Возвращение

Адриан, взволнованный собственными признаниями и слезами Мари, наконец подошел к ней. Они стояли друг напротив друга. Он деликатно взял ее за подбородок и поднял ее лицо, пожирая его глазами… желая поцелуя, которого не осмеливался попросить.

Мари поняла этот жест не сразу. Камень свалился с ее плеч благодаря данному Адрианом обещанию. Из всех этих фраз, произнесенных пылко, но с внутренней болью, она запомнила одно: Мелина будет жить с ними. Ей хотелось как можно скорее заняться организацией переезда девочки. Она мысленно начала перечислять, что предстоит сделать: «Нужно купить ей новую одежду и игрушки… Я поселю ее в комнате Лизон, она по соседству со спальней Камиллы…»

Внезапно она заметила выражение муки на лице Адриана, его сдерживаемый порыв, его желание поцеловать ее, обнять… Он ожидал от нее жеста любящей женщины… того, что она, увы, пока не могла ему дать.

— Спасибо, — прошептала Мари. — Спасибо от всего сердца! Я бесконечно тебе признательна! Но…

— Но что? — опешил он.

Мари закрыла глаза, не в силах выносить его вопрошающий, несчастный взгляд. Ей предстояло разочаровать его, а ведь он только что воздал ей наивысшую похвалу, о которой может мечтать женщина! Но она ее недостойна. Он считал, что ее совесть не обременена ложью, он ничего не знал о тяжкой тайне, которую она никому не могла доверить в течение последних двух лет… Пришла пора вскрыть этот ужасный нарыв, чтобы он не лопнул однажды внезапно, сделав несчастными их обоих. Адриан ее отвергнет… Его любовь не вынесет такого испытания. Мари сделала глубокий вдох и посмотрела в глаза супругу. Он не сможет скрыть своих подлинных эмоций, когда она все расскажет… Она слишком хорошо его знает! Она прочтет вердикт в его голубых, как небо, глазах, вердикт, который разорвет ей сердце.

— Адриан, я должна тебе кое в чем признаться. Я стою не больше, чем ты. Я не столь невинна, как ты полагаешь. И у меня тоже есть что от тебя скрывать. До сегодняшнего дня мое молчание сохраняло наш брак. Когда ты все узнаешь, то поймешь, почему для меня было невозможно признаться раньше, но от этого признания зависит наше будущее. Мы больше ничего не должны скрывать друг от друга. Выслушай все, что я хочу сказать тебе. Адриан, возможно, потом ты не захочешь меня больше видеть, и я не буду тебя в этом винить. Когда ты рассказал мне о подробностях ужасного изнасилования, жертвой которого стала Леони в Лиможе, я почувствовала, что тебе противно говорить об этом… До такой степени противно, что ты стал испытывать отвращение и к этому невинному ребенку! Ты рассудил, что его мать сама виновата в том, что с ней случилось.

Адриан побледнел и буквально упал на стоявший поблизости стул. Он ничего не хотел слышать, он взглядом умолял ее замолчать… И все же напряженное, внушающее страх выражение лица жены завораживало его. Он стиснул зубы, готовый ко всему.

— Прошу, не смотри на меня так! — взмолилась Мари. — Пожалей меня! Теперь моя очередь краснеть от стыда! Я тоже не все тебе рассказала. Это касается Макария. Арест Матильды преследовал одну цель — заставить меня прийти в гестапо. Сделка была проста и отвратительна: либо он отдает Матильду палачам-полицаям, либо я даю ему то, чего он от меня хочет. Он сочился ненавистью, и я понимала, что он исполнит свою угрозу. Слишком долго он преследовал меня, чтобы не воспользоваться такой возможностью. На этот раз у меня не было шанса вырваться. И не было выбора, потому что любая мать на моем месте поступила бы так же. Только жизнь дочери имела значение, а все остальное… Я согласилась, с помертвевшим сердцем, сама не своя от возмущения. Но я думала только о моей крошке Ману. Мое тело стало ценой ее свободы. Теперь ты все знаешь. Знал бы ты, как мне стыдно…

Убитый этим признанием, Адриан опустил голову. Он с трудом дышал, он задыхался под бременем ужаса и гнева. Кулаки его сжались, готовые поразить невидимого противника. Мари быстро заговорила, опасаясь вспышки ярости:

