Возвращение

— Скажите, а где вы планируете жить после свадьбы?

— Я выставил на продажу дом, в котором вырос. Мы поселимся в новом доме — в том, что на выезде из Лиможа. Вы помните эту небольшую виллу, я возил вас туда на прошлой неделе? Там хороший сад… В нем будут играть наши дети… Я хочу начать новую жизнь в стенах, которые не будят воспоминаний… С собой я возьму только кое-что из мебели — то, что особенно люблю.

Мари закрыла глаза и представила своих будущих внуков — ласковых, как Камилла, и белокурых, как Гийом. Она улыбнулась — картинка получилась очень радостной. Гийом добавил едва слышно:

— Мадам, вы когда-нибудь позволите мне называть вас мамой? Мне бы так хотелось иметь такую мать! Моя умерла, и я уже люблю вас так, как если бы был вашим сыном…

Эта просьба поразила Мари. Это было неожиданно — услышать от сына Макария, принесшего ей столько горя, просьбу об этом, как о милости! Она задумалась на мгновение, но сердце продиктовало ей верный ответ:

— Да, Гийом! И не надо этого долго ждать, я просто могу не дожить…

Под чьими-то шагами захрустел гравий. К ним подошла Камилла в легком платье.

— Я никак не ожидала застать своего жениха с тобой, мамочка! Вы что-то замышляете?

Мари встала и погладила дочь по щеке.

— Уступаю тебе свое место! Мы немного поговорили. Хорошего вам вечера, мои милые!

Если Мари думала, что в этот вечер с воспоминаниями и признаниями покончено, она ошибалась. Стоило ей войти в маленький живой тоннель, образованный кустами жимолости, которая притягивала ее своим сладким ароматом, как из полутьмы возникла Мелина.

— Мама, нам нужно поговорить! Это важно!

— Дорогая, ты меня напугала! Похоже, этим вечером все решили прогуляться! Ну, говори, что случилось?

Мелина взяла ее за руку и увлекла в темноту. Мучимая сомнениями и предположениями, девушка хотела наконец получить ответы на свои вопросы. Боясь, что решимость оставит ее, она поспешила начать:

— Мама, прости, но я, сама того не желая, услышала отрывок твоего разговора с Гийомом. Мне очень жаль! Я искала тебя всюду, потом вспомнила про скамейку под елью. Когда я подошла, то услышала, что ты говоришь о Леони. Умоляю, расскажи мне правду о моей матери! Ты никогда мне не говорила, что ее изнасиловали и убили немцы. Я уже взрослая, я должна знать! Можешь говорить открыто, прошу тебя!

Мари почувствовала, что ноги у нее стали ватными. Она оперлась о Мелину, которая, обняв ее за талию, помогла ей дойти до поросшей мхом низкой стены.

— Присядь, мамочка! Я не хотела тебя огорчать! Раньше я не была готова услышать правду о моей матери, о моем прошлом… Я боялась того, что могу услышать! Но теперь я уже не ребенок, которого нужно ограждать от правды. Слишком много тайн, которые меня ранят, слишком много непонятного…

Мари посмотрела на дочь Леони, в чьих голубых глазах горел огонь. Она была права: время тайн прошло. Гийом знал теперь все о своем отце, так почему бы и Мелине не узнать правду о матери? Однако следовало удостовериться, что это желание — не каприз и девушка не будет горько сожалеть о том, что ей стало это известно.

— Это так для тебя важно? Ведь это не вернет нам Леони!

Мелина крутанулась вокруг своей оси — до такой степени она нервничала — и воскликнула:

— Да, это очень важно! Знаешь, однажды мне сказали, что я — потаскуха… как и моя мать. Что мне об этом думать?

Мари вскочила и, взяв Мелину за подбородок, внимательно посмотрела ей в глаза.

— Кто осмелился сказать такое?

— Это уже неважно, мам! И этот человек уже попросил прощения! Как ты помнишь, и Нанетт часто говорила плохо о Леони…

Уязвленная этим признанием, Мари прижала руку к сердцу и закрыла глаза.

— Господи, это Камилла! Вот из-за чего вы в прошлом году поссорились и не общались несколько дней, а потом ты на целый день ушла из дома под предлогом купания в Коррезе! О моя крошка, мне так жаль! А что до Нанетт… Она — из другого поколения. И у нее были весьма ограниченные представления о мире. Сколько я ее ни убеждала, она стояла на своем. А теперь послушай, я расскажу тебе длинную и очень красивую историю любви мужчины и женщины, которые были мне очень дороги. Эти двое не могли отдаться своей страсти именно из-за меня. Речь идет о твоей матери Леони, которую я любила, как сестру, и о моем первом супруге Пьере.

