Страница 56 из 86
В этом видны наиболее крайние формы того, что может быть названо "сопротивляемостью идентичности", которая, далеко не исчерпываясь представленными здесь случаями, является универсальной формой сопротивления, регулярно переживаемой, но часто нераспознаваемой в некоторых курсах психоанализа. В обычной, более мягкой форме сопротивляемость идентичности проявляется в страхе пациента, что аналитик, обладающий особой личностью, квалификацией или философией, может случайно или преднамеренно разрушить слабое ядро идентичности пациента и навязать тому свое собственное. Я должен без колебаний сказать, что некоторые из широко обсуждаемых неразрешаемых неврозов перенесения у пациентов, так же как и у тех, кто только готовится стать психоаналитиками, - прямой результат того, что сопротивляемость иден-
224
I
тичности если и подвергается анализу, то лишь несистематическому. В таких случаях пациент может на протяжении всего курса психоанализа сопротивляться возможному вторжению в его идентичность ценностей психоаналитика, хотя сдается во всем остальном; или впитать из идентичности психоаналитика больше, чем он может переработать; или он может прекратить посещать сеансы психоанализа и на всю жизнь остаться с чувством, что он не обрел чего-то существенного - того, что обязан был дать ему психоаналитик.
В случаях острой спутанности подобная сопротивляемость идентичности становится основной проблемой психотерапевтической дуэли. Это общая проблема всех разновидностей психоаналитической техники: доминирующее сопротивление должно быть признано в качестве главного ориентира техники, а интерпретацию следует приспособить к способности пациента использовать ее. В этих случаях пациент саботирует коммуникацию до тех пор, пока не примет решения о некоторых основных (пусть противоречивых) результатах. Пациент настаивает на том, чтобы психотерапевт принял его негативную идентичность как реальную и необходимую (такую, какова она есть или скорее какой была), не считая, что такая негативная идентичность - "это все, что в пациенте есть". Терапевт, способный выполнить оба эти требования, должен терпеливо, переживая множество суровых кризисов, доказывать, что он может понимать пациента, сохранять привязанность к нему, не поглощая его и не предлагая себя в качестве жертвенной пищи. Только после этого (хотя и с трудом) могут возникать более известные формы перенесения.
Я лишь намекнул на феноменологию спутанности идентичности, как она отражена в наиболее заметных и непосредственных перенесениях и сопротивлениях. Индивидуальное лечение, однако, только одна грань психотерапии в обсуждаемых случаях. Перенесения этих пациентов остаются диффузными, а их поступки - неизменно опасными. Поэтому некоторые из них должны находиться в стационаре, где можно заметить и ограничить их выход за пределы психотерапевтических взаимоотношений и где первые шаги, выходящие за пределы заново завоеванного биполярного отношения к психотерапевту, встречают немедленную поддержку доброжелательных медицинских се-
225
15-798
стер, собратьев-пациентов и компетентных преподавателей, представляющих достаточно широкий выбор областей деятельности.
В условиях стационара продвижение пациента может быть спланировано, как это сформулировала молодая пациентка, по установленной "прямой" от попыток эксплуатировать и провоцировать больничное окружение к возрастающей способности использовать его и, наконец, до возрастающей компетентности, позволяющей покинуть этот вид институциализированного моратория и вернуться на свое старое или занять новое место в обществе. Больничное сообщество позволяет исследователю-клиницисту быть участвующим наблюдателем не только при персональном лечении отдельного пациента, но также в "терапевтическом проекте", который должен отвечать законным требованиям пациентов, имеющих общую жизненную проблему - в данном случае спутанность идентичности. Само собой разумеется, что такая общая проблема получает толкование, которое больничное сообщество приспосабливает к трудностям, специфически усугубленным указанной проблемой. В этом случае стационар становится полностью спланированным институциализированным ми-ром-между-мирами; это дает молодому человеку поддержку в перестройке тех наиболее витальных "эго-функ-ций", от которых он (даже если когда-либо создавал их) отказался. Отношения с личным психотерапевтом - краеугольный камень для создания нового и честного содействия - функции, которая должна повернуть пациента лицом к очень смутно постигаемому и чрезвычайно энергично отвергаемому будущему. Все же именно в больничном сообществе пациент делает первые шаги в обновленном социальном экспериментировании. По этой причине первостепенное значение имеет программа дея-тельностей (не "трудотерапия"), позволяющая каждому пациенту развивать свои таланты под руководством профессиональных преподавателей, которые занимаются своим ремеслом с полной ответственностью, но не принуждают пациента ни к каким поспешным профессиональным выборам. Крайне необходимо, чтобы пациент знал свои права и обязанности, а также права и обязанности персонала. Отсюда ясно, что условия такого сообщества, как стационар, характеризуются не только потребностями
226
идентичности тех, кому случается быть пациентами, но также и тех, кто решает стать опекунами своих братьев и сестер. Широко дискутируются пути, по которым профессиональная иерархия распространяет функции, награды и статус такого опекуна и открывает двери множеству контр- и "кросс-перенесений", которые на самом деле превращают стационар в точное воспроизведение дома. С современной точки зрения подобные дискуссии раскрывают опасность таких случаев, когда больной берет как основу для своей кристаллизующейся идентичности именно роль пациента, так как она оказывается наполненной смыслом больше, чем любая потенциальная идентичность, испытанная прежде.
3. Я, моя "самость" и мое "эго"
Для того чтобы внести ясность и даже определить количество установок человека по отношению к себе, философы и психологи создали такие понятия, как "я" или "самость", творя из слов воображаемые реальности. Мне кажется, обыденный язык может многое сказать об этом невразумительном предмете.
Никто из тех, кто работал с аутичными детьми, никогда не забудет ужаса, который испытываешь, наблюдая, как отчаянно они борются, чтобы понять значение простых слов "я" и "вы", и как невозможно для них, для их языка, заранее допустить переживание непрерывного "я". То же можно сказать о работе с молодыми людьми, имеющими глубокие нарушения, когда сталкиваешься с внушающей страх неспособностью пациентов чувствовать слова "я" и "ты" - которые умом они понимают - с их боязнью, что жизнь может пройти, а они так и не узнают, что означает чувство "я" и "ты" в любви. Никакое другое несчастье не сделает настолько очевидным то, что и "эго-психология" в одиночку, сама по себе не может охватить все те вечные, самые важные человеческие проблемы, которые до сих пор психология оставляла поэзии или метафизике.
То, что "я" отражает, когда оно видит или созерцает тело, личность и роли, которыми оно прикреплено к жизни, - не зная, где оно было прежде или будет после, - это различные "самости", которые составляют нашу еди-
227
ную сложную "самость". Между этими "самостями" существуют постоянные и часто подобные шоку переходы: рассмотрим обнаженную телесную "самость" в темноте, а затем вдруг освещенную; одетую "самость" среди друзей или в компании выше- и нижестоящих; только что пробудившуюся сонную "самость" или выходящую освеженной из прибоя; "самость", преодолевающую тошноту или обморок; телесную "самость" в сексуальном возбуждении или в ярости; "самость" компетентную и беспомощную; "самость" верхом на лошади, в кресле дантиста и "самость", прикованную и пытаемую людьми, которые также говорят о себе "я". Действительно, требуется здоровая личность, для того чтобы открыто сказать "я" во всех этих условиях, так чтобы в любой данный момент это "я" могло свидетельствовать о "я" осмысленно непрерывной "самости".