Возвращение

И девушка закончила свой короткий рассказ звонким серебристым смехом. Вот уже год она называла Мари и Адриана просто мама и папа, поборов привычку, приобретенную в начале жизни в этой семье. Удивительным образом переменился и ее характер: Мелина чувствовала себя теперь по-настоящему любимой и изо всех сил старалась обуздать свои порывы.

Венсан привел детей ужинать. Луизон, которому исполнилось два с половиной, был милым мальчиком с круглыми щечками и такими же черными волосами, как и у Матильды. Спокойный и очень любознательный, он удивлялся всему новому, чего в «Бори», если сравнивать с привычной ему жизнью в Обазине, было предостаточно. Широко распахивать глазенки от удивления ему доводилось по нескольку раз в день, и все же он неизменно оставался сдержанным и послушным.

Бертий тоненьким голоском восьмилетней девочки стала рассказывать, что с ними случилось на ферме:

— Луизон не хотел уходить от маленьких козлят!

— И тогда дядя Поль показал ему крольчат! — добавил Жан, который был на три года старше сестры.

Мари моментально позабыла об Элоди и Фирмене. Она с любовью смотрела на веселые невинные мордашки своих внуков. Для нее они были обещанием счастья и смыслом продолжения жизни. Это была единственная непреложная истина в этом мире!

После ужина Камилла, Лизон и Мелина поднялись на второй этаж укладывать малышей, которые очень устали за день, проведенный на свежем воздухе.

Адриан с Венсаном устроились в гостиной за партией в шахматы. Чтобы им не мешать, Гийом вышел в парк выкурить сигариллу. Через несколько минут Мари последовала за ним.

Она остановилась на пороге и устремила взгляд на будущего зятя, который сидел на старой скамье под елью. Мари вспомнила, как девушкой часто приходила на это место. Дорогие ее сердцу фантомы из прошлого пронеслись перед ее мысленным взором… Она вспомнила Нанетт сорокалетней, сильной и энергичной, с неизменным лимузенским чепцом на голове и в рабочем халате поверх серого платья… Ее приемная мать любила посидеть здесь немного, делая паузы в работе, которой ее сильные руки переделали немало. Потом она увидела Жана Кюзенака, своего отца, такого элегантного в светлом полотняном костюме и в соломенной шляпе… А вот возник образ красавца Пьера, ее такого обидчивого жениха с черной прядью на лбу, своими голыми мускулистыми руками обнимающего ее за талию…

Гийом ощутил на себе чей-то взгляд и с удивлением обнаружил, что мать его невесты стоит, опершись о наличник двери. Он сразу понял, что она думает о чем-то своем, настолько она была неподвижной и задумчивой.

— Мадам, вы хорошо себя чувствуете? — спросил Гийом.

— О, простите, я не хотела вас беспокоить! Увидев вас на этой скамье, я утонула в воспоминаниях… Со мной это всегда происходит, когда я приезжаю в «Бори»! Здесь прошла моя юность, так что это неудивительно…

Молодой человек смутился. Наверное, она до сих пор сердится на его отца за то, что он когда-то выгнал ее семью из «Бори»? Он сказал тихо и неуверенно:

— Конечно, я понимаю!

Он смутился еще больше, когда Мари подошла и села рядом. Теперь сомнений не оставалось: она хотела с ним о чем-то поговорить. Но о чем?

— Гийом, мой вопрос может показаться вам некорректным, и все же я хотела бы знать истинную причину, по которой вы согласились провести свадебную церемонию в узком кругу, да еще в Прессиньяке! Признаюсь, этот вопрос мучит меня уже неделю.

Эта женщина не переставала его удивлять! Чувствуя себя очень неловко, он принялся излагать причины, что заставило его вспомнить тот период, который для обоих был тягостным.

— Я вам уже рассказывал о моей юности и о том, что мне трудно было принять правду об отце. Подростком я не обращал внимания на обидные слова наших соседей и знакомых в Лиможе. Для них я был сыном парии, мадам, сыном коллабо, и это никогда не изменится. Поэтому мне не хотелось бы видеть некоторых из них на своей свадьбе, а пришлось бы, если бы она состоялась в моем городе. Я хочу построить новую жизнь. Да, мне стыдно, что ваша дочь будет носить фамилию Герен, но я не могу от нее отказаться… Прошу вас, поверьте, я искренне люблю Камиллу и сделаю все, чтобы она была счастлива! Обещаю вам любить и заботиться о ней всю жизнь!

