Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 55 из 120

Рахманинов (про себя). Дом, в котором я умру.

Та же комната, только уже обставленная удобной уютной мебелью. Мы слышим голоса, доносящиеся из соседних комнат, потом шум автомобиля. Камера приближается к окну, и мы видим, что к дому подъехал грузовик, на который погружен большой концертный рояль. Трое рабочих начинают его сгружать. Разгрузкой руководит знакомый нам Федор Федорович Шаляпин — младший сын Шаляпина. Он повзрослел и еще больше стал похож на отца.

Статная русская повариха Васильевна, несмотря на пышную фигуру, легко движется от стола к плите, на которой жарится и парится обильный обед. Входит Ирина, тянет носом.

Ирина. М-м-м! Что это?

Васильевна (робко). Это борщ. А это — каша грешневая… со шкварками.

Ирина подходит, пробует кашу.

Ирина. Чудо! (Кричит.) Софа! Софа!

Васильевна. У меня еще поросенок заливной, не знаю, понравится ли барину.

Вбегает Иринина дочь Софа — уже выросшая очаровательная пятнадцатилетняя девочка.

Ирина. Попробуй, такого ты еще не ела. Это — настоящий русская каша (Оборачивается к оробевшей Васильевне.) Не волнуйся, Васильевна! Сергей Васильевич обожает гречневую кашу. (Кричит в дверь.) Мама!

На крик вбегает Федор.

Федор. Я тоже хочу пробу навести. Ирина. Софа, позови бабушку.

Софа взбегает вверх по лестнице и замирает на пороге спальни. Наталья сосредоточенно слушает передачу по радио, заглушаемую треском помех, и делает Софе знак не шуметь.

«Кадиллак» Рахманинова въезжает во двор. Рахманинов направляется к дому, но останавливается около куста недавно посаженной сирени. Листья увяли, некоторые совсем свернулись в трубочку. Рахманинов обеспокоенно смотрит на подошедшего садовника.

Рахманинов. Надо бы полить, а то не зацветет.

Садовник. Мистер, я поливал, просто Калифорния — не тот климат.

Рахманинов. Надо бы еще. Принесите мне шланг.

Рахманинов снимает пиджак, засучивает накрахмаленные манжеты своей рубашки. Видит Наталью, появившуюся в окне террасы. Наталья чем-то сильно взволнована, но Рахманинов не замечает ее состояния.

Рахманинов. Я выбрал чудную мебель для террасы, помнишь, мы видели у Стравинских.

Наталья не отзывается.

Рахманинов (продолжает). Что с тобой?

Наталья. Гитлер напал на Советский Союз.

Подошедший садовник принес шланг и протягивает его Рахманинову. Рахманинов стоит пораженный, ничего не видит. Ирина, Софа и жующий Федя выбежали на террасу, смотрят молча на Рахманинова, который отсутствующим взглядом, с трудом волоча ноги, почти старческой походкой проходит мимо них и скрывается в доме.

Рахманинов поднимается наверх по лестнице. Наталья следует за ним.

Наталья. Сережа!

Ответа нет. Наталья поднимается, подходит к двери в студию, прислушивается.

Наталья. Сережа!

Наталья осторожно стучит в дверь. Рахманинов не отзывается. Стараясь не шуметь, Наталья идет прочь.

В столовой накрыт стол. Чего только здесь нет: холодный поросенок, заливная рыба, маринованные грибы. Вокруг стола Наталья, Ирина, Софа, Федор. Васильевна вносит в фарфоровой супнице раскаленный борщ.

Наталья (Софе). Позови дедушку обедать.

Софа выбегает из комнаты. Мы слышим ее шаги вверх по лестнице.

Голос Софы. Дедушка! Открой, дедушка! Обед готов.

Все усаживаются за стол.

Софа (входит). Не отвечает.





Васильевна разливает борщ по тарелкам. Тягостная тишина за столом, никто не смотрит друг на друга. Наталья пробует борщ, качает головой, роняет ложку.

Наталья. Нет, не могу есть. Ирина. Кусок не лезет в горло.

Наталья встает из-за стола. Все следуют ее примеру.

Федор (нерешительно). Я пойду, пожалуй.

Васильевна (огорченно). Значит, не понравилось?

Наталья (выходя). Прости, Васильевна, мы вечером съедим.

Федор наливает рюмку водки, залпом выпивает ее.

Васильевна (сквозь слезы). Господи, да что ж это такое! Наварила, нажарила — все зря!

Федор. Война, Васильевна.

Васильевна (в сердцах). Ну, война! Ну, напал немец на нас! Чего ж теперь, голодовку объявлять? Расколошматят его наши, как пить дать.

Васильевна подходит к непочатой Софиной тарелке, кусает черный хлеб и ест борщ.

Васильевна (сквозь слезы). Такой борщ пропадает!.. Гитлер чертов!

Федор с грустной улыбкой смотрит на кухарку.

Мягкий свет падает из-под желтых абажуров. Наталья с кофейником и чашкой на подносе поднимается наверх. Дверь в студию по-прежнему заперта.

Наталья. Сережа, я сварила тебе крепкого кофе.

Ответа нет.

Наталья. Сережа, нельзя же так!

Голос Рахманинова. Спасибо, мне ничего не надо.

С поникшей головой Наталья спускается вниз.

Наталья в пеньюаре поверх ночной рубашки дремлет на диване в гостиной.

В библиотеке Ирина прикорнула в глубоком кресле.

Софа разметалась по постели, спит тревожным сном.

Васильевна на коленях перед мерцающими лампадками киота. Тускло поблескивает золото икон.

Васильевна (молится). Господи, пошли победу русскому оружию! Спаси мать нашу Россию!

Камера скользит по спящему дому. Яркий лунный свет падает квадратами на пол, выхватывая куски мебели из темноты. Вдруг камера останавливается, потому что мощная трагическая музыка заполняет дом, проникает во все комнаты, во все углы, выплескивается в сад. Это — этюд-картина № 5 опус 39.

Проснувшаяся Наталья недвижно сидит в кресле.

Ирина подходит к окну в библиотеке и слышит музыку, как бы льющуюся из сада.

Софа проснулась в своей кровати, протирает глаза. Музыка входит в нее. Эту минуту она не забудет никогда.

Васильевна с широко раскрытыми глазами уставилась в икону, потрясенная, как будто бы услышала глас Божий…

В студии Рахманинов обрушивает всю мощь своих рук на освещенную луной клавиатуру рояля. В лунном свете его лицо кажется высеченным из мрамора.

И вместе с обвалом музыкальных аккордов идет обвал образов войны. Взрывы, горящие самолеты, падающие в бою солдаты… Немецкие танки, несущиеся по несжатому хлебному полю, бесконечная вереница беженцев.

Плачущий ребенок. Повешение партизана. И вот уже снег падает на черно-обуглившееся пепелище деревни.

Парад Красной Армии в Москве. Осажденный Ленинград. Горящие здания на Невском проспекте… Голодающие вокруг замерзшего трупа лошади. Двое детей тащат санки с трупом матери. Мальчик и девочка. Девочке 5 лет. На исхудавшем до прозрачности личике — огромные, полные скорби глаза.