Песня для зебры

— Итак, уважаемый переводчик, хорошо ли вы отдохнули? Готовы к новой битве?

Конечно, вполне безобидные вопросы и заданы безобидным тоном. Только вот говорил он на киньяруанда. На этот раз, правда, обошлось без Филипа и его предупредительных сигналов: я лишь смущенно улыбнулся в ответ, выражая легкое сожаление. Когда это не произвело на Хаджа никакого впечатления, пришлось изобразить более внятную реакцию: я пожал плечами и покачал головой в знак того, что ничего не понял. Тут Хадж осознал допущенную оплошность — или сделал вид — и, громко рассмеявшись, хлопнул меня по плечу. Неужели пытался подловить меня? Да нет — во всяком случае, так я убеждал себя тогда. Хадж просто оговорился, как порой случается со всяким, кто в совершенстве знает несколько языков. Весь перерыв протрепался на киньяруанда в апартаментах для гостей, вот и не успел сменить пластинку. С кем не бывает. Наплевать и забыть.

Глава 10

— А теперь, господа, слово полковнику!

Макси смотрится перед доской весьма внушительно: руки в боки, водянистые голубые глаза сверкают воинственным азартом, еще три года — и наступит его Бородино. Пиджак он снял, а галстук оставил. Возможно, он так редко его надевает, что просто-напросто забыл о нем. Наши ряды несколько поредели: Мвангаза, в прошлом ветеран баррикадных боев, а ныне провозвестник мира, удалился в королевские покои, уведя за собой своего лоснящегося приверженца с поросячьим хвостиком. На их стороне стола лишь Табизи — боксерские плечи ссутулены, тяжелые веки полуопущены, крашеные черные волосы тщательно зачесаны назад, чтобы скрыть лысину на макушке. Остался, дабы убедиться, что игра ведется честно.

Но я вижу перед собой не Макси, не Табизи, не делегатов. Прямо на меня смотрит мое детство. На крупномасштабной военной карте изображен Букаву, жемчужина Центральной Африки (иные говорят — и всего континента), город на южном берегу самого высокогорного, а значит, и самого прохладного из Великих озер. Озеро Киву, окутанное туманами в колыбели окрестных гор, — волшебное, спросите моего покойного батюшку. Или рыбаков, с которыми он часами судачил возле доков, пока те выбирали из своих сетей мелкую самбазу[39] и швыряли в желтые пластмассовые ведра, где рыбки часами трепыхались в надежде, что кто-нибудь жалостливый (вроде меня) их выпустит. Расспросите рыбаков про мамба-муту — полукрокодила-полуженщину, про злодеев, что по ночам подползают к берегу озера и с помощью колдовства продают души своих ничего не подозревающих друзей в обмен на всяческие блага в этом мире — пусть и под угрозой страшной кары в мире ином. Вот почему говорят: озеро Киву — заколдованное, проклятое, а рыбаков то и дело утаскивает под воду мамба-муту, пожирающая человеческий мозг. Во всяком случае, так уверяли моего дражайшего отца сами рыбаки, а ему хватало ума не поднимать на смех их верования.

Вдоль главной улицы города выстроились дома в классическом колониальном стиле с закругленными углами и прямоугольными окнами, вокруг буйно цветут тюльпанные деревья, жакаранда, бугенвиллеи. На окрестных холмах раскинулись бесчисленные банановые рощи и чайные плантации. Глядя вниз со склонов, можно насчитать пять полуостровов, на которых расположился город. Самый большой называется Ла-Ботт, то есть “сапог”, вон он на карте Макси: он действительно похож на очертания Италии и застроен красивыми домами, чьи ухоженные сады спускаются прямо к воде, — сам маршал Мобуту соблаговолил построить здесь виллу. Полуостров дерзко вклинивается в озеро, но когда вы уже мысленно продлили его на север, на Гому, он вдруг резко переламывается вправо, будто пытаясь пнуть Руанду на восточном берегу.

