Преследуемый (ЛП)

Я снял одежду и лёг на правый бок так, чтобы мои татуировки максимально соприкасались с землёй. Я облегчённо вздохнул, почувствовав первую успокаивающую волну энергии, которая наполняла все клеточки моего тела. Я, наверное, заснул секунд за десять, — но через десять секунд меня грубо разбудили. Морриган влетела во двор, громко каркая и приняла человеческий облик.

— Теперь, друид, ты можешь вновь обрести свою энергию, и я хочу, чтобы ты вернул мне мою.

И тебе здрасте, Морриган. Ё-моё.

— Спасибо тебе большое, что ты разрешила мне её использовать, — дипломатично сказал ей я и протянул левую руку. – Пожалуйста, бери её обратно.

Она схватила меня за руку, и, когда она закончила вытягивать то, что принадлежало её, моя рука упала к боку как дохлая рыба. Я не мог пошевелиться.

— Ты использовал слишком много Холодного Огня, — сказала Морриган. – Наверное, тебе придётся побыть без движения пару дней. Надеюсь, что ты намазал на себя этот самый солнцезащитный крем, от которого все вы, смертные, без ума. Я же не хочу, чтобы ты умер от рака кожи.

Морриган издевательски расхохоталась, затем резко закаркала, превращаясь в ворону и улетела. И она ещё удивляется, почему у неё нет друзей.

Эпилог

Горы Чиричахуа в юго-восточной Аризоне прекрасны спокойной красотой. В пустыне мне, помимо всего прочего, нравится выносливость растений и животных, которые там обитают. Дожди – дело непредсказуемое, и Аризона может быть чрезвычайно суровой землёй, однако Чиричахуа кишат жизнью – хотя тут и нет такого пышного цветения, которое бывает в более влажном климате.

Горы эти необычны тем, что тут множество «небесных островов» - старых цепей вулканов, которые лишь на девять тысяч футов поднимаются над пустынной степью, и в них встречаются самые разные экосистемы.

Мы с Обероном охотились тут на чернохвостого оленя и пекари, и спугнули пару коати – но только услышали, как они недовольно верещат на нас. Диких баранов мы не нашли, но не позволили этому маленькому разочарованию испортить нам идиллическую прогулку.

Замечательное место, Аттикус, - сказал Оберон, когда мы отдыхали у речушки в каньоне, наслаждаясь журчаньем воды, катившейся по скалам и извивавшейся вокруг веточек рогоза. – Сколько мы ещё можем тут побыть?

Хотел бы я сказать ему, что мы можем тут побыть, покуда он от этого не устанет. За это я и боролся и для этого жил – ради мира без Энгуса Ога. Во всем Тир на Ног не было местечка лучше, чем этот уголок у ручья, и я не мог вспомнить времени за все эти прошедшие века, когда бы я чувствовал себя более мирно, чем здесь, с моим другом в эту самую минуту. Это напомнило мне, что Оберон обладает собственной магией: он мог обратить моё внимание на то, какой великолепной и идеальной может быть в некоторые минуты жизнь. Такие моменты мимолётны, и без его наставлений я мог бы пропустить многие из них, пока так старался куда-то попасть, а оказываясь там, сам не понимал, куда я попал.

Ещё пару деньков, сказал я. Потом надо будет вернуться в магазин, а у Перри будут каникулы. Ещё была мёртвая земля вокруг Хижины Тони, которую надо было вылечить, и мне нужно было подумать, как вырастить себе убедительное правое ухо. Пока что у меня появился только безобразный комок хряща, и должно было пройти ещё много времени, пока люди станут смотреть на него с восхищением. Может быть, действительно пластический хирург понадобится.

Ой. Плохо. Ну ладно, порадуюсь, пока мы тут.

А у меня есть для тебя сюрприз, чтобы ты порадовался, когда мы будем дома.

Ты что, достал для меня это кино про Чингисхана?

Он у меня на очереди в «Нетфликс», но это к сюрпризам не относится. Ты не волнуйся, это кое-что хорошее. Я просто не хочу, чтобы ты расстраивался, что нам надо домой.

Да не буду я. Но здорово было бы, если бы такой ручей был у нас во дворе. Можешь сделать такой?

Эээ… Нет.

Я так и думал. Ну попытка – собаке не пытка.

Оберон действительно удивился, когда мы вернулись домой, в Темпе. Хал все устроил для меня, и Оберон напрягся, как только мы вышли из такси, предоставленного компанией аренды автомобилей.

Эй, пахнет, будто кто-то забрался на мою территорию, сказал он.

Никого тут без моего позволения быть не может, и ты это знаешь.

Это всё Флидас!

Это пахнет не Флидас, ты уж мне поверь.

Я открыл переднюю дверь, и Оберон немедленно побежал к кухонному окну, которое выходило на задний двор. Он радостно залаял, когда увидел, что его ждало там.

Французские пудели! Все такие чёрные, кудрявые, с пушистыми хвостиками!

И у всех течка.

НУ И НУ! Спасибо тебе, Аттикус! Не могу дождаться, хочу понюхать их попки! Он рванул к двери и заколотил по ней лапами, поскольку дверь для собак была закрыта, чтобы пудели не могли войти.

Ты это заслужил, приятель. Ладно, отойди от двери, я тебе открою, и будь осторожен, не повреди кому-то из них.

Я открыл дверь, ожидая, что он ринется туда молнией и утонет в своем личном собачьем гареме, но вместо этого он сделал шаг и остановился, глядя на меня с унылым выражением на морде; уши у него опустились и он тихо заскулил.

Что, только пять???