Возвращение

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Мама, что на тебя нашло?

— Не замечаешь никаких перемен в комнате? Посмотри вот туда! Надеюсь, перестановка тебе нравится!

Девушка посмотрела в указанном направлении… и побледнела.

— Мама, куда делась этажерка, которая стояла там, под окном?

— Наконец-то ты поняла! Мне она понадобилась, и я заменила ее этим красивым столиком. Проблема в том, что мне пришлось выложить все твои вещи перед тем, как отнести ее в гостиную…

— Куда ты положила мои вещи? — воскликнула Камилла, начиная сердиться.

— О каких именно вещах ты говоришь? Об этом хламе, что валялся на полках? Или о стопке писем, перевязанной розовой ленточкой?

Камилла покраснела и в одну секунду от гнева перешла к панике. Потом, понимая, что не должна подавать виду, как это ее взволновало, сказала тихо:

— Это мои письма, только мои! Надеюсь, ты их не читала.

— Увы, почерк был тот же, что и на письме с соболезнованиями, которое я получила в январе от Гийома Герена. Я пережила шок, можешь мне поверить! Я сравнила письма, чтобы убедиться… И, как говорится, открылись глаза. Я считала тебя серьезной девушкой, а ты — худшая из притворщиц!

— Мама, не говори так! Надеюсь, ты ничего не сказала папе! И вообще, все это — из-за него…

Камилла, с трудом сдерживая слезы, упала на свою постель и торопливо заговорила:

— Помнишь тот вечер 14 июля в Бриве? Я назначила Гийому встречу на танцах. И папа все испортил, когда ударил его. Думай, что хочешь, мама, но Гийом — хороший парень, очень порядочный. Мне было так стыдно за грубость отца, что я решила ему написать. И он мне ответил. Вот и все!

— Ты снова врешь, Камилла! — вздохнула Мари. — Если ты назначила ему там свидание, значит, ты и раньше ему писала!

Девушка только отмахнулась.

— Мама, если хочешь знать, я влюблена в Гийома с той самой первой встречи в Прессиньяке, возле булочной родителей Лоры. Очень долго я лишь мечтала о нем. Он был для меня прекрасным принцем… Однажды он приехал в Обазин, помнишь?

— Помню.

— Я была так рада! Я ждала одного: чтобы ты ввела его в дом, чтобы он меня увидел! Но нет! Вы снова разбили мою мечту! Вы с папой запретили говорить о нем, приближаться к нему… И я узнала об анонимных письмах. Сначала мне было очень горько, что он во всем этом замешан. Потом я его простила… как положено любому доброму христианину… Но ты — нет!

Мари топнула, кулаки ее сжались. Она посмотрела на дочь и сказала, чеканя каждое слово:

— И ты рассказываешь о том, как должен поступать добрый христианин? Ты, которая осмелилась рассказать Гийому, что твоя приемная сестра спит с местным парнем! Спасибо, я узнала много интересного о Мелине! Но все это ты должна была рассказать мне, а не постороннему человеку! Тебе, наверное, хотелось, чтобы он еще раз над ней посмеялся, он ведь смеялся, когда Элоди назвала ее байстрючкой! Камилла, ты представляешь себе, как ты меня огорчила? А ведь мне и так совсем невесело… Я скорблю о твоей сестре и о Нанетт и вдруг узнаю, что мои дочери занимаются бог знает чем у меня за спиной, попирая принципы, которые я им внушала! Ты видишься с Гийомом втайне, ты с ним целовалась! А Мелина! Я просто не могу в это поверить! Как может девочка ее возраста…

Внезапно она почувствовала, что у нее не осталось сил сопротивляться реальности. Мари опустилась в кресло у окна.

— У меня теперь надежда только на Луизона! — прошептала она, растерянная, подавленная. — Хотя и он, возможно, будет вести себя плохо, когда вырастет… Вы, наверное, посмеялись от души над моей наивностью?

И она зарыдала, закрыв лицо руками. Камиллу мучила совесть. Она опустилась на колени возле матери.

— Мама, я люблю тебя всем сердцем! Но попытайся меня понять! Вы с папой бываете такими строгими! Вы славные, любящие, но вы столько всего нам запрещаете! Я знала, что вы запретили бы мне писать Гийому. А признаться, что я люблю его, — значит, спровоцировать жуткий скандал в доме. Я считаю, что вы несправедливы к нему, и все это — из-за тех писем и из-за того, что он — сын Макария Герена, твоего заклятого врага! Ты ненавидишь Гийома, не зная его. Честное слово, глядя на вас, поверишь, что живешь в девятнадцатом веке!

