Страница 66 из 84
любым другим человеком, открыты все библиотеки — только читай, не ленись, и
никто за это бранить не станет. А в детстве, как и в ранней юности, когда
отец боялся, как бы грамота не отвадила сына от земли, приходилось мальчишке
тайком, с оглядкой, забегать в библиотеку при той самой церковно-приходской
школе, в которую его так и не пустил родитель учиться. Читал тоже тайком,
укрывшись на печке, а то и за печкой. Спокойнее жилось, когда отец из избы
отлучался. Читал вовсе не «завлекательные» книжки, а больше те, в которых об
окружающем мире рассказывалось, земном и звездном.
— Добрый у меня был отец, однако и строг, боялся я его. А мачеха видела,
что книги читаю, но отцу не говорила. Только когда набедокурю что-нибудь,
она и пригрозит: «Вот скажу отцу, что книжки почитываешь». Тут уж я
послушным и тихим делался, вот она и молчала. Спасибо ей за это терпеливое и
мудрое молчание.
Не очень потакал отец сыну и позже, когда Терентий опытами надумал
заниматься: не пахарю против божьей воли идти, терпение всевышнего
испытывать. Однако сын уже мог и на своем настоять. В конце концов махнул
рукой отец, мол, виноват, не уберег сына от науки, теперь худа жди. А что
худо будет, в этом он не сомневался. Да и как было сомневаться, если май к
концу, все справные хозяева давно отсеялись, уже на всходы ходят смотреть, а
Терентий все еще пашню боронит, сорняки вычесывает. Когда же сеять будет?
Вот уж правда, кого бог наказать хочет, того он ума лишает.
Посеял Терентий только в конце мая. Мало сказать, позже всех — позже
худых хозяев, у которых ни лошаденки, ни коровенки, которые совсем без
тягла. Экий позор на свою и родительскую голову.
Однако осенью надел Терентия уродил на зависть всем, и худым и справным
хозяевам. Тут-то и потянулись они к нему, к молодому, — послушать, почему же
так случилось: посеял позже, вовсе уже под жарким небом сеял, на исходе
весны, а собрал больше. Так и зародился, вроде бы сам собой,
сельскохозяйственный кружок, о котором я уже упоминал. Сначала восемь
мужиков по вечерам приходили, а к моменту коллективизации уже 45 хозяев в
нем было.
В январе 1930 года кружковцы, хоть и не из голытьбы были, первыми
объединились в колхоз, избрав Терентия Семеновича Мальцева полеводом: «Умел
хозяйствовать на единоличном наделе, теперь распоряжайся общей нашей
землей».
— Понимали: на общей просторнее.
Всякие с той поры годы были, и засушливые, и холодные да дождливые, но ни
разу не случалось, чтобы на колхозной этой земле, ему доверенной, не
уродился хороший урожай. Ни разу не числился колхоз «Заветы Ленина» в
должниках перед государством. Никогда колхозники не оказывались без хлеба:
ни до войны, ни в лихую военную годину, ни после нее. В том и его, полевода
Мальцева, немалая заслуга.
— Каждую весну, двадцать лет кряду позорили меня за поздний сев,
позорили, ругали почище, чем отец, бывало. И каждую осень, тоже все двадцать
лет подряд, хвалили за хороший урожай. Я привык к этому, и когда позорили —
не особенно печалился, и когда за высокий урожай отмечали — не очень
радовался, знал, что весной снова будут позорить, — скажет он, оглядываясь
на прожитые годы И добавит: — Но послушать, почему же мы высокий урожай
получили, те ругатели не приходили. У них отчеты, им некогда.
Его ругали, а он делал по-своему. Правда, ныне в районах Зауралья и
Западной Сибири к позднему севу попривыкли. Однако не все и не всюду.
— Не хватает смелости агрономам? — спросил Терентия Семеновича. Я имел в
виду агрономов тех хозяйств, которые вполне могли бы опереться на
многолетний опыт своего знаменитого коллеги, однако продолжают сеять ранней
весной, вовсе не в лучшие для здешних мест агротехнические сроки, а в
худшие. Тем самым неминуемо обрекают себя на недобор урожая, и недобор
значительный.
