Страница 14 из 66
- Из Италии, - сказал Шарффи, сделав охватывающий пространство жест. Я бы ненавидела его, будь у меня на то время, но времени не было, а сердце мое выбивало виртуозное соло в темпе престо. Затем мы подошли к следующей двери – отделанной и облицованной белым мрамором и золотом. Кажется, он отметил, что золото в сорок карат, и дверь открылась - не автоматически, а с помощью двух лакеев в викторианских нарядах. Мое маленькое сердечко затерялось в шуме квейк-рока.
Каждая комната освещалась своим цветовым оттенком. И комнат/цветов было множество. Фойе – в розовом свете. Следующая комната желтая как вино, следующая за ней – как вино красная. Потом мы прошли через леденисто-голубую оранжерею, засаженную растениями и людьми, впрочем, как и предыдущие помещения. И затем перед нам открылась самая большая зала, в прохладно-золотом, по сути, единственно хорошем из всех видов панэлектрического освещения; изливался он от кристальных приспособлений в сводах потолка и мраморных стенах. Повсюду били фонтаны шампанского; знаете, такие пирамиды из кубков с бутылкой в центре, выплескивающей в них струи напитка. Тут струи били бесконечно из неистощимых «бутылей» в бокалы, выплескиваясь и поблескивая, и из них в мраморные вазоны такие белые, что становилось больно глазам.
Я сказала, что повсюду были люди. Шарффи приветствовал многих с оттенком интимной радости. Иногда, как я замечала, не все отвечали взаимностью.
В комнате с шампанским танцевали клитку[1], парный танец, где торсы обоих людей плотно приклеены один к другому с той или иной степенью силы, а руками или плечами касаться нельзя.
Я стояла и наблюдала за ними. Может быть, меня просто немного опьянило выпитые вино и ликер, или сосновый лес, или даже колючее, разносящееся в воздухе шипение изобильных потоков шампанского, - но меня накрыло одно из тех откровений, что, как говорится, посещает детей. Я смотрела, как все эти люди танцуют клитку, и неожиданно поняла, что вижу их, как видел бы пришелец с другой планеты, как какой-нибудь гигантский муравей или амеба. Потому что мне открылось, каким чуждым может обернуться человеческое тело, эта форма: голова, и шея, и туловище, две руки, две ноги, - все это такое странное для меня, будто я сама другого вида.
И тут, сквозь толпу этих человеческих пришельцев, мой взгляд уловил пшенично-золотой шелковый вихрь, дрожание блика расплавленного металла на плечах. Медная Шина танцевала с человеческим мужчиной, сверхъестественно слепившись телами, со свободными конечностями. Теперь на ней было короткое платье из бледно-желтого атласа.
Здесь же был и Блэк Чесс, также безупречно танцуя с женщиной, чьи глаза сияли, загипнотизированные, не отрывающиеся от его бездн, где затаился дракон.
И Глая, в нефритовых спиралях, танцевала с другой женщиной, грудь к груди.
- А теперь, Лорен, - зазвучал голос Шарффи. Рядом кто-то возник: улыбающийся человеческий пришелец с подносом шампанского, окрашенного клубничным. Я послушно взяла один из предложенных тонких бокалов. – Пойдем со мной, - закончил Шарффи.
Мы прошли через танцпол. Я думала, он собирается танцевать клитку со мной, и предположила, что в этом он профан.
Нет, я не думала, что мы будем танцевать.
Я знала, что произойдет. Я знала с того самого момента, как он проговорил мне пароль. Каджей.
- Вот и ты. Как твои дела?
Шарффи звучал беззастенчиво. Он был актером – точным и опытным. Он обращался к фигуре, как если бы приветствовал смертного приятеля – дружелюбно, если не родственно.
А мужчина, который не танцевал, а стоял у широкого окна, глядя вниз, на иноземные королевства мира… этот мужчина, что не был пришельцем, а являлся чем-то большим, ведь был ангелом сущим, - он повернулся к нам лицом. Одежда на нем белая как лед. Рыжие волосы длиннее, чем раньше, спускались по спине. Он улыбнулся. Спокойный будто сама тишина.
- Здравствуй, Шарффи, - ответил он. Затем обратил взор в мою сторону.
