Страница 12 из 12
— О чем разговор? Зефир, зеро, что еще в наличии? Зарин, зоман? — я протянула зажигалку Гамову и, холодея, увидела, что это самая простенькая Зиппо с витиеватой, судя по всему, зеркальной гравировкой. Слово 'Рита' я, впрочем, прочесть сумела. Подарок на какую‑нибудь годовщину.
Главное — держать лицо поровнее.
Туров рассмеялся:
— Нет, зарина и зомана пока нет. Впрочем, все это не твоего ума дела, Оливин.
Я подняла брови на рекордную высоту. Гамов, видимо, успел взять себя в руки — что за Степа еще? — потому что сказал спокойно:
— Так мне нравится эта ваша взаимная ненависть.
Мы с Туровым, не сговариваясь, фыркнули.
— Ладно, суфражистки, я пошла. Вы тут можете дальше за права обиженных и угнетенных на лестничной клетке курить, а мне надо реальность закрывать.
Сделав два шага к выходу, я остановилась и со вздохом обернулась.
— Нет, не пошла. Макс, мне нужна твоя отмашка.
Ничего я, конечно, не забывала, но подобное отношение ко мне… диктовало определенные правила игры.
— Давай‑ка сюда, — Гамов протянул руку и забрал роман. — И не обижайся. Просто мы не хотим забивать тебе голову.
— Серьезно? — тихо спросила я, старательно отводя взгляд от ежившегося на холоде Турова, одетого в майку и тоненькую толстовку. Что с ним сегодня, в самом деле, пластическую операцию сделал?
Я старательно подавила раздражение, еще не хватало, столько эмоций одновременно. В активе остались желание (легко списываемое на гормоны и возраст), дикое любопытство и стремление досадить. Последние два тоже надо было как можно быстрее убить.
— Может, вы не хотите, чтобы я ушла в зеро, как этот ваш Степа?
Вопрос произвел самый неожиданный эффект. Туров, по моим представлениям, профессионально курящий лет с пяти, подавился сигаретным дымом и принялся судорожно кашлять; брови Макса сделали такой кульбит, что я даже немного позавидовала.
— Арлинова упомянула какого‑то Степу, вы тут стоите про зеро разговариваете, да ты и сам про него рассказывал, что такого‑то? — пожала плечами я. — Зеро — это Закрытие реальностей, да?
Гамов молчал, Туров кашлял, и я на мгновение испытала досаду. Не надо было поднимать вопрос. Не сегодня. Крутящиеся в голове вероятности явно на это указывали.
— Однако, — сказал, наконец, Гамов, протягивая роман обратно. — Вообще, ты действующий сотрудник, моего одобрения тебе больше не требуется. Хочешь — закрывай, хочешь — оставляй. Ответственность на тебе. За весь мир.
— Хочешь — уходи в зеро, — вдруг резко подобрался Туров, изнутри своего самого 'я' защищая Гамова так, что я даже удивилась.
— Ребят, в самом деле, пошутить, что ли, нельзя?
— Нет — нет. Дадим тебе Степин номер, позвонишь ему, мы с Максом, если что, рекомендацию составим.
Я помотала головой, развернулась и вышла на заснеженную темную улицу, твердо решив про себя деконструировать реальность и взять заслуженный отгул, полагавшийся оперативнику после работы.
У самых ворот меня нагнал Гамов.
— Роза, погоди.
Я подняла левую руку и помотала головой.
— Я понимаю, что ты ничего даже слушать не хочешь. Дело не в этом.
Шел снег, крупный и пушистый, прямо как в сказках.
— Дело в том, что…
— Что Оливину пора бы перестать изображать из себя драгоценный камень.
И Туров подоспел, надо же.
— Давай, Роза, сходи, закрой реальность, а потом встретимся в кафе втроем и поговорим.
Это прозвучало так буднично и почему‑то обидно, что я сразу затрясла головой.
— Нет уж, Макс, я схожу, предложу барышне издаться и поеду домой денька на три. Прорыв, вредность производства, все такое.
— Оливин, — Туров и на улицу вылетел в своей чертовой толстовке и теперь ежился от холода, — не валяй дурака. Мы не можем издать всех. Есть квота.
— После того, как издали меня? — Я прищурилась, переводя взгляд с одного на другого. — А что такого? Неплохая книга у девушки, между прочим.
