Перекличка

— Галант! — заорал Николас, бросаясь к нему. — Ты что, черт тебя подери, делаешь?

Галант остановился, как и в тот раз, когда вмешался я, и встал, понурив голову. Но через пару мгновений поднял ее и молча посмотрел прямо в глаза Николасу.

— Как ты посмел избивать мою лошадь?

— Она сломала ворота.

— На нее не похоже… — И долгое молчание, а потом Николас добавил глухим, сердитым голосом: — Если это когда-нибудь повторится…

— То что? — спросил Галант.

— Галант, ты уже давно испытываешь мое терпение. В один прекрасный день ты зайдешь слишком далеко, и мое терпение лопнет.

— Как это я зайду далеко? Я ведь просто раб и сын рабыни.

— Я предупредил тебя.

Ответа Галанта я не разобрал.

— Это мое последнее тебе предупреждение. Ты работаешь хуже и хуже. Сам нарываешься на неприятности. Понял?

— Нет. Совсем не понял. Если я работаю плохо, меня следует наказать. Ты ведь тут хозяин, разве не так?

— Галант. — Я слышал, что он уже с трудом сдерживается, но все еще пытается не сорваться. — Мы же с тобой всегда так хорошо ладили.

— Это по-твоему.

— Так вот, если это когда-нибудь повторится, хоть однажды…

Галант ничего не ответил. Я собрал инструменты и ушел в сарай. Они, должно быть, препирались еще долго, потому что уже стало темнеть, когда я снова увидал Николаса. Он возвращался домой, ведя лошадь. Галант отправился в вельд на своих двоих. В тот вечер я злился на них обоих. Они раздули пустяковое дело в крупную неприятность. А я не мог остановить их.

Мы, остальные, часто толковали об этом по вечерам, покончив с дневными трудами — поля обработаны, овцы загнаны в крааль, коровы подоены, хворост собран, двор прибран, — и сходились на том, что все из-за смерти ребенка. Но если с нами бывала Бет, она просто бесилась от наших разговоров.

— Что толку без конца говорить о прошлом!

— Мы говорим не о прошлом, Бет, а о том, что будет.

— А что будет? Баас попросил прощения, разве нет? Сказал, что ничего такого и в мыслях не держал. Так что же еще может случиться?

— Больно ты рвешься защищать бааса, — сказала как-то Памела, сидевшая с нами.

— А ты не встревай, — напустилась на нее Бет. — Ты-то что знаешь про это?

Они не выносили одна другую. Бет злилась, что Памелу взяли работать в дом, когда хозяйка рассорилась с ней, а Памела, похоже, винила Бет в угрюмости Галанта. Памела никогда не начинала ссоры: она обычно так молча глядела на обидчика, что этого было довольно. И хотя Галант по-прежнему держался сам по себе, было ясно, что Памела с ним заодно против Бет.

Тут были еще двое молодых парней, готтентоты Рой и Тейс, баас нанял их в районе Свартберхе. Моложе остальных да и не рабы, они обычно помалкивали при наших разговорах. Но когда Галанта с нами не было, они порой осторожно поддакивали, и я понимал, что их тоже тревожит то, что творится с ним.

Судачили об этом и рабы с соседних ферм. Обычно это случалось в конце недели или если хозяин уезжал куда-нибудь из дому. Тогда по ночам знай ездили туда и сюда на конях, и веселье нередко затягивалось до рассвета. Главным плясуном и говоруном был Абель с фермы Баренда. Красивый малый, высокий как дерево и сильный как бык, большой охотник до женщин. Поначалу он захаживал и к Памеле, но она его быстро отвадила. Время от времени он объезжал Лидию, которая, похоже, и не разбирала, кто с ней и когда. А чаще в поисках женщины уезжал на дальние фермы. Только его вроде и вовсе не беспокоило, что творится с Галантом. «Отстаньте от него. Все уладится само собой. Это не страшней, чем резь в животе». А потом отхлебывал бренди из тыквенной бутылки, доставал свою скрипку или снова пускался в пляс вокруг костра, потешая нас.

Остальные Барендовы работники были понятливей. Клаас, старый ворчун, обычно соглашался с тем, кто говорил до него, и при нем надо было держать язык за зубами, потому что поди угадай, что и как он распишет своему хозяину. Голиаф вообще очень осторожен. Он был еще молод и предпочитал держаться подальше от любых неприятностей. То было задолго до того, как сам он впутался в неприятности с Барендом — дурная тогда вышла история.

