Страница 113 из 140
Так этот мир устроен с древних лет: Без горечи в нем жизни сладкой нет. Одетый как вельможа величавый, Отправился Юсуф к царю державы. Повсюду — злато на его пути, Чтоб нищий мог богатство обрести. Когда, завидев царские чертоги, Юсуф сошел с коня, ему под ноги Поспешно постелили мех, атлас,— Чтоб голова высоко вознеслась! И по мехам и по шелкам ступал он,— Нет, как луна по облакам ступал он! Как светлый день, что счастьем напоен, К нему навстречу вышел фараон. Он