— Тебя издали твои издатели, — угрюмо проговорил Гамов, вертя в пальцах чертову зажигалку и глядя куда‑то вниз. — Ты что, по самиздатам ходила и сетевую популярность набирала? Пропустил я как‑то этот момент. Что скажешь, Гер?
— И я пропустил, — Туров скрестил руки на груди. — И кто бы что ни говорил, ты талант, Оливин.
В этот момент я чуть не упала лицом в снег:
— От вчерашнего не отошел, Гер?
Тот лишь укоризненно покачал головой.
— Мы тебя не издавали! — упорно повторил Гамов.
— Знаю, — бросила я. — Так что с 'Бериллом'?
— Деконструируй, раз решила, что опасно. Гер?
— Хлебнем мы с Оливином еще, — раздраженно бросил Туров и пошел обратно в офис.
Гамов недовольно мотнул головой:
— Мне бы не хотелось, чтобы ваши личные отношения как‑то влияли…
— Ты шутишь?
— Ладно, об этом после. Иди и деконструируй уже.
— Ага, а девочка потом писать не сможет.
— Сможет. Если захочет.
Последнее Гамов почти выплюнул.
Я как можно более иронично кивнула — и шагнула в 'Берилл'. С места и без подготовки. Хорошее воображение, роман в руках и толика злости иногда творят чудеса.
Лондон оглушил меня шумом, цветом и запахами. Солнечный, невероятный, небывалый Лондон моего детства. Из окна несутся 3 Doors Down, я замираю на мгновение — и сразу понимаю, где я и зачем. Песня не перестает играть, но я все‑таки знаю и делаю два глубоких вдоха, глядя на свои трясущиеся пальцы.
Роман был про молодую симпатичную авантюристку, обнаружившую магию в обыденном и закрутившую ее в разные стороны, в основном — для личных целей. Она попадала в многочисленные переплеты, моталась из страны в страну, но заканчивала явно лучшим человеком, чем была изначально. Я неловко потопталась на месте под музыку. Судя по всему, через какое‑то время героиня должна была появиться именно здесь. Мне, однако, не было никакой надобности с ней общаться. Я и в Лондон‑то попала только потому, что знала в указанном посреди книги районе каждую трещинку. Автор же, неплохая, видимо, барышня, писала пабы и достопримечательности по картам Гугл, а поэтому… Мир начало едва заметно потряхивать почти сразу после того, как я огляделась.
— Тепло вы как‑то одеты для нынешних погод.
Я удивленно обернулась на звук голоса. На крыльце дома сидел молодой парень в перчатках с обрезанными пальцами и курил сигарету.
— Вам, вам говорю, — кивнул он и задумчиво посмотрел вниз. Карие глаза, темные волосы, идеальная шея…
— Ну она тебя и написала, — только и смогла вымолвить я.
В голову сразу пришла запретная, но совсем не тронутая идея, и я поняла, что сейчас сделаю. Вот просто возьму и сделаю, и гори там Гамов синим пламенем со своими правилами, а Лешка… Что Лешка, это же ведь не измена. Я сделала шаг вперед, наклонилась и поцеловала невозможного, несуществующего персонажа прямо в пахнущие дымом губы, провела правой рукой по шее. Он как‑то даже опешил — да откуда же в неглубокой книге такой герой? — а я рассмеялась и побежала вниз по улице, изо всех сил надеясь, но зная, что ничего не получится, увидеть белый дом. Солнце слепило, совсем как в детстве, да и наплевать, ну кто перепутает чужую книжку с реальностью, Саус стрит, направо на Вейвертон, потом Чарльз. Я встала, как вкопанная, видя совсем другие дома, больше похожие на Ригу или Краков, согнулась пополам — почти как от боли, и мир стал рушиться прямо у меня на глазах. Я не выходила долго, пока не начали орать люди, потом вздрогнула — и шагнула из романа в первую попавшуюся дверь.
Гамов, все так же стоявший рядом (да меня не было секунды три, наверное), похлопал по плечу и повлек за собой в машину, а я никак не могла отдышаться, обманутая и оглушенная, потому что в детстве однажды потерялась и бежала так же, Саус стрит, Вейвертон, Чарльз, знакомая местность, тут живет Ирен, Ирка, (кстати, со спины какую‑то блондинку я только что видела и почти решила, что это правда), еще немного — и вот он, дом, а на крыльце перепуганные мама с папой. Ничего подобного. Другая местность. Другое все. Фальшивое и ненастоящее. А если бы нет?
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.