Без умолку говорил один Долли. Он работал тут у старого портного и сапожника Дальре, которому Николас выделил участок земли в Хауд-ден-Беке, неподалеку от нас. Долли был здоровенным детиной из Мозамбика и, мне думается, дурно влиял на Галанта.

— Поживем — увидим, — говорил он, довольный собой. — В один прекрасный день нам всем повезет по-настоящему. Что до меня, то я просто поджидаю подходящего случая, чтобы сбежать, а тогда меня ищи-свищи.

— Куда ты убежишь? — усмехался Ахилл. — Живо найдут и приведут обратно. Я пробовал.

— Страна большая, — отвечал Долли.

— Да уж, где помирать, места хватит. А не найдут хозяева — разыщут дикие звери. Или же просто помрешь с голода.

Если нас слышал старый Адонис из Бюффелсхука, он говорил:

— Вечно болтаете. Вечно языком треплете попусту. Как бы мы жили, не приглядывай за нами хозяева? Они дают нам и еду, и питье, и одежду — все, что мы попросим. И скажу я вам, лучше моего бааса Яна нигде не сыскать.

И тут же разгорались яростные перепалки хвастунов: все старики, пытаясь перещеголять один другого, наперебой восхваляли силу, ловкость и доброту своих хозяев. Среди самых отъявленных говорунов были, конечно, рабы старого бааса Пита: старик Мозес, Вилдсхют, Слингер и другие; вспыхивали споры и ссоры, нередко кончавшиеся шумными и жестокими потасовками.

А Галант тем временем вел себя как ему вздумается, точно наше мнение ничуть его не заботило. Никто не мог убедить его остановиться, пока дело не зашло слишком далеко. И вот, наконец, неизбежное случилось.

Как только мы убрали с полей бобы, сразу после первых морозов, Николас отправился с фургоном в Кейп, хозяйка уехала вместе с ним. Галант тоже просился поехать, но Николас не взял его: сказал, что Галанту нужно остаться тут и присматривать за делами на ферме, не зря же его назначили мантором. То было время ежевечерних веселий в Хауд-ден-Беке, буйных празднеств, подобных которым еще не бывало, да и не будет больше в наших краях. Чуть не каждую ночь резали овцу и жарили мясо на углях. Галант повел дело так, что все по очереди добывали мясо и выпивку. Фермеры по соседству, должно быть, ума приложить не могли, что за хищник повадился таскать их овец, а мы тем временем веселились ночи напролет, отчего на рассвете нас пошатывало от усталости и туман застилал глаза.

Бет воспротивилась было всему этому — Памела тогда уехала с хозяевами в Кейп, — но Галант быстро обуздал ее.

— Тут на ферме я мантор, — сказал он. — И если я говорю, что так должно быть, так оно и будет. И не вздумай проговориться Николасу, когда тот вернется, — увидишь, что я с тобой сделаю.

Остальные, услышав его слова, окружили их обоих — это, думаю, напугало Бет. Раз подчинившись, она с тех пор угрюмо участвовала во всех пиршествах и попойках.

Конец был неожиданный. Николас приехал домой почти неделей раньше, чем ждали. Как-то после обеда — тихим тусклым днем, какие бывают в начале зимы, незадолго до первого снега, — мы, оцепенев от ужаса, увидели фургон, приближавшийся к ферме по узкой полоске вельда между горными хребтами. Галант был возле забойного камня, он освежевал овцу и теперь разрубал тушу для ночного пиршества. Заметив фургон, он выпрямился и застыл, следя, как тот подъезжал все ближе и ближе. Руки у него были испачканы кровью, и смотрел он очень спокойно, точно вовсе и не был напуган. Чуть ли не доволен был, что его поймали на месте преступления.

Николас не сразу смекнул, что происходит.

— Поздновато режешь овцу, — сказал он слегка удивленно. — Ты что, пропустил понедельник?

— Я резал и в понедельник, — ответил Галант.

Тут-то я и понял, что на этот раз беды не миновать.

— Вот как? — недоверчиво сказал Николас.

Галант опустил руки в бочку с водой и принялся смывать кровь, очень медленно оттирая каждый палец и выковыривая грязь из-под ногтей. А потом надел жакет. Красивый плисовый жакет, подаренный ему Николасом после смерти ребенка.