Страница 51 из 59
— Да, он тут. Он делает что-то в огненной яме — собирает большое количество силы.
Вот здорово.
— А что с моим псом и с моим адвокатом?
— С ними всё прекрасно — они привязаны к дереву, но в остальном не пострадали.
— Хорошие новости. Спасибо. Но что же будет со Стаей? — сказал я, показав на волков, безжизненно лежавших на земле. — Что ты с ними сделала?
— Я подчинила их, конечно. Они были слишком возбуждены; двое прыгнули на меня. Едва ли мы смогли бы поговорить, пока они на меня нападают, и раз ты ничего по этому поводу не делаешь, то мне пришлось взять это на себя.
— У меня нет власти подчинять волков-оборотней, — заявил я, — и я не стал бы использовать её, даже если бы они у меня и была.
— О? — Богиня подняла брови. — Тогда когда я уйду, ты столкнёшься с любопытной ситуацией, друид.
— Это правда. — сказал я. — Если раньше они были «возбуждены», то когда ты их выпустишь, они остервенеют до потери пульса. Они набросятся на меня, просто дабы излить селезёнку.
— Дабы излить селезёнку? Ты опять пытаешься цитировать мне мастера Шекспира? (Селезёнка (англ. spleen) в эпоху Ренессанса символизировала гнев и злобу, поскольку селезёнка содержит желчь, отсюда русское «сплин» — «тоска, меланхолия». Выражение «излить селезёнку» в смысле «выйти из себя», «наговорить гадостей» употребляли в Англии в старину, но конкретно у Шекспира его нет). — Она улыбнулась мне, и я начал думать о таких вещах, о которых перед битвой думать не стоит. — В эту эпоху никто не говорит «излить селезёнку».
— Да нет, просто я иногда пословицы путаю. Надо, наверное, сказать, что они мне задницу как павиану разукрасят — вот это будет по-современному. А что ты предлагаешь?
— Ну пообщайся с ними. Объясни, что именно я сделала и заставь их переключиться на свою цель. Они должны изливать — в смысле, разукрашивать задницы — ведьмам, а не тебе.
— Я так не смогу, — ответил я. — У меня нет твоего мастерства в таких делах, Флидас.
Флидас нахмурилась, но ничего не сказала. Потом она посмотрела на распростертых на земле волков, и я почувствовал, как она собирает ещё энергию: она беседовала с волками, используя их связь внутри Стаи. Примерно через полминуты волки вскочили на ноги как один и заворчали на неё. Это был единый угрожающий рык, и если бы на меня так смотрели множество горящих глаз, то у меня, наверное, что-нибудь бы да засвербело в прямой кишке. Но Флидас как будто было всё равно. Она громко сказала:
— Идите и освободите вашего второго. Если ваша жертва сможет пережить ловушки ведьм, то я помогу вам как могу извлечь серебро. Вы — сильная Стая. Хорошего сражения, хорошего пира, будьте снова целы.
Гуннар Магнуссон пролаял какое-то последнее возражение, затем повернулся и отправился по тропе в каньон. Стая быстро последовала за ним, и у меня не было времени сказать ничего, кроме как пробормотать краткое «Пока!». Я побежал за ними, прямо за мной следовала Лакша.
Волки уже не старались бежать вниз по склону помедленнее ради не столь быстрых двуногих. Они быстро обогнали нас, и оказалось, что мы с Лакшей бежим вдвоём. Некоторые волки — возможно, очень многие — сегодня серьезно пострадают или даже погибнут, спасая одного из них. Но Гуннар и все остальные хотели спасти не столько одного из их Стаи, сколько свою честь. Никому не дозволено было оскорблять Стаю безнаказанно — может быть, за исключением Флидас.
Я радовался, что не у всех Туата Де Даннан был её дар. Очевидно, у Энгуса Ога его не было, а то он не стал бы просить ковен разобраться со Стаей. Его дарования лежали в другой области, и я мог только надеяться, что мой дар был сопоставим с его.
Некоторое время мы бежали молча, но затем Лакша сказала, что вмешательство Флидас может пойти нам на пользу.
— Я никогда не видела, чтобы стая была так зла, — заметила она. — От этого они станут сильнее. Может быть, и выживут после ранения серебром.
— Давай надеяться, что мы все выживем.