— А потом он отпустил нас, как и обещал. Можешь мне не верить, но, оказавшись на улице и держа за руку дочь, я почувствовала себя почти счастливой. Несмотря на случившееся. Это произошло быстро, это было отвратительно и жалко, но я была жива, и Матильда тоже. Ты был далеко, и Макарий посмел сказать, что ты мертв и что это известно ему из достоверных источников. У меня же в голове вертелась только одна мысль: вернуться сюда, в Обазин, помыться ледяной водой, сжечь одежду и попытаться очиститься от прикосновений этого чудовища. Что ты знаешь о боли, которое испытывает оскверненное насилием тело? О том, что потом становится невозможно принять себя самое? О безрассудном желании умереть, чтобы уйти от воспоминаний, которые возникают перед глазами снова и снова? Я пыталась забыть тот ужас. Мне нужно было жить ради детей, ради тебя… И единственно правильным решением было постараться забыть о произошедшем, подальше спрятать эти воспоминания от самой себя… Я никогда и никому об этом не рассказывала. Я стала ждать твоего возвращения. И ты наконец вернулся, истерзанный, обессилевший… Тебе нужны были только любовь, спокойная жизнь. И… я ничего не стала рассказывать. Мы оба слишком много страдали, нам нужно было восстановить силы.

— Мари, моя бедная, моя дорогая Мари! — выдохнул Адриан, не решаясь смотреть на жену. — Ты перенесла такое… Господи!

— Прошу, дорогой, постарайся понять! — проговорила Мари тихо. — Ты, конечно, не женщина, но как бы ты поступил на моем месте? И потом, знаешь ли, это изнасилование показалось мне пустяком в сравнении с теми ужасами, которые заполонили наши края. С теми несчастными, которых повесили на деревьях или на балконах в Тюле, обошлись куда более жестоко. Сегодняшняя пресса утверждает, что нацисты делали это в отместку за действия партизан. Венсан же рассказывает, что это было на самом деле варварство триумфаторов… С людьми обращались, как со скотом на бойне! А Орадур! Все эти убитые, сожженные заживо… За день поселок сравняли с землей, уничтожив все население! Сколько невинных жертв! Какое я имею право жаловаться, я, со своей жалкой историей? Можно сказать, мне посчастливилось, что Макарий сдержал обещание! Получив желаемое, он мог оставить меня в тюрьме, а Матильду отдать гестаповцам, которые пытали бы ее в надежде, что она расскажет о маки, поскольку он подозревал, что вы с Полем ушли к партизанам. Он ненавидел меня, и все же родственные узы удержали его от худшего…

Мари сделала паузу, упрямо глядя на танцующий в печке огонь. Она присела на тот стул, где обычно устраивалась Нанетт.

— Адриан, когда я услышала от тебя, что изнасилованная женщина недостойна любви, мне стало страшно. Ты жил со мной, а я прятала от тебя эту скверну. Я потеряла почву под ногами, я не понимала, что мне делать! Мне всей душой хотелось удочерить девочку, но ты отказался. У меня не оставалось надежды, поэтому я уехала. Мне было страшно, что я потеряю тебя, если ты узнаешь, что и я тоже была изнасилована. Но теперь, если ты захочешь со мной расстаться, я скажу: ты имеешь на это право. У меня есть профессия, я сумею обустроить свою жизнь, воспитать Камиллу и Мелину. Одна. Решать тебе!

Она не могла больше говорить. Слезы потекли по ее щекам. Сил больше не оставалось.

— Скажи же хоть что-нибудь! — взмолилась она. — Умоляю!

Адриан наконец встал, подошел к исстрадавшейся жене и опустился перед ней на колени.

— Иди ко мне, дорогая! — прошептал он.

Он притянул ее к себе, нежно обнял и стал баюкать, как ребенка.

— Мари! Я все еще в состоянии шока, но знай одно: ты — моя жена и останешься ею. Это изнасилование… Оно — как ранение в войну… Ты права — в сравнении со всеми преступлениями, с жестокостями, осиротившими стольких людей, это — мелочь. Взять план Гитлера, названный «окончательное решение еврейского вопроса». Миллионы нашли смерть в концентрационных лагерях… Эдмон Мишле может это подтвердить. В прошлом году я встречался с ним, когда он приезжал в аббатство. Так к чему нам терзать друг друга? Чего стоят наши мелкие размолвки, обиды, угрызения совести в сравнении с ужасами, которые потрясли мир? Слава Господу, я обнимаю тебя, живую и здоровую! И большего счастья быть не может! Для меня пусть слабым, но утешением станет тот факт, что этот мерзавец Макарий получил по заслугам! А тобой я теперь восхищаюсь еще больше! И если я дрогнул, то от гнева, ведь я не смог вырвать тебя из его лап! Я не могу даже представить, что мог бы вернуться домой после освобождения и не найти там тебя… Я бы не пережил твоей смерти! Мне очень жаль, Мари, что я проявил такое непонимание. Ты страдала все это время и молчала, щадя меня! Дорогая, ласковая моя…