Бумажные стрелки Макси выполняют стратегическую функцию. Они указывают на дом губернатора провинции, на радио- и телевизионные станции, на штаб войск ООН и на армейские казармы. Но ни одна не направлена на придорожный рынок, куда папа водил меня в день рождения угощать козлятиной на вертеле; не указывает стрелка и на собор с зеленой крышей, который построен как будто из двух перевернутых, перпендикулярно составленных остовов кораблей, выброшенных штормом на берег, — там мы молились за мою бессмертную душу. Нет стрелки и в сторону мрачного каменного здания католического университета, где я, при условии отличной успеваемости в школе, мог бы получить высшее образование. Не обозначена и миссия ордена Белых сестер, где монахини кормили меня, незаконнорожденного, сахарными печеньями, приговаривая: до чего же у тебя добрый и славный дядюшка…

Макси стоит к нам спиной. Филип сидит рядом, выражение его лица меняется так быстро, что ни единой эмоции уловить не успеваешь. Только заметишь, взглянешь еще раз — а ее уже и след простыл. Наши делегаты сидят на прежних местах, Франко посередине. Дьедонне как-то посуровел. У Франко напряжены мощные мышцы шеи. Лишь один Хадж выказывает демонстративное пренебрежение к заседанию. Опершись локтями о стол, он делает вид, будто пейзаж за окном ему куда интереснее, чем родные края на карте. Неужто ему все безразлично? Любит ли он Букаву так же, как люблю этот город я, пусть и только по памяти? Что-то не верится.

Входит Антон с бильярдным кием. Его появление меня удивляет. Отчего он здесь, а не на месте, со своими наблюдателями? Потом до меня доходит, что пока наши делегаты сидят в переговорной, следить ему не за кем. А это лишний раз доказывает, что когда переводчик целиком настроен на максимальную отдачу, здравый смысл у него отключается и котелок варит медленно.

— Ну, старик, сейчас пойдут армейские разговорчики, — еле слышно предупреждает меня Макси. — Справишься?

Что значит “справишься”, Шкипер? Ты ведь уже спрашивал меня, осилю ли я военную терминологию, и я ответил — да. Антон передает Макси бильярдный кий — заменитель волшебной трости Мвангазы. Передает отработанным движением, как рядовой офицеру. Макси берет кий точно за центр равновесия. Говорит он ясно, отрывисто. Простым слогом, с удобными паузами. Вот, судите сами. Я слушаю и стараюсь переводить как можно лучше.

— Первым делом, господа, самое важное. Не будет никакой — повторяю: никакой! — вооруженной интервенции со стороны неконголезских формирований в провинции Киву. Чтоб вот это все поняли, громко и разборчиво, ладно?

Скрывая изумление, я выполняю его просьбу. Хадж бросает издевательски-восторженное “ах!”, хихикает, недоверчиво качает головой. Корявая физиономия Франко выражает недоумение. Дьедонне задумчиво опускает глаза.

— Восстание должно выглядеть спонтанной локальной вспышкой в рамках традиционных междоусобиц племенных групп, — невозмутимо продолжает Макси. — Это произойдет без — повторяю: без! — какого бы то ни было видимого участия неконголезских сил будь то в Гоме, Букаву или где-либо еще. Хаджу потрудись внушить особо. Его отец под этим подписался. Так ему и скажи.

Я говорю. Хадж отворачивается к окну, за которым кипит воздушный бой между эскадрильями ворон и чаек.

— Хрупкое равновесие сил на внутренней политической арене временно нарушится, — возвращается к теме Макси. — Никакая внешняя организация, ни правительственная, ни наемная, не станет раздувать конфликт. Для международного сообщества все должно выглядеть как обычные передряги внутри Конго. Вдолби им это как следует за меня, старик.

И я вдалбливаю за Шкипера. Вороны Хаджа отступают — чайки задавили их числом.

— В штабе ООН в Букаву полнейший срач, — горячится Макси. Я, впрочем, благоразумно употребляю выражение помягче. — Одна мотострелковая рота на бронетранспортерах с противоминной защитой, одна караульная рота из Уругвая, китайское инженерно-техническое подразделение. Представители руандийских отрядов и формирований маи-маи трутся плечами в коридорах, а заправляет всем этот подполковник из Непала, которому до отставки рукой подать. Какая ерунда ни стрясется, они кидаются к трубке спутниковой связи и вопят благим матом, требуя инструкций сверху. Нам ли не знать, Филип вон прослушивал их разговорчики, верно?

39

Рыба семейства корюшковых, основной улов в озере Киву.