Мы бежали со скоростью миля в шесть минут по негостеприимной земле в безжалостных горах Суеверия, так что в окрестностях Хижины Тони мы оказались примерно минут через двадцать. Мы слышали, как впереди нас волки разукрашивают кому-то его павианью задницу, а потом Лакша вышла вперед и сказала, что нападет на Радомилу с того места, где стояла. Глаза её снова вкатились внутрь головы; мне стало интересно, не будет ли у Грануэйль потом болеть голова.
— Теперь мы даже ближе чем надо, и волки-оборотни могут использовать мою помощь. Нужно всего несколько минут.
Я не совсем понимал, откуда она знает, что им нужна её помощь. Они казались очень злыми, но это не обязательно значило, что им надо помогать.
— Ну ладно, — сказал я, — увидимся там.
Лакша уже рисовала круг в земле.
— Я на это рассчитываю, — сказала она.
Я пошёл дальше один.
Хижина Тони расположена не во впадине, но и не на холме — скорее, в центре лужайки, которую украшают лишь несколько сухих травинок и сорняков. Вокруг неё были платаны и красные дубы наряду с мескитовыми деревьями и пустынными акациями, где легко мог укрыться любой преследователь. Было и несколько деревьев рядом с самой хижиной, в том числе пара платанов, и именно к ним были привязаны Хал и Оберон. Оберон ещё не понял, что я рядом; я был благодарен ему за это и старался прикрывать свои мысли, как только мог.
Я увидел, где волки-оборотни спустили ловушку ведьм: это было трудно пропустить — на земле валялся волк. Он жалобно ныл, и из него торчали серебряные иглы — ни дать не взять какое-то садомазохистское иглоукалывание. Трудно было сказать с точностью, но я подумал, что это может быть волк доктора Снорри Йодурсона и мне стало интересно, как же это он вытянул короткую соломинку. Он не был самым последним волком в Стае, скорее ближе к верху — и, поскольку это был врач Стаи и в человеческом, и в волчьем облике, они вряд ли могли позволить себе потерять его. Политику Стаи я никогда не пойму.
Перед хижиной была большая яма с огнем, но этот свет шёл совсем не от горящего дерева. Он был оранжево-белым и крутился вокруг ямы баранкой, как какой-то адский «Кримсикл» (Кримсикл — сорт низкокалорийного апельсинового мороженого). Он прекрасно освещал лужайку, так что я остановился в темноте примерно в двадцати ярдах от того места, где лежало распростертое тело Снорри и оценил обстановку.
Волки уже расправились с тремя ведьмами и повалили четвертую у меня на глазах, но жертвы среди них тоже были: я увидел, что трое истекают кровью близ тел ведьм. Они были ещё живы, но очень плохи. Ведьмы чудовищно быстро действовали ножами, может быть, используя то самое заклинание скорости, которое Малина предлагала попробовать на мне. Остались лишь две ведьмы — Эмили и Радомила. (Малины и других ведьм нигде не было видно, и это означало, что по телефону она сказала правду). Радомила действительно оказалась для волков крепким орешком: она пела заклинание, сидя в клетке, расположенной на противоположной от пленных стороне кабины; прутья клетки, несомненно, были отделаны серебром. Волки-оборотни не смогли бы её тронуть.
Однако у Эмили такой защиты не было, и я увидел, как её глазки куклы Барби стали ещё больше обычного, когда она поняла, что следующей превратится в жевательную косточку для волков. Она стояла на дальнем конце лужайки: её как раз можно было видеть между платанами рядом с хижиной; казалось, она не сможет удержать свои позиции и погибнет в битве, как и её сёстры. Едва я успел это подумать, как она обернулась и побежала в лес; это только раззадорило обезумевших волков, которые пустились в погоню.
Но потом я понял, что вела она себя не только трусливо, но и довольно умно: она выведет зверей к периметру из ловушек, которые всё ещё были заряжены, и волки-оборотни снова их спустят. Гуннар, который в своём облике волка руководил охотой, видимо, понял это как раз вовремя, остановился и приказал сделать это и своей Стае. Они стояли и ворчали в темноту, в которой исчезла Эмили; их бесило то, что им уже не попробовать её мяса, но им не хотелось и уходить с лужайки, когда они были так близки к тому, чтобы освободить товарища по стае.