Зимовка Зор-Мазар

Поэтому его особенно злило, когда Темирбек, похлопывая Веру по животу, говорил:

– Вера, Вера, давай баранчук. – Темирбек был совершенно твердо уверен, что они с Верой муж и жена. Темирбеку и в голову не приходило, как это можно много месяцев жить в одной комнате и не быть мужем и женой.

В этих случаях Глеб со злостью хлопал дверью и уходил из землянки.

В феврале Глеб с Темирбеком ушли надолго. Глеб хотел понаблюдать архаров и кийков в самый трудный период их жизни. В феврале здесь бывали снегопады, а когда снегу становилось много, на верхней части гор архарам добираться до корма было очень трудно. Трудно добираться до травы, но еще труднее уйти от врага. Рыхлый снег не держал острые копыта кийков и архаров, но мягкая лапа волка, широкая лапа барса проходили по снегу не проваливаясь.

В этот трагический период и гибли архары и кийки, гибли подчас целыми стадами. С волнением и тревогой вспоминал Глеб Зор-кульджу. «Где ты, мой красавец, где ты, великан, – думал он, – где ты?» И каждый раз он волновался, выходя на наблюдение, увидит ли великана, жив ли он, и каждый раз радовался, завидев его мощную гордую фигуру. Зор-кульджа стал теперь менее темным, его труднее было заметить.

В этот раз Глеб с Темирбеком с утра начали подъем на плато. Они взяли с собой лошадь с грузом, а сами шли налегке. Снег был не очень глубок, и Глеб несколько раз пристально разглядывал в бинокль через широкую долину противоположную сторону хребта. Но никаких проталин, никакого сокращения снега не было заметно. Зимнее солнце еще не в силах было справиться со снегом.

«Далеко, далеко еще до весны», – думал Глеб.

К вечеру они дошли до своей базы, которая по-прежнему была у самого плато, в летовке. Они разгрузили лошадь, а затем Темирбек повернул ее носом к дому и с размаху вытянул камчой. Лошадь рванулась и сначала нерешительно, а затем все быстрей пошла домой вниз.

Ночевали они хорошо, палатка была теплая и мешки пуховые, а когда горел примус, было просто жарко.

На следующий день пошли искать козлов, стадо они нашли на прежнем месте – в скалах под плато, там оно ночевало, но козлов было гораздо меньше – всего 20. Напрасно Глеб обшарил все в бинокль и облазил окружающие скалы, обошел все склоны, но козлов нигде не было, ясно, что это работа ирбиса.

«Где же наш красавец, где же наш Зор-кульджа», – думал он на следующий день, отправляясь на поиски архаров.

Все склоны и все плато были истоптаны, всюду виднелись дорожки и целые вытоптанные площадки. Снег давно не выпадал, слой его был тонок, и видно было, что и архары и кийки, спускаясь со скал на пологие склоны, находят достаточно корма.

Среди дня в восточной части плато, километров за десять от их базы, с вершины небольшого увала они наконец увидели архаров, мирно пасущихся посередине пологого широкого понижения. Их было одиннадцать. «Молодец, Зор-кульджа, – подумал Глеб, – ты умеешь водить стадо, не может добраться до вас ирбис».

И тут же, как только опустил бинокль, он увидел на вершине увала рядом с собой следы барса. Петляли прерывающиеся цепочки, следы нескольких лёжек барса между камней.

Зверь, видимо, плотно прилип к стаду архаров. Вероятно, большую часть зимы он жил за счет кийков, но теперь либо кийки были слишком осторожны и на ночь уходили на такие недоступные кручи, куда и барс не мог попасть, либо архары стали менее осторожны, но, по-видимому, барс уже не первый день следил за архарами.

Темирбек тоже недовольно потряс головой, он хорошо знал привычки ирбиса. Ирбис, присосавшийся к стаду, не сулил ничего доброго, рано или поздно какой-нибудь архар совершит ошибку, подойдет близко к скалам, к осыпям, к россыпям, к любому месту, где может скрыться барс, – и тогда архару конец.

Вечером закат был ясен, но когда они устроились в палатке, пошел снег, в темноте начало поддувать, и скоро звезды исчезли. Через час ветер дул вовсю, а через два пришлось вылезать из палатки, подтягивать растяжки и выбрасывать из нее снег. К утру им показалось, что ветер стихает, но это только казалось. Вся каменная стенка была заметена, сугробы снега, навалившись, глубоко вдавили бока палатки, так, что внутри трудно было двигаться. А ветер не прекращался ни на минуту, снег мёл, и за 15 метров ничего не было видно. Сверху и снизу, справа и слева – все было одинаково бело.

