Возвращение

— Я сейчас вернусь, Ману, прошу, дождись меня!

И зашептала малышу на ушко, выходя из комнаты:

— Бабушка уложит тебя на свою кроватку, дорогой! Ты уснешь, и тебе приснятся самые яркие и добрые сны…

Их с Адрианом спальня находилась в противоположном конце коридора. Мари вошла, включила лампу и уложила Луизона. Мальчик не сопротивлялся, он уже зевал.

Мари вышла, погасила свет и вздохнула. Теперь предстояло заняться Матильдой. Она вернулась в комнату дочери, заранее напуганная тем, что ей предстояло там увидеть.

— Ману, дорогая, что ты сделала?

Мари подошла к дочери и заметила, что она вся дрожит. Под ногами Мари услышала хруст. Это были осколки зеркала. Она отвела Матильду к постели и уложила ее. Та позволила это, безвольная, как кукла. Включив прикроватную лампу, Мари, наконец, поняла, откуда кровь: многочисленные осколки остались в ранках на лице дочери, на лбу был сильный порез, но все это не представляло серьезной опасности. На красивой груди Матильды, чуть пониже шеи, выделялось коричневое пятно гематомы.

— Я все время буду с тобой, моя крошка Ману! Я тебя полечу, и все будет хорошо, верь мне!

Казалось, дочь не слышала ее и мрачно смотрела на мать.

Мари принесла миску с теплой водой, тонкое полотенце и пинцет. Нужно было как можно скорее вынуть осколки и промыть ранки.

— Бедная моя Ману! Сделать с собой такое из-за этого мерзавца! Ты шокирована, я это понимаю, но ведь ты должна подумать о своем сыне…

— Зачем нужен ребенок, которого не любит его отец? — пробормотала вдруг Матильда. — Жилю нравится делать так, чтобы Луизон расплакался, а потом ругать его! Мама… не уходи! У меня больше нет сил…

— Я останусь здесь, с тобой, обещаю! Но что ты сделала с лицом? И зачем?

— Мне больше незачем быть красивой… Жиль… Он меня теперь не любит! И я решила себя изуродовать. Вот!

Она говорила, запинаясь. Мари уже поняла, что за драма разыгралась в этой комнате. Когда действие успокоительного закончилось, Матильда проснулась. На стене, между комодом и платяным шкафом, висело зеркало в резной деревянной раме. Мари купила его у торговца подержанными вещами на ярмарке. Матильда встала и, увидев свое отражение в зеркале, сорвала его и в отчаянии ударилась о него лицом, поранив себе нос, лоб и щеки.

— Но зачем так себя мучить? — со вздохом спросила Мари и вынула из ранки на щеке осколок зеркала. — Ты ведь действительно могла изуродовать себя! Дорогая, тебе всего тридцать! Не думай больше об этом чудовище! Жиль в моих глазах чудовище, другого слова не подобрать, — порочное, жестокое, эгоистичное чудовище! Он и тебя увлек на скользкую дорожку, но ты у нас сильная, ты выберешься!

Матильда ее не слушала. Ее взгляд снова затуманился, руки задрожали. Наконец она проговорила тихо:

— Мам, мне нужен укол! Я хочу заснуть, чтобы перестать думать, и никогда не просыпаться… Я так давно не спала! Стоит мне закрыть глаза, как я их вижу… Они целуются взасос… голые. Они прижимаются друг к другу, потные…

Услышав это, Мари окаменела. Она не хотела ничего об этом знать. Столь отвратительные образы нужно гнать из ее дома и из головы. Пусть Матильда замолчит и поскорее уснет! Но у дочери, похоже, снова начинался нервный припадок, и фразы беспорядочно срывались с ее окровавленных губ:

— Мама, спаси меня! Я их слышу! Я всюду их вижу! Жиль… Он его ласкал… как меня! Его лицо… Он улыбался… Глаза были такими ласковыми… И он говорил ему такие нежные слова, каких я никогда от него не слышала… А потом… Он стал заниматься с ним любовью… Я знала, что ему это нравится… Он каждый раз пытался меня заставить, но я не хотела! И он бесился… Он меня бил…

Последние слова объяснили Мари происхождение гематомы. Она прикоснулась кончиками пальцев к отметине на груди дочери.

— Сюда?

Матильда поморщилась, будто от боли, но тут же заговорила снова. Она не могла остановиться. Так долго копившееся в ней страдание рвалось наружу. Это был неконтролируемый поток слов.