Мари подняла голову и посмотрела в глаза дочери. Она не верила своим ушам. Вместо того чтобы просить прощения, Камилла отстаивала свою точку зрения и даже упрекала ее, свою мать! Мари поторопилась получить ответ на мучивший ее вопрос:

— Дорогая, я не относилась к Гийому плохо, пока он не рассказал мне правду об этих письмах, которые попортили столько крови твоему отцу и мне. Скажи, откуда ты про них узнала?

— У Мелины есть дурная привычка подслушивать под дверью. Это было в тот день, когда Матильда призналась тебе, что ждет ребенка. Ты рассказала ей об анонимных письмах, об Элоди, о Гийоме… А от нас с Мелиной ты снова скрыла правду! Уверяю тебя, мам, это возмутительно и унизительно, когда тебя считают ребенком, в то время как ты уже почти женщина! Одна моя подруга вышла замуж в семнадцать лет, и мне нужно было последовать ее примеру!

Откровения дочери разрывали Мари сердце. Пока она отстаивала невинность дочерей перед супругом, одна из них подслушивала у двери и узнавала о любом событии в семье, стоило ему случиться, а другая мечтала поскорее уйти из дома и жить в любви со своим прекрасным Гийомом! И вдобавок ко всему, Камилла считает, что во всем виновата она, ее мать! Какая ирония судьбы! И все же Мари не могла не признать, что в словах дочери много правды. Адриан говорил то же самое. Возможно, наконец пришло время принять реальность? Дочери уже совсем взрослые…

Камилла слишком долго ждала такой возможности, а потому просто не могла остановиться. Ей нужно было выговориться. Все это время она терзалась тем, что приходится скрывать свои чувства от матери и притворяться. Она сказала тихо:

— Мама, ты знаешь, что Гийом приходил на похороны Матильды? Он хотел поддержать меня. И, думаю, именно в тот день он в меня влюбился. Я это поняла по его письмам. Он любит меня, я это знаю, и я его тоже люблю!

— Я не знала… про похороны… Я читала не все письма. Послушай, Камилла, я признаю, что отказывалась замечать, что ты уже выросла, но тебе следовало рассказать мне о своих чувствах к Гийому. Честно говоря, он показался мне хорошим парнем в тот день, когда мы с ним разговаривали у канала.

— Но ведь ты никогда не сможешь забыть, что он — сын Макария, правда? И папа тоже! Если бы ты знала, как мне было плохо оттого, что мне приходилось видеться с ним тайком! Скажи, у меня есть шанс общаться с ним, ни от кого не прячась? Мам, скажи! Я хочу, чтобы ты знала: я терпеливо ждала своего совершеннолетия, чтобы выйти за него замуж, с вашего согласия или без!

Сделав это признание, она наконец успокоилась, положила голову на колени матери и дала волю слезам. Открывая матери свое сердце, Камилла сильно рисковала, но теперь она была счастлива, что наконец смогла поговорить с Мари как женщина с женщиной. Возможно, мать сумеет простить ей все эти секреты и обман… Долгое молчание Мари ее насторожило. Девушка взмолилась, ища материнского участия:

— Мамочка, поговори со мной! Скажи, ты хотя бы понимаешь меня? Я никогда не полюблю другого! Я пыталась его забыть, стала интересоваться другими парнями и даже молодыми преподавателями, с которыми сталкивалась в Тюле, но никто не заставил мое сердце биться так, как оно бьется при виде Гийома! Я ничего не могу с этим поделать…

Матильда заметила в Камилле смутное сходство с Матильдой. Те же крепко сжатые губы, чуть приподнятые брови, а в ее глазах читалась отчаянная мольба о помощи — так смотрит ребенок, который боится, что его отвергнут… Нет, на этот раз она не повторит прежних ошибок! Поэтому, сделав над собой невероятное усилие, она поспешила успокоить дочь:

— Моя взрослая девочка, я хочу только твоего счастья! Дай я обниму тебя! Сейчас не время ссориться! Я уже потеряла одну дочь из-за своей слепоты, и больше этого не будет!