Мелина вздрогнула от удивления. Они с Мари уселись рядышком на пристенок. Наступала летняя ночь, где-то рядом запел сверчок. Вне всяких сомнений, Мари из «Волчьего Леса» в последний раз рассказывала о двух молодых людях, полных жизненных сил, страстных и красивых, которым пришлось долго сопротивляться взаимному влечению, прежде чем уступить всепоглощающему желанию, и которые умерли трагически…

Воспоминания взволновали Мари, по ее щекам струились горькие слезы. Она закончила свой рассказ так:

— Пьер не был со мной счастлив. Я думала только о работе и детях. Мы не были созданы друг для друга, и все-таки мы друг друга любили… Все мы такие разные… Ты, дорогая, очень похожа на свою мать. Матильда унаследовала отцовский темперамент. Лизон и Камилла, как мне кажется, больше похожи на меня. Но одно я знаю наверняка и хочу, чтобы и ты тоже это знала: Леони была замечательным человеком и к тому же очень хорошей медсестрой. Она мечтала быть врачом, но — увы! — в начале века женщине было непросто получить соответствующее образование. Потом она приняла монашество, уже после твоего рождения. Леони посвятила себя Богу, ее помощь матери Мари-де-Гонзаг и маме Тере была неоценимой. В то время они как раз прятали в приюте еврейских девочек. А потом моя дорогая Леони ушла в маки, чтобы лечить раненых, и это стоило ей жизни… Я очень сожалею, что не смогла поцеловать ее в последний раз… Но теперь у меня есть ты, и я люблю тебя так же, как любила ее…

Мелина прижалась головой к плечу Мари. Она тихо плакала, умиротворенная и печальная. Ей так хотелось узнать мать, на которую она была похожа! Брюнетку с черными, как у нее, волосами и голубыми глазами, страстную и любящую приключения…

— Спасибо, мама Мари! Я давно хотела это узнать, но не осмеливалась об этом заговорить! Теперь мне гораздо лучше.

— Так и должно быть, моя девочка! Ну вот, я обрисовала тебе великолепный портрет Леони, а ты платишь мне за это давно забытым «мама Мари»! Мне впору обидеться… — пошутила Мари, но Мелина смутилась.

— Вырвалось, прости меня! Я очень сильно тебя люблю, это правда! А теперь идем в дом, ладно? Мне нужно еще чуть подправить платье подружки невесты…

Они встали и, все еще взволнованные, обменялись понимающими взглядами. Теперь они смотрели друг на друга по-новому. Воспоминания больше не будут причинять им страданий. Наступало время радости. Им предстояло отметить значительное событие, причем как следует — весело, с шутками, песнями и смехом! Гийом и Камилла поженятся и, как в сказках, будут жить долго и счастливо, и у них родится много детей…

Прессиньяк, 20 июля 1954 года

На глазах у всего семейства Поль ловко совершил маневр на своем великолепном тракторе, загоняя его в сарай. Спрыгнув с сиденья, он подбросил в воздух свою фуражку и звонко крикнул «ура!». Ко всеобщему удивлению, он подошел затем к Гийому и обнял его за плечи:

— Мой дорогой зять! Если б мы были девчонками, я бы не только тебя обнял, но и расцеловал! Если бы не ты, не видать бы мне этой прекрасной машины!

Камилла расхохоталась, но Мари растрогалась до слез.

— Мама, иди сюда! Посмотри вблизи на это чудо! — крикнул Поль.

Адриан взял Мари за руку и повел в мягкие сумерки помещения, где стоял McCormick, напоминающий машину из будущего. Кузов был ярко-красным, стальные детали сверкали.

— Впечатляюще! Я говорила тебе, мой Поль, что твой дедушка Жан хотел выписать трактор из Штатов еще в двадцатых годах? В одном сельскохозяйственном журнале он увидел первые американские модели…

— Представляю, какие проблемы он бы нажил себе в то время! Наше приобретение до сих пор обсуждают в поселке, а сколько было завистливых взглядов! — сказала Лора. — Подумать только, до сих пор в Прессиньяке никто не видел трактора! Здесь все еще пашут на лимузенских коровах или на лошадях!