Растроганная волнением молодого человека и его признанием, Мари накрыла его руку своей:

— Я уверена, что так и будет, Гийом! А Камилла знает о ваших сомнениях?

— Да, и это меня очень огорчает! Она не перестает повторять, что я не виноват в том, что сделал мой отец. Но есть и другая причина устроить свадьбу здесь, и теперь речь уже идет о желании вашей дочери. Не говорите Камилле, что я вам признался, она рассердится! Понимаете, это наш секрет… На площади в Прессиньяке, недалеко от церкви, мы впервые увидели друг друга. Не смейтесь, это так романтично!

С мечтательным вздохом Мари кивнула. Вокруг них упоительно благоухали розы, и их аромат смешивался с запахом сена и дикой мяты. И вдруг Гийом заговорил странным, глуховатым голосом:

— Мадам, можно теперь и мне задать вам вопрос?

— Конечно, Гийом!

— Я злюсь на себя заранее, что спрашиваю, но этот вопрос не дает мне покоя… Не знаю, как сказать, это так неприятно… и для меня, и для вас…

— Прошу вас, говорите, не бойтесь! Через три дня вы станете мне практически сыном…

— Вас не было с нами рядом, когда Адриан ударил меня в тот день, четырнадцатого июля, — как раз тогда маршрут «Тур де Франс» проходил через Брив. Я проводил Камиллу до отеля и ждал, чтобы отвести ее обратно на танцы. Сказанные вашим супругом в тот вечер слова мучают меня до сих пор! Я должен знать, правда ли это… Прошу вас, помогите мне!

Мари нахмурилась. Она припомнила, что ни она сама, ни Камилла не присутствовали при этом инциденте и Адриан никогда с ней об этом больше не заговаривал.

— Что же сказал вам мой муж? — спросила она с удивлением.

— Он… Я понял так, что… Как трудно это повторить! Так вот, он крикнул, что мой отец изнасиловал вас в штабе гестапо во время войны. Мадам, это правда?

Обжигающая волна — смесь стыда и смущения — прилила к щекам Мари. Она была очень сердита на Адриана за то, что он раскрыл третьему лицу этот страшный секрет, который она так никому, кроме него, и не доверила. Однако обманывать ей не хотелось.

— Да, это правда, — быстро произнесла она. — Вы никогда не должны были узнать об этом, Гийом! Мой муж напрасно сказал вам это. Война распаляет страсти, это общеизвестно! И Макарий воспользовался моментом. Он смог, наконец, утолить свою ненависть, причины которой мне до сих пор неизвестны. Но ведь он был не один такой! Как вы знаете, миллионы людей умерли в концентрационных лагерях только потому, что они были евреями! Бывают вещи, которые невозможно объяснить! Но вот мы с вами снова ворошим темное прошлое… Я ни на что не жалуюсь, это — единственное, о чем вы должны помнить! Сколько женщин, участвовавших в Сопротивлении, умерли под пытками! Адриан и Поль вернулись домой из этого ада, а я практически не видела ужасов войны! Мою подругу Леони, мать Мелины, расстреляли немцы, а перед этим надругались над ней. Когда я думаю обо всех тех, кто вел себя действительно геройски, я понимаю, что то, что случилось со мной, не такая уж большая беда!

Признание Мари взволновало молодого человека. Он взял ее руку и поцеловал. Эта восхитительная женщина внушала ему огромное уважение.

— Я хочу попросить у вас прощения, — запинаясь, сказал он, — за все то зло, которое причинил вам мой отец… Мне очень хочется думать, что перед смертью он раскаялся. Отныне груз его ошибок мне будет нести еще труднее!

— Нет, Гийом, не говорите так! Перед вами вся жизнь! Умоляю вас, забудьте! Камилла именно так и поступила. И прошу, никогда не рассказывайте ей об этой отвратительной истории. Будьте счастливы оба, это станет для меня наилучшим утешением!

Гийом пообещал, а потом подумал, что Камилле очень повезло иметь такую мать…

Желая отвлечь его как можно скорее от неприятных переживаний, Мари переменила тему: