Возвращение

Прижавшись к Адриану, Мари плакала. Им предстояли многие часы разговоров, которые помогут им избавиться от груза давних тайн… Однако теперь это ее не пугало. Ей не придется больше носить бремя насилия; рана зарубцуется, ведь теперь Адриан знает все. Она чувствовала, что они простили друг друга и эти дни в гневе скоро станут просто неприятным воспоминанием.

Мужчина, которого она любила, крепко сжимал ее в объятиях, как если бы страшился ее потерять. Она больше не боялась смотреть на него. Медленно подняв голову, Мари подарила ему поцелуй, которого он так ждал. Их губы вначале соприкоснулись робко, но потом страсть поглотила их и перед очагом они слились в одно существо, трепещущее от желания, — возлюбленные, которые обрели друг друга после долгой разлуки.

Мари обняла его за шею, и Адриан взял ее на руки, как жених невесту. Уютная спальня в этот вечер стала свидетельницей самого страстного воссоединения. Это была ночь, когда ласки заменяли собой все слова. На рассвете, обнявшись, они заснули спокойным сном — вновь единое целое, супружеская чета, готовая рука об руку идти по жизни.

Глава 13 Мама Мари

После бегства Мари в «Бори» прошло десять дней. Мари вновь обрела способность улыбаться, и глаза ее блестели ярче обычного. Она вся просто светилась от счастья. Они с Адрианом вышли более сильными из сложного испытания, в котором обоим пришлось нелегко. Удивленная и обрадованная, Нанетт, конечно, попыталась разузнать, как развивается ситуация, однако в ответ на все ее расспросы Мари неизменно начинала напевать мелодию вальса «На прекрасном голубом Дунае», который часто слушала. Старушка отступилась, зная, что скоро все прояснится. Здоровье ее поправилось, вернулась и способность ворчать не переставая.

В это утро Мари оделась с особой тщательностью и, став перед зеркалом в спальне, критическим взглядом окинула свое отражение.

«Надеюсь, я ей понравлюсь! Сегодня я представлюсь ей как ее будущая мать… Захочет ли она стать моей дочерью?»

Беззвучно вошла Камилла. Она присела на край кровати и стала молча ждать вердикта зеркала. Через пару секунд мать пришла к выводу, что все в порядке, и расслабилась. Мари выглядела превосходно, однако Камилла чувствовала, что дело было не только в природной красоте матери. Нанетт впервые удалось удержать язык за зубами — она ни словом не обмолвилась о жестокой ссоре супругов и бегстве Мари, и напряжение между родителями исчезло так же быстро, как и возникло. Теперь все снова было хорошо и вполне можно было надеяться, что лучшее — впереди!

К тому же Адриан перестал противиться удочерению Мелины. Камилла узнала новость вчера, вернувшись из коллежа. Она не понимала, какое чудо заставило отца изменить свое мнение. Сперва девочка удивилась, потом обрадовалась и стала взволнованно ожидать этого события — почти так же сильно, как и Мари.

— Мам, почему мне нельзя пойти с тобой в аббатство? — в сотый раз спросила она.

— Мы об этом уже говорили! Твое присутствие может смутить девочку. И потом, мне нужно кое-что сказать Мелине наедине, без свидетелей.

Камилла скорчила гримаску, притворяясь обиженной. Но ей вовсе не хотелось дуться. В голову ей пришла новая идея:

— Мам, поскорее возвращайся! Мне так не терпится ее увидеть! А я пока пересмотрю свои старые игрушки — некоторые должны понравиться Мелине!

— Закончи лучше делать уроки! И я ведь тебе уже сказала — я вчера купила ей на рынке новые игрушки!

— Ладно! — вздохнула Камилла. — Мам, не задерживайся, хорошо?

Мать дала обещание, и девочка вернулась в свою комнату, напевая модную песенку. Прежде чем выйти из спальни, Мари подошла к своему прикроватному столику. На нем стояла маленькая фотография статуи Пресвятой Девы с Младенцем, которая находилась в приемной аббатства. Мать Мари-Ансельм подарила ей это фото в тот день, когда Мари уезжала с Амели Кюзенак в Шаранту. С тех пор Пресвятая Дева Обазинская всегда была с Мари, где бы та ни находилась. И, в определенном смысле, заботилась о ней. Мари вспомнились молитвы, которым в свое время ее научили монахини. Растроганная, она пробежала кончиками пальцев по изображению, которое так часто возвращало ей надежду.

