Страница 8 из 15
migno
» кого-нибудь другого.
– Да, но… – Меня осенило только тогда, когда я увидела, что лицо Лесли предательски покраснело. – О, я поняла! Твоё поведение никак не связано с Гидеоном! Просто ты втрескалась в Рафаэля!
– Чушь. Он вообще не в моём вкусе!
Ага. Этим было всё сказано. В конце концов, я была её лучшей подругой и знала Лесли целую вечность. Причём её ответ не обманул бы даже Синтию.
– Да ладно, Лесли, кому ты хочешь что-то доказать? – Я невольно засмеялась.
Лесли наконец отвела взгляд от объявлений и с улыбкой посмотрела на меня.
– А даже если так! В данный момент мы не можем позволить себе страдать вдвоём от гормонального размягчения мозга. Хватит того, что одна из нас не совсем вменяема.
– Большое спасибо.
– Но ведь это так и есть! Поскольку тебя занимает лишь Гидеон, ты не осознаёшь всей серьёзности положения. Тебе нужен кто-то с ясной головой, и этим кем-то буду я. Я ни в коем случае не позволю этому французу себя увлечь.
– Ах, Лес! – Я кинулась ей на шею. Ни у кого, ни у кого,
ни у кого
на свете не было такой чудесной, сумасшедшей, умной подруги, как у меня. – Как было бы ужасно, если бы тебе пришлось отказаться из-за меня от счастливой влюблённости!
– Ну не преувеличивай, – дохнула мне в ухо Лесли. – Если этот тип хотя бы вполовину похож на своего братца, то он через неделю разобьёт мне сердце.
– Ну и что? – Я хлопнула её по плечу. – Оно ведь из марципана, его можно слепить заново!
– Не смейся над этим. Сердце из марципана – это метафора, которой я действительно горжусь.
– Ну да. В один прекрасный день тебя процитируют все календари мира. «
Сердца не разбиваются, потому что они сделаны из марципана
. Метафора мудрой Лесли Хэй».
– К сожалению, неверно, – раздался голос позади нас. Голос принадлежал нашему преподавателю английского мистеру Уитмену, который и сегодня выглядел слишком хорошо для учителя.
Я бы охотно спросила его, что он, собственно, понимает в женских сердцах, но в присутствии мистера Уитмена лучше было не высовываться. Он, как и миссис Каунтер, охотно раздавал дополнительные домашние задания на всякие экзотические темы, а его свободная манера держаться не мешала ему при случае проявлять полнейшую непреклонность.
– Простите, что тут неверного? – Лесли отбросила всякую осторожность.
Он посмотрел на неё и покачал головой.
– А я думал, что мы достаточно долго обсуждали различия между метафорами, сравнениями, символами и образами. Выражение «разбитое сердце» можно причислить к метафорам, но марципан – это, очевидно, что?
Да кого это, чёрт возьми, интересует? И с каких это пор урок начинается в коридоре?
– Символ… э-э-э… сравнение? – спросила я.
Мистер Уитмен кивнул.
– Хотя и довольно плохое, – сказал он со смехом. Потом его лицо снова стало серьёзным. – Ты выглядишь усталой, Гвендолин. Всю ночь не спала, думала и не могла понять этот мир, да?
Да, но… его это совершенно не касается. И пусть он оставит для себя этот свой сочувственный тон!
Он вздохнул.
– Для тебя всё это, наверное, оказалось чересчур сложным. – Он покрутил на пальце кольцо-печатку, указывающую на его принадлежность к Стражам. – Чего и следовало ожидать. Может быть, пускай доктор Уайт что-нибудь тебе пропишет, чтобы ты хотя бы ночью могла отдохнуть. – На мой удивлённый взгляд он ответил обезоруживающей улыбкой, затем развернулся и прошествовал в класс.
– Я ослышалась или мистер Уитмен только что посоветовал мне принимать снотворное? – спросила я Лесли. – То есть предварительно заметив, что я дерьмово выгляжу?
– Да, ему бы очень этого хотелось! – фыркнула Лесли. – Днём марионетка Стражей, ночью одурманена – только чтобы тебе в голову не лезли вредные мысли. Но с нами это не пройдёт. – Она энергично убрала с лица прядку волос. – Мы им покажем, что они тебя фатально недооценивают.
– Э-э-э, – начала я, но Лесли посмотрела на меня с железной решимостью.
– Куём базовый план, первая перемена, туалет для девочек.