Они с трудом отрыли палатку, выбрасывая снег за каменную изгородь, сварили на примусе суп, потом чай, поели. Метель продолжалась. Они еще раз отрыли палатку.

– Слушай, Темирбек, – спросил Глеб, – где сейчас ирбис?

– Сейчас он спит под снегом, сейчас Зор-кульдже нечего бояться, но вот как только затихнет, как только изголодавшиеся архары пойдут искать корм, вот тут самое опасное. Во-первых, они потеряют осторожность – они голодные, во-вторых, барс может их загнать в глубокий сугроб, где они завязнут, а он пройдет.

– Надо выручать Зор-кульджу, – сказал Глеб, – жалко такого красавца. Надо убить ирбиса, можно это? – спросил Глеб.

– Попробуем, – сказал Темирбек.

За ночь непогода улеглась, утро было яркое. С большим трудом выбирая дорогу, где снегу намело поменьше, они отправились отыскивать архарье стадо.

Преодолев сугробы, они вышли на каменистый увал, с которого рассматривали архаров позавчера, и увидели под гребнем истоптанное место и лежки, здесь бараны пережидали непогоду. Вниз вилась протоптанная дорога. Из-за глубокого снега архары не смогли добраться до корма и направились в долину. Но у небольшого поворотика долины, у группы темных камней, не занесенных снегом, было видно по следам, как вдруг все бараны, шедшие цепочкой до сих пор, кинулись врассыпную. В этом месте заметны следы борьбы, взбитый снег, кровь. Тут же из-под явно нарытой кучи снега торчал конец архарьего рога с обломанным концом, и Глеб и Темирбек прекрасно знали этот рог. Это погиб один из молодых рогачей стада Зор-кульджи. И Темирбек и Глеб поняли, что архары ушли в долину, где снегу немного меньше, и что за ними, конечно, последует барс. Но не сразу. Он несколько дней будет здесь и еще вернется сюда раз, может быть, два, чтобы доесть тушу, а уже потом тронется за архарами; и пойдет он не по ущелью, а гребнем увала, опускающегося вниз. Вот здесь на гребне, километра на три ниже плато, а также возле закопанной туши они и поставили по капкану.

Этой ночью опять завывал буран, било, трясло палатку, но Темирбек и Глеб спали спокойно. Этот снег был им на руку. Он уничтожал их следы.

И на следующий день шел снег. В палатке от их дыхания все полотнище покрылось нежными кристалликами, которые таяли, когда горел примус.

– Это хорошо, хорошо, – говорил Темирбек, и они спокойно сидели в тепле. Варили обед, потом ужин, потом спали. Прошел и еще один день.

Утром затихло, и они вышли, взяв с собой все необходимое, чтобы не возвращаться. С большим трудом по глубокому снегу пробирались они туда, где были недавно. И снова петляют следы барса вокруг того места, где была закопана туша, но зверь к туше не подошел. Он покружился возле, а потом ушел вниз по увалу. Они направились по следу вниз, но и тот капкан, что был поставлен на увале, барс обошел.

А в эти дни предвесенних буранов и снегопадов Вера металась, не находя себе места. Ей все казалось, что Глеб уже погиб, и она плакала, потом шла в юрту к Сарыджон, но та была совершенно спокойна.

– Придет, – говорила она. – Придет. Ничего.

И Вера опять успокаивалась. Но когда наступала ночь, когда не было света, она слушала шум ветра и шорох пшканов за стенками, их развелось сейчас необычайное множество, и в этих шумах ей все чудились крики, скрип шагов, голоса.

Все затихало под утро. После бессонной ночи она просыпалась уже при ярком свете, и страхи ее исчезали.

Она выходила из землянки, и сверкание снега слепило глаза. Было необычайно глубоко и сине небо, нетронут и свеж снег, покрывающий дно долины и склоны. Тишина царит в долине, и кажется безжизненным все вокруг. Только, как прежде, курятся дымки над юртами далеких аулов, и ни следа на нетронутой снежной целине. Лишь около землянки появились цепочки следов маленьких лапок. Это пшканы вылезали под утро поиграть и побегать на снегу.