеческой жизнью, — Артем улыбнулся.
— Если я ничего не путаю.
— А что это на его дочери я женился, не уточнил?
Гомер покачал головой.
— Все?
Старик пожевал. Вздохнул. Признался.
— Сказал, что у вас случилось помешательство.
— Ну конечно. У меня.
— Я просто передаю, что слышал…
— Больше ничего?
— Кажется…
— Что убить меня собирается, например? Из-‐за дочки… Или…
— Нет, ничего такого!
— Или обратно ждет… В строй?
— Не припомню…
Помолчал, переварил. Вспомнил, что Гомер все еще тут, изучает его.
— Помешательство! — Артем хохотнул как получилось.
— Я так не считаю, — предупредил его Гомер. — Кто бы что ни говорил, я
совершенно убежден, что…
— Откуда вам-‐то знать? Тебе?
— Только потому что вы продолжаете искать выживших? С риском для
своей жизни? Только потому что за двадцать лет никому не удавалось
связаться с другими городами, а вы не хотите сдаваться — считать вас
сумасшедшим? Слушайте, — старик глядел на Артема серьезно. — Вот
правда: вы гробите себя, чтобы найти для людей какой-‐то выход. Я не
понимаю, почему они к вам так.
— Каждый день. Каждый день. Каждый божий день хожу.
— Наверх?
— Каждый день — по эскалатору на поверхность. Потом до этой высотки.
Пешком — сорок шесть этажей по лестнице. Понимаешь? С ранцем.
Велосипедные соседи заприслушивались, замедлили свою гонку.
— И да! Ни разу еще не слышал, чтобы ответили! И что? Что это
доказывает?! — Артем уже не Гомеру кричал, а всем этим гребаным
велосипедистам, мчащимся в стену, в землю. — Ничего это не
доказывает! Как вы не чувствуете?! Должны быть еще люди! Должны
быть еще города! Не можем мы в этой дыре, в этих пещерах быть –
единственными!
— Да хорош ты, Артем! Задрал уже! — не выдержал парень с долгим носом
и мелкими глазками. — Все же разбомбили америкосы! Ничего нет! Что
ты страдаешь все?! Они нас, мы их, точка!
— А если мы и не единственные? — как бы сам у себя поинтересовался
Гомер. — Если я вам скажу, что…
— Каждый день туда, как на работу! Сам фонит и других облучает! Труп
ходячий! — парень никак не мог остановиться. — Нас еще потравить всех
тут надо теперь?!
— Если я вам скажу, что есть… Выжившие? Если скажу, что сигналы из
других городов были? И что их перехватывали?
— Повтори.
— Были сигналы из других городов, — твердо сказал Гомер. — Их ловили.
Разговаривали.
— Врешь.
— Я знаю сам человека, который вел радиообмен…
— Врешь.
— А если он сейчас перед вами стоит? Что тогда скажете? — Гомер
подмигнул Артему. — А?
— Что крыша у тебя съехала, дед. Или что нарочно врешь. Врешь ведь?
Врешь?!
ГЛАВА 3. ТРУБА
На станции потолки были невысокие, чтобы людям было уютно. Но
перегоны строили не для людей: от стены до стены пять метров, и от потолка
до пола столько же.
Далеко, на другом конце метро обитали дикие, верившие, что туннели это
ходы, прорытые в тверди Великим Червем, богом, создавшим Землю и
родившим из своего чрева людей; а уже люди только потом, отрекшись от
своего Творца, приспособили эти ходы под свои надобности, а вместо Червя
построили себе из железа поезда и стали врать себе, что они и были
изначально, а никакого Червя не было. Почему бы в такого бога не верить? Он
к подземной жизни больше приспособлен.
Туннели были темные, страшные, они сочились ручейками грунтовых вод,
которые в любую секунду могли прорвать чугунную чешую тюбингов и
заглотить целые линии. От ручейков шла испарина, и холодный туман не
давал далеко проникать свету от фонарей. Туннели не были созданы для
человека, это точно, а человек не был создан для туннелей.
Даже тут, всего в трехстах метрах от станции, было жутковато. Чтобы
заглушить шепчущую жуть, люди болтали.
Костер — недосушенные поленья — немного смолил.
Туннель, конечно, был живой: он дышал с присвистом, втягивал дымок от
костра своими дырявыми легкими с наслаждением, будто курил. Дым вился,
улетал вверх и пропадал в зарешеченных трахеях вентиляционных шахт.
Поодаль книзу стояла дрезина на ручных рычагах, на которой смена сюда
и прибыла. До станции — триста метров. Если пойдет кто из северной черноты