Сантиметров на пятнадцать выше меня. Я довольно высокая, надо сказать.
Его глаза были похожи…
Я стояла, не отрывая от него взгляда.
Шарффи рад был представить нас друг другу:
- Верлис, это Лорен. Почему бы вам двоим не потанцевать немного? Площадка хороша, как мне сказали. А мне нужно кое-кого найти… дела, всегда дела. Окей? Увидимся, Лорен. Скоро.
Его глаза… мне ли не знать, какие у него глаза. Мне нужно сравнить их с чем-то знакомым.
Ее слова проплывали по реке памяти (записи Джейн):
…Глаза его походили на две темно-красные звезды. Да… в точности как звезды. Кожа казалась бледной, как будто была покрыта актерским гримом… Она серебряная… переходящая в более естественный цвет на губах, ногтях, костяшках. Но все же серебряная. Серебряная.
Это был Сильвер.
- Ты хочешь потанцевать со мной? – спросил он.
Мои губы разлепились. И никакого звука.
Его глаза не были звездами. В них было Солнце. Два солнца. В них невозможно было смотреть, они ослепляли меня. От них невозможно было оторвать взгляд.
- Ты же не боишься меня? – мягко спросил он. Над грохотом квейк-рока, где каждому приходилось рвать горло, чтобы быть услышанным, его адаптированный голос входил в мои уши деликатно, с почти музыкальной интимностью.
- Боюсь, - ответила я. – А разве не должна?
- Вовсе нет. Правда. Я не такой уж плохой танцор.
Я засмеялась. Смех получился горьким, оскреб мне горло. Он мог понять - меня не пощекотала его ирония. Потому что мне не хотелось играть в игру, в которой он притворяется простым человеком.
- Я извиняюсь за Шарффи, - сказал он. – Ему нужно было сначала выяснить, хочешь ты этого или нет.
- Почему бы мне не хотеть?
- Существует множество причин. Но, уверен, тебе судить проще.
Совладав наконец со своим голосом, я проговорила:
- И, разумеется, ты хочешь танцевать со мной.
- Разумеется.
Как близко к тексту Джейн читала я свои слова. Какая-то вымышленная часть меня спросила:
- Разве ты не помнишь?
Улыбка его теперь стала насмешливой, красивой. Без раздражения и тревоги.
- У меня есть воспоминания, да.
Но я посчитала, что не могу сказать ему остального. Как бы я смогла? Я заживо сгорела бы, человеческий самовозгорающийся материал, сгорела бы со стыда.
Спустя мгновение он приблизился, и его тело коснулось моего, но не плеч и не рук. Я, автомат, и он, ангел, начали свой рефлексивный танец, что еще оставалось делать в этом месте?
В этом танце ты так близок к партнеру. Его чистое и случайное дыхание на моем лице. Он дышал, как дышал бы танцор, будто ему необходимо было дыхание. Его тело на моем ощущалось крепким и скоординированным, любовным, но и пристойным. И по-человечески теплым – определенно, усовершенствование. Еще он пах – чистотой и здоровьем, и каким-то неразличимым мужским запахом… и сексом. В точности, как описала Джейн. Но от волос его исходил аромат соснового леса.
Ресницы густые и длинные, темного оттенка корицы… помните, что она сказала?
Ничто живое не может быть настолько прекрасным.
И, как Шарффи безоговорочно подчеркнул, Сильвер – Верлис – не жил, и значит, все в порядке.
- Ты хорошо танцуешь, - сказал он.
- Спасибо. Да, я умею танцевать.
Он умер однажды. Они убили его. Теперь он воскрес из мертвых. О, не так, как Христос воскресил Лазаря. И… ведь даже Христос стал человеком.
Моя плоть к его плоти. Я больше не могла думать. Мне хотелось упасть без сознания на него, позволить морю накрыть меня приливными волнами удовольствия и забвения.
Что-то случилось, но что? Он взял меня за руку. Отвел в сторону, и окно растворилось – он, как и Шарффи (больше чем Шарффи), мог открыть любую дверь, даже без стука.
Мы оказались на улице, посреди террасы другой крыши. Высоко вверху фуксиновый пузырь, позади – свет шампань, и под ногами – неоновый мир.