Страница 10 из 12
— А почему вы на дне рождении не были? — спросила я и едва сдержала порыв позвонить Турову и умолять его принести мне льда из холодильника, аспирина, чего угодно, только чтобы это все прекратилось.
Розамунда была как‑то поустойчивее. Хотя, в общем‑то, ее на самом деле не было. Хотя… Ощущение кислоты на коже, длинные тяжелые волосы и глаза в глаза с Гамовым. Неужели все придумка и игры разума?
— Только прилетела из Парижа, никак не успевала. Собственно, это вас не касается.
Я сглотнула, кивнула и вышла за пятнадцатым, наверное, стаканом воды. Рядом с кулером обнаружился Туров, по всей видимости, разговаривавший с цистерной.
— Гера! — размашисто выдавила из себя я и хлопнула его по плечу. — Общаемся с неживой природой, никак?
— Воды холодной нет, Оливин, кто‑то переусердствовал и сломал кран. Есть предположения насчет личности злоумышленника?
Он издевательски посмотрел на меня. Я снова испытала какое‑то странное и размытое ощущение, совсем уж непонятное в свете того, что мне наконец‑то удалось добраться до Лешки, только вернувшегося из очередной командировки.
Виски сжало тисками, и я зажмурила глаза.
Против ожиданий, Туров хмыкнул даже как‑то сочувственно и налил стакан горячей воды — мне. Я протянула руку, потом поняла, что смогу взяться только за самый край, какого‑то черта проскользила по туровским пальцам и, смущенная и злая, вернулась в кабинет, делая глоток и, конечно, обжигаясь до ужаса.
Любовница Гамова что‑то кому‑то втолковывала по 'Верту', поэтому в довершение всего я чуть было не облилась кипятком. Грызущее чувство заползло под кожу, и я, испугавшись, вдруг поняла, что совсем не ко двору Максимиллиана Гамова, предпочитавшего ровесниц и дам постарше.
В коридоре раздались торопливые шаги, что‑то хрипло бросил Туров, в ответ послышался знакомый смех. Наверное, надо было бежать.
— Полночь сказал, что ты умираешь, — усмехнулся Гамов, входя в кабинет и протягивая мне пакет из находившейся неподалеку кофейни.
— Полночь? — дама на том конце комнаты рассмеялась. — Это вы так Германа зовете?
'Дошло', — мрачно подумала я.
— Мам? — удивленно спросил Макс и рванул к своему столу.
Полсекунды я пыталась понять, потом, не веря своим глазам, начала подмечать бесконечное множество, миллион маленьких, поразительных сходств. В самом деле, она его в пятнадцать, что ли, родила? И почему мне это сразу не пришло в голову?
Стараясь не смотреть на то, как они радостно обнимают друг друга — Макс сделался похож на ребенка, и мое сердце дрогнуло — я деловито вытащила из пакета три больших стакана. Так, один ему, один мне, один… Я сжала зубы посильнее. Один до краев был наполнен льдом.
— Роза, познакомься, это моя мама, Елена Леонидовна.
Я подняла взгляд на расцвевшего Гамова, велела себе принять уже наконец‑то приятную позу и выражение лица сделать попроще, улыбнулась — и подошла к ним обоим.
— Очень приятно, — сказала я, и это почти не прозвучало ложью.
Гамовская мама хохотнула и изменилась поразительно.
— Это непростое дитя, о котором я слышу от тебя вот уже на протяжении последнего года, решило, что я твоя любовница.
Я просто взяла и уронила стакан со льдом на пол. Он рассыпался, правда, не весь, и Гамов изумленно переспросил:
— Да ладно?
Я присела, собирая разлетевшиеся льдинки и испытывая мучительное желание высыпать их себе за шиворот. Давненько не встречалась с такими проницательными женщинами. Минимизацию потерь надо было начинать прямо сейчас, а я понятия не имела, в какую сторону двигаться.
— Я просто слишком много выпила вчера в честь вашего сына и позволила себе легкую неточность суждений, а потом, в самом деле, вы себя в зеркале видели?
Самая жалкая тирада за последние пять с лишним лет; даже отъезд из Лондона и разговор с отцом потребовали меньше слов. Но мать Гамова вдруг легко рассмеялась, едва заметно светлея лицом:
— Раз уж это твоя прекрасная Оливинская такое говорит, впору поверить, а, Макс, что скажешь?