— Это самый свежий след… Жиль бьет меня уже год. Когда родился Луизон, он словно с цепи сорвался! Я перестала ходить на работу. Клиентки смотрели на меня косо, особенно если синяки были на видном месте… Мне пришлось нанять управляющего. Ты, мама, ничего не замечала. А я так боялась, что ты увидишь! Но тональный крем меня спасал. Я держалась молодцом все эти месяцы, но больше не могу. Это слишком… На прошлой неделе я раньше обычного вернулась от няни Луизона. В квартире пахло табаком и алкоголем. Я услышала голоса, звуки… Скрипела кровать. Я сразу все поняла! Я сняла туфли и тихонько подошла к двери в другую комнату. Я думала застать его с женщиной… Какая я идиотка! Правда? Хотела поймать их на горячем… И у меня получилось!

Матильда разразилась истерическим смехом. Несколько минут она изъяснялась внятно, но теперь, похоже, снова потеряла над собой контроль. По изрезанным щекам заструились слезы, безумный смех сотрясал худое тело. Мари испугалась. Как же это остановить?

— Матильда! Ману!

Но молодая женщина ее не слышала.

«Господи, моя дочь сходит с ума! И Адриана нет дома! Что мне делать?»

Мари колебалась. Оставить Матильду одну было слишком опасно. Что, если она встанет с кровати? В таком состоянии она способна на все… Снова станет себя терзать или того хуже! Мари задрожала от одной мысли об этом.

Она разрывалась между страхом и осознанием необходимости что-то предпринять, когда с первого этажа донесся какой-то звук. Кто-то вошел в дом! Мари сбежала вниз по лестнице и бросилась к входной двери. Камилла, которая не ожидала увидеть мать такой перепуганной, застыла на месте, так и не выпустив дверную ручку.

— Мама, что с тобой?

— Дорогая, слава Богу, ты пришла! Не знаю, зачем ты вернулась, но, умоляю, беги скорее за отцом! Пускай возвращается немедленно! Прошу тебя!

Девушка не стала ждать объяснений. Она сразу поняла, что случилось что-то серьезное.

— Уже бегу! Бабушка забыла свой кошелек, но это не страшно!

— Это не страшно! Быстрее, Камилла, быстрее!

Мари поспешила вернуться в комнату Матильды, которая так и лежала на кровати, уставившись в потолок.

Несколько минут спустя прибежал Адриан. Мари в нескольких словах объяснила, что произошло. Он осмотрел раны молодой женщины, уделив особое внимание ее лицу. Гематому он тоже, конечно же, увидел.

— Господи, вот несчастье!

Матильда пришла в себя. Узнав отчима, она в отчаянии вцепилась в его пиджак:

— Папа! Почему ты не рассказал мне, что мужчины делают это друг с другом? И хуже всего то, что я до сих пор его люблю! Я его хочу! Он мне нужен! Он — мой! Если он пообещает мне не иметь больше дела с этим Патриком, я его прощу… Я слышала истории о таких мужчинах, но никогда этому не верила! Один раз, в Бриве, в кафе, какой-то тип обозвал Жиля грязным педиком, но я подумала, что он просто хотел посильнее его оскорбить. Я не поняла… Папа, я не знала… Клянусь тебе!

Матильда вдруг отпустила отца, оттолкнув его, и села на постели. Она хотела встать, уехать… Вырваться из рук тех, кто ее удерживал… Небывалый гнев утроил ее силы. Молодая женщина отбивалась как сумасшедшая и даже попыталась впиться ногтями в лицо склонившейся над ней матери.

— Отпустите меня! Мне нужно к нему! Он меня ждет! Если я не приеду, он уйдет с Патриком! Я хочу уехать!

Мари никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Если бы рядом не было мужа, она бы не пережила этого ужаса!

— Держи ее хорошенько! — велел он. — Я принесу лекарство, нужен препарат посильнее!

— Хорошо! Но только поторопись!

Адриан в коридоре столкнулся с Лизон. Когда Камилла прибежала сказать, что Адриан должен вернуться домой, молодая женщина тоже ушла из церкви, понимая, что может понадобиться ее помощь. Отчим сказал ей:

— Мари с Матильдой. Я спущусь за лекарством и сразу вернусь.

Лизон кивнула и вошла в комнату сестры.

— Мамочка, я пришла! Что у вас тут случилось? И что у Ману с лицом?

Мари так и не успела стереть всю кровь, которая уже засохла. Многочисленные порезы чуть припухли. Лизон, естественно, не ожидала застать младшую сестру в таком состоянии.