Страница 1 из 9
Дмитрий Глуховский
Метро 2035
"Я собираюсь поставить привычный и знакомый многим мир "Метро" с ног на голову, так что тех, кто читал "Метро 2033", ждёт масса открытий. А тех, кто начинает с "Метро 2035", — остросюжетный роман, который не даст им соскучиться…"
Дмитрий Глуховский
ГЛАВА 1. ТУТ МОСКВА
— Нельзя, Артем.
— Открывай. Открывай, говорю.
— Начстанции сказал… Сказал, не выпускать никого.
— Ты за идиота меня, что ли? Кого — никого? Кого это — «никого»?
— У меня — приказ! С целью защиты станции… От облучения… Не
открывать. Приказ у меня. Понимаешь?!
— Тебе Сухой приказ дал? Тебе мой отчим такой приказ дал? Открывай
давай.
— Мне же по шапке из-‐за тебя, Артем…
— Ну я сам тогда, если ты не можешь…
— Алло… Сансеич… Да, на пост… Тут Артем… Ваш. А что я с ним сделаю-‐то?
Да. Ждем.
— Настучал, а? Молодец, Никицка. Настучал. Отвали! Я открою все равно.
Все р-‐равно пойду!
Но выскочили из караулки еще двое, втиснулись между Артемом и
дверью, стали мягко толкать его, жалея. Артем — легкий, высохший, под
глазами круги — с часовыми управиться не мог, хоть драться никто с ним и не
собирался. Стали сползаться любопытные: чумазые мальчишки с волосами
прозрачными, как стекло, одутловатые хозяйки с руками синими и стальными
от бесконечной стирки в ледяной воде, усталые и готовые на что угодно
бездумно пялиться фермеры из правого туннеля. Шептались. Смотрели на
Артема и как бы мимо; на лицах было у них — черт разберет что.
— И все ходит и ходит. Что ходить-‐то?
— Ага. И дверь каждый раз нараспашку. А оттуда сифонит, между прочим,
сверху-‐то! Окаянный…
— Слушай, нельзя же… Нельзя так про него. Он все-‐таки… Всех нас. Спас
же. Детей твоих вот.
— Спас, ага. А теперь что? Он для этого спасал их, что ль то? И сам рентген
хавает, и нас всех тут… За компанию.
— За хер ему туда, главное? Было бы хоть что! Для чего!
Но вот среди всех этих лиц появилось одно: главное. Усы заброшены,
волосы — жидкие уже и все седые — мостом перекинуты через плешь. Но лицо
вычерчено одними прямыми линиями; никаких скруглений. И остальное в
нем — жесткое, резиновое, не прожевать, словно взяли человека и провялили
заживо. Голос вялили тоже.
— Разойтись всем. Слышали?
— Вон Сухой. Сухой пришел. Пускай забирает своего.
— Дядь Саш…
— Опять ты, Артем? Мы говорили же с тобой…
— Открой, дядь Саш.
— Разошлись, кому сказано! Нечего глазеть тут! А ты — ‐ пойдем.
Артем вместо этого сел на пол, на отполированный холодный гранит.
Прислонился к стене спиной.
— Хватит, — одними губами, беззвучно, обозначил Сухой. — ‐ Люди и так
шепчутся.
— Мне надо. Я должен.
— Там ничего нет! Ничего! Нечего там искать!
— Я же говорил тебе, дядя Саш.
— Никита! Ты-‐то что зеваешь? Давай, проводи граждан!
— Есть, Сансеич. Так, кому тут приглашения отдельные? Шевели,
шевели… — ‐ затараторил Никицка, сгребая толпу.
— Ерунду ты говорил. Послушай… — ‐ Сухой выпустил надувавший его
воздух, обмяк, сморщился, опустился рядом с Артемом. — Ты же
гробишь себя. Думаешь, этот костюм от фона тебя спасет? Да он как
решето! От платья ситцевого толку больше!
— И что?
— Сталкеры столько не поднимаются, сколько ты… Каждый день же
почти! Ты дозу-‐то пробовал считать? Ну ты жить хочешь или сдохнуть?
— Я уверен. Что. Слышал это.
— А я уверен, что тебе причудилось. Некому там сигналы слать. Некому,
Артем! Сколько я тебе говорить должен? Никого не осталось. Ничего,
кроме Москвы. Кроме нас тут.
— Не верю.