Мальцев помолчал, полистал книгу, прочитал:
— Ум без смелости неподвижен, а смелость без ума опасна.
Подумаем об этом на досуге, а сейчас вспомним: даже специалисты считают,
что наилучшее время сева Мальцев определяет по приметам, лишь ему известным,
каким-то особым своим чутьем. («Жизнь-то у него вон какая за плечами! Вот и
накопил всяких наблюдений. При этом и память имеет удивительную, помнит, как
складывались те или иные условия в таком-то году, когда и нас-то еще на
свете не было, а как в таком-то»). При этом добавляют: а так как другие
агрономы такими навыками не располагают, то пусть уж лучше посеют раньше,
чем запоздают. Раньше посеют, раньше и уберут.
Будем же откровенны и договорим до точки: раньше и отчитаются о
завершении сева и уборки. Вот и выходит, что так говорят те, для кого куда
важнее бумагой отчитаться, а не продукцией. Хоть я и назвал их
специалистами, но это скорее специалисты скорых рапортов. Ни практический
опыт, ни научно обоснованные доказательства они и в грош не ставят, если они
досрочно отрапортовать им мешают. А чтобы опыт и доказательства никого не
смущали, всячески стараются и опыт принизить, и доказательства подвергнуть
сомнению.
* * *
Итак, о доказательствах и опыте.
— Земледельцу, как и шахматисту, много ходов вперед надо продумать. Если
он выиграть, конечно, хочет,— начал Мальцев свои доказательства. — А партнер
в его игре — сама природа. Каждый раз ведет она свою партию, то повторяя
наигранное, знакомое партнеру, то пробуя что-нибудь такое, чего давно не
было, испытывая памятливость земледельца. Вспомнишь — значит, правильный ход
сделаешь и выиграешь. Природа не разгневается, если ты не вопреки ее законам
следовал. Еще Гете писал: «Со всеми дружески ведет она игру, и чем больше у
ней выигрывают, тем больше она радуется»
Твой ход, земледелец! Нет, не в его силах управлять погодой. Не знает он,
каким будет год. И ни одна служба сказать ему об этом пока не может. Значит,
назад надо оглянуться, проанализировать погодные условия прошлых лет, или,
как советовал еще Вергилий, «обычай дедовский вызнать и нрав местности
каждой». Каких условий было больше в прошлом, таких же условий будет больше
и в будущем, — они-то и создают «нрав местности каждой». Вот на вероятности
повторения этих условий (наигранных ходов) и приходится строить свою тактику
земледельцу.
В районах Зауралья природа любит повторяться жарой в июне. Весь месяц
жара и иногда ни одной дождинки.
— Именно в июне и устраивали в старину крестные ходы, чтобы дождя у бога
вымолить. Тот поп, который понаблюдательнее, не торопился выводить своих
прихожан на молебен в поле, делал это к исходу июня. Предполагал, вот-вот
кончится сушь и пойдут дожди. Так чаще всего и случалось. И был за это чтим
всеми. А другой без понятия. Ему лишь бы службу справить: авось грянет! Вот
бог, ясное дело, и не слышал его. Зачем же мужикам такой поп нужен был?
Итак: губительница урожая — июньская засуха. Повторяется она довольно
часто, и никуда от нее не денешься. Она была, она будет напоминать о себе и
впредь.
«Мы не знаем необходимости природы в явлениях погоды, и постольку мы
неизбежно — рабы погоды. Но, не зная этой необходимости, мы знаем, что она
существует», — прочитал и подчеркнул Мальцев в книге В. И. Ленина
«Материализм и эмпириокритицизм».
И еще: «В природе... все эти враги нашего сельского хозяйства: ветры,
бури, засухи и суховеи, страшны нам лишь только потому, что мы не умеем
владеть ими. Они не зло, их только надо изучить и научиться управлять ими, и
тогда они же будут работать нам на пользу». Так утверждал на склоне лет
своих великий русский естествоиспытатель В. В. Докучаев.