Рядом с фотографией стояла вазочка с букетом подснежников. Адриан, как юный влюбленный, нарвал их вчера по дороге из Куару. Он знал, как любит жена украшать цветами их спальню. В вазе рядом с изображением Девы Марии Обазинской всегда стояли сезонные цветы.

«Какой очаровательный знак внимания! — подумала она. — Я знаю, он станет для Мелины хорошим отцом, ведь он стал таковым для детей Пьера».

Она легким шагом спустилась по лестнице и постучала в дверь комнаты Нанетт, потом приоткрыла ее:

— Нан, дорогая, я иду в аббатство!

— Покажись-ка мне, моя курочка! Я вижу только кончик твоего носа! И что тебе нужно у сестер?

— Не притворяйся, что забыла, я тебе не поверю! Сегодня — тот самый долгожданный день! Если все пройдет хорошо, я приведу с собой Мелину!

— Не слишком торопись, послушай старуху! Погоди немного, прежде чем подписывать бумаги, иначе будешь потом локти кусать, это точно!

— Я не передумаю, Нанетт! Решение принято. Послезавтра мы с Адрианом уладим все формальности с удочерением.

— И ты так радуешься из-за девчонки, которая принесет нам одни неприятности? Что ж, иди!

Мари нахмурилась, вздохнула и все-таки вошла в комнату.

— Ты заставила меня зайти, хоть я и тороплюсь! — шепнула она старушке на ухо. — Нан, послушай, что я скажу: вместо того чтобы ворчать, вспомни о наших планах… В будущую субботу в доме будет людно, тебе это пойдет на пользу, ведь ты так долго болела и не могла никуда выходить. Это будет хороший повод представить Мелину нашим друзьям. Но если ты слишком расстроена, мы можем все отменить. Ну, как ты решишь?

— Ба! Уж постараюсь выйти к гостям… если ты настаиваешь. Но только чтобы доставить тебе удовольствие!

Мари хотела было вздохнуть от огорчения, но тут поймала лукавый, веселый взгляд Нанетт. Решительно, ее приемная мать никогда не изменится!

— Ворчи сколько хочешь, моя Нан, я уверена, что в глубине души ты довольна! Кстати, на краю плиты я оставила тебе липовый настой. До скорого!

Мари шла через площадь, с наслаждением вдыхая пахнущий морозом воздух. Как и каждое утро, этот короткий отрезок пути наполнял ее радостью. Она с некоторым опозданием начала преподавать в приютской школе. Таким образом, у нее появилась возможность каждый день видеть Мелину.

Официальное решение относительно удочерения еще не было принято. Мать Мари-де-Гонзаг была осведомлена о планах Мари и все же предпочла не сообщать пока девочке радостную новость.

— Здравствуйте, матушка! — воскликнула Мари, входя в небольшую приемную.

— Здравствуйте, Мари! Вы вся светитесь от радости!

— Да, матушка, я очень счастлива! Неделя, которую вы дали нам на размышления, наконец прошла. Должна признаться, мне показалось, что она тянулась бесконечно. Я дождаться не могла дня, когда заберу Мелину домой. Я могу поговорить с ней прямо сейчас?

Мать Мари-де-Гонзаг со вздохом сцепила руки. Разумеется, она радовалась за девочку, как и за каждую свою воспитанницу, которую брали в семью, однако случай Мелины был особенным — из-за тайны, которой было окутано ее рождение. Благожелательное, чуть усталое лицо матушки омрачила тень беспокойства. Она знала, насколько щедра душой ее собеседница, однако задача ей предстояла нелегкая.

— Дорогая Мари, ваше решение удочерить эту девочку тронуло мое сердце. И я рада, что доктор Меснье согласен стать Мелине отцом. Но перед тем, как доверить ее вам, я хочу кое-что сказать. Вы говорили, как вас растрогала ее просьба, обращенная к нашему доброму святому Этьену, дать ей семью. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что ей у нас плохо. Но Мелина — девочка взбалмошная и капризная, а еще непоседливая и недисциплинированная. Когда мы ставим пьесы, она бывает невыносимой — непременно требует себе главную роль. Вы должны быть очень строги с ней! Воспитывая девочку, будьте бескомпромиссны и прозорливы, Мари! У нее сильный характер, и мне будет очень больно, если вы пожалеете о своем решении, таком благородном!