— Да мне, думаешь, дело есть, во что ты там веришь, а во что нет?! А вот
если у тебя волосы выпадут, до этого есть! Если кровью ссать будешь,
до этого — есть! Ты хочешь, чтобы хрен у тебя отсох?!
Артем пожал плечами. Помолчал, взвешивая. Сухой ждал.
— Я слышал это. Тогда, на башне. У Ульмана в рации.
— А кроме тебя никто не слышал. За все время, сколько ни слушали.
Пустой эфир. И что?
— И я пошел наверх, вот что. Вот и все.
Артем поднялся на ноги, распрямил спину.
— Я внуков хочу, — сказал ему снизу Сухой.
— Чтобы они тут жили? В подземелье?
— В метро, — поправил его Сухой.
— В метро, — согласился Артем.
— И нормально они тут проживут. Хотя бы родятся. А так…
— Скажи им, чтобы открыли, дядь Саш.
Сухой смотрел в пол. В черный блестящий гранит. Что-‐то там, видно, было.
— Ты слышал, что люди говорят? Что крыша у тебя поехала. Тогда, на
башне.
Артем скривил улыбку.
Набрал воздуха.
— Чтобы внуки были, знаешь что надо было, дядя Саш? Надо было детей
своих рожать. Ими бы и командовал. И внуки бы на тебя тогда были
похожи, а не хер знает на кого.
Сухой зажмурился. Протикала секунда.
— Никита, открой ему. Пускай валит. Пускай околеет. Насрать.
Никицка послушался молча. Артем удовлетворенно кивнул.
— Скоро вернусь, — сказал он Сухому уже из буфера.
Тот по стенке поднялся, обернул к Артему сутулую спину и зашаркал
прочь, полируя гранит.
Грохнула дверь буфера, запираясь. Зажглась ярко-‐белая лампочка под
потолком, двадцать пять лет гарантии, слабым зимним солнцем отразилась в
грязном кафеле, которым в буфере все было обложено, кроме одной железной
стены. Пластиковый стул рваный — отдышаться или ботинки зашнуровать, на
крючке — поникший костюм химзащиты, в полу — сток, и шланг резиновый
торчал — для деактивации. В углу еще ранец стоял армейский. И трубка синяя
висела на стене, как от телефона-‐автомата.
Артем влез в костюм — просторный, как чужой. Достал из сумки
противогаз. Растянул резину, напялил ее, поморгал, привыкая смотреть через
круглые туманные окошки. Снял трубку.
— Готов.
Заскрежетало надрывно, и железная стена — не стена, а гермоворота — ‐
поползла вверх. Снаружи дохнуло стылым и сырым. Артем поежился зябко.
Взвалил на плечи ранец — тяжелый, будто человека себе на закорки посадил.
Вверх уводили истертые и скользкие ступени бесконечного эскалатора.
Станция метро ВДНХ — шестьдесят метров под землей. Как раз достаточная
глубина, чтобы авиабомбы не колыхали. Конечно, если бы ядерная
боеголовка ударила в Москву, был бы тут котлован, залитый застывшим
стеклом. Но боеголовки все были перехвачены противоракетами высоко над
городом; на землю дождем шли только их обломки — лучащиеся, но
взорваться не умеющие. Поэтому Москва стояла почти целая, и даже похожая
на себя прежнюю — как мумия похожа на царя, когда тот жив был. Руки на
месте, ноги на месте; улыбка…
А у других городов противоракетной обороны не было.
Артем крякнул, подсаживая ранец поудобней, воровато перекрестился,
запустил большие пальцы под слишком свободные ремни, чтобы потуже, и
пошел вверх.
По железу Артемовой каски стучал дождь, гулко стучал, казалось, в самую
голову ему. Болотные сапоги топли в грязи, ржа ручьями откуда-‐то сверху
бежала куда-‐то вниз, на небе было навалено облаков — не продохнуть, и дома
пустые стояли вокруг, все поглоданные временем. Ни души в этом городе не
было. Двадцать лет уже как — ни души.
Сквозь аллею, составленную из сырых лысых коряг, виднелась громадная
арка входа на ВДНХ, в кунсткамеру с химерами. Там по поддельным античным
храмам были рассажены эмбрионы надежд на будущее величие. Величие
должно было наступить скоро: завтра. Только вот само завтра не наступило.
Гиблое место — ВДНХ.