Гамову мое никчемное оправдание тоже пришлось по вкусу. Я наконец дособирала льдинки и, не поднимая головы, ушла в ванную. Не хватало, чтобы они увидели мои пылающие щеки.
Подсчеты я начала производить, простояв несколько мгновений внутри и немного придя в себя. Судя по всему, страшного ничего не случилось, и выводов никаких Гамов сделать не сумел. Минутку, а что это вообще за 'год от тебя про нее слышу'?
Любопытство — и невыносимое желание кофе — выгнало меня наружу.
— …пригласи ее, даже не думай отказываться, я, конечно, обещала ничего не говорить о Рите…
— Мам!
Брови поднялись сами собой, и я усиленно закашляла еще в коридоре. Не хватало еще прийти в самый драматический момент семейных разборок. Неполадки в семье Гамовых? Не все радужно в Датском королевстве? Да как там эта фраза звучала в оригинале?
Я зашла внутрь, изобразила самую смущенную из всех своих виноватых улыбок и устремилась к кофе.
— Мы на минутку, — сказал Гамов и куда‑то потащил свою прекрасную во всех отношениях маму.
Не мудрствуя лукаво и отчаянно пытаясь не делать приятных выводов, я приложила к затылку остатки льда и приложилась к стакану с карамельным маккиато. Мир очень быстро принялся светлеть, и я вспомнила, как поцеловала Макса в небритую щеку, а на губах почему‑то осталась сладость, хотя пахло от него чем‑то очень горьким и невыносимо сексуальным.
Стакан ушел за пару минут. Я потянулась и наконец‑то почувствовала себя более — менее живой. Это был отличный результат, ведь живой по — настоящему я не чувствовала себя — дайте‑ка подумать — пять лет.
— Душенька, — пропела Арлинова, появляясь в дверях, — пойдем‑ка со мной.
— Что‑то не так, Микаэла Витальевна? — Я вскочила на ноги и буквально ринулась вслед за ней.
Посреди небольшого холла стояли все: Туров, Макс, его мама, а теперь еще и Арлинова.
— Вот, Максим похлопотал сегодня с утра. Я считаю, что правильно сделал.
В моем болящем и болеющем мозгу прокатился десяток предположений, оставляя за собой пустоту и тишину. Гамов сделал шаг вперед, я, инстинктивно — шаг назад, и все рассмеялись.
— Это танец, такой танец, да? — впервые за сегодня отступная фраза удалась мне на отлично — и разрядила обстановку окончательно.
— Это тебя в штат переводят, Оливин, — укоризненно сказал Туров.
Гамов поднял правую руку, останавливая его:
— Несмотря на то, что госпожа Оливинская проработала с нами всего полтора месяца, вчера она доказала, что достойна перейти в ранг действительного статского советника…
Я засмеялась в голос. Умеет же так шутить!
— … вернее, действующего оперативника. Так что, Роза, мы приняли решение не морочить тебе голову и выдать наконец‑то удостоверение.
Я приняла корочку в руки, раскрыла ее — и сердце отправилось бегать марафон. Настроение, вопреки всему, не улучшилось.
Чуть кивнуть, впрочем, пришлось, и тогда все принялись меня поздравлять и жать руки. Туров вытащил из‑за дивана бутылку шампанского, мне стало немного плохо, все сделали по глотку из прозрачных стаканчиков; Арлинова приняла строгий вид и разогнала нас по кабинетам. Я немного замешкалась, снова вчитываясь в буквы на красном фоне, испытала нечто вроде отвращения к себе и чуть не влетела в гамовскую маму, собравшуюся уходить.
— Проводите до выхода? — спросила она, и я кивнула, запихивая удостоверение в карман джинсов.
Мы вышли на лестницу и стали неспешно спускаться вниз.
— А почему так рано уходите?
— Да я вообще не должна тут быть, — Елена Леонидовна поджала губы. — По Максу соскучилась.
За эти слова я простила ей все возможные и невозможные прегрешения сразу.
— А рейс? — спросила я.
Она глянула на меня исподлобья:
— Наверное, вы в курсе, что их несколько в день. Но все отменили или отложили. Я приехала в пятом часу утра.
— И он не встретил? — поинтересовалась я недовольно, потом укусила себя за язык. Нашла, чем заниматься, лезть в отношения матери и сына!