– Есть! – ответила я.
Мистер Уитмен, кстати, был неправ: я совершенно не выглядела усталой (я это неоднократно проверила на переменах, разглядывая себя в зеркало в туалете), и странным образом я себя таковой и не чувствовала. После наших ночных бдений я довольно быстро заснула, и кошмары меня не мучили. Может быть, мне даже снилось что-то хорошее, потому что в волшебные секунды между сном и явью я ощутила себя уверенной и полной надежды. Но с окончательным пробуждением печальные факты снова проникли в моё сознание, и в первую очередь этот: «Гидеон притворялся».
Но в моём сознании осталось и немного волшебной надежды. Возможно, потому, что мне наконец удалось проспать пару часов подряд, а может быть, во сне мне стало ясно, что чахотка нынче лечится. Или просто мои слёзные железы истощились.
– Как ты думаешь, может быть, Гидеон хотя и запланировал влюбить меня в себя, но потом на самом деле – так сказать, по ошибке – сам в меня влюбился? – осторожно спросила я Лесли, когда мы после уроков собирали учебники в сумки. Ради сохранения ясной головы при ковке базового плана я всё утро избегала этой темы, но сейчас мне необходимо было об этом поговорить, иначе я бы лопнула.
– Да, – после короткой паузы ответила Лесли.
– В самом деле? – поражённо спросила я.
– Может быть, именно это он хотел вчера тебе сказать. Ведь мы всегда ужасно нервничаем на фильмах во время искусственных недоразумений, которые обеспечивают напряжение до наступления хэппи энда. И которых бы не было, если бы у героев в эти моменты было получше с коммуникацией.
– Точно! Как раз те места, на которых ты всегда кричишь: «Ну скажи же ему, глупая корова!».
Лесли кивнула.
– Но в фильмах всё время что-то случается. Собака прокусила телефонный кабель, гадкая соперница не передала сообщение, мать сказала, что она уехала в Калифорнию… ну, ты знаешь! – Она протянула мне щётку для волос и испытывающе поглядела на меня. – Ты знаешь, чем больше я об этом думаю, тем менее вероятным представляется мне, что он НЕ мог в тебя влюбиться.
От облегчения у меня на глазах выступили слёзы.
– То есть он всё равно негодяй, но… я думаю, что я могла бы простить его.
– Я тоже, – сказала Лесли с сияющим взглядом. – У меня с собой есть водостойкая тушь и блеск для губ – хочешь?
Ну, не повредит.
Мы вышли из класса опять последние. Я была в таком прекрасном настроении, что Лесли сочла своим долгом ткнуть меня локтем в бок.
– Я действительно не хочу гасить твой энтузиазм, но вполне может быть, что мы ошибаемся. Поскольку мы посмотрели слишком много романтических фильмов.
– Да, я знаю, – сказала я. – О, вот и Джеймс. – Я огляделась. Большинство школьников было уже на пути на улицу, поэтому немногие смогут удивиться тому, что я разговариваю с нишей.
– Привет, Джеймс!
– Добрый день, мисс Гвендолин. – На нём, как обычно, был камзол в цветочки, брюки до колен, кремово-белые чулки и парчовые туфли с серебряными пряжками. Его шейный платок был так вычурно завязан, что вряд ли он это сделал сам. Особенно непривычно смотрелись на нём завитой парик и слой пудры на лице, а также накладные родинки, которые он по неясным причинам называл «мушками». Безо всей этой ерунды и в нормальной одежде Джеймс смотрелся бы, наверное, вполне неплохо.
– Где ты был сегодня утром, Джеймс? Мы договорились на вторую перемену, ты помнишь?
Джеймс покачал головой.
– Я ненавижу эту лихорадку. И мне не нравится этот сон – здесь всё так…
безобразно
! – Он тяжело вздохнул и показал на потолок. – Мне интересно, что за невежды закрасили фрески. Отец потратил на них целое состояние. Мне очень нравилась пастушка посредине потолка, она была нарисована исключительно искусно, хотя моя матушка всё время говорит, что она слишком свободно одета. – Он недовольно посмотрел сначала на меня, потом на Лесли, причём его взгляд особенно долго задержался на плиссированных школьных юбках и на наших коленках. – Правда, если бы матушка знала, как одеты люди в моём лихорадочном сне, она была бы в ужасе! Я сам в ужасе. Я никогда не думал, что у меня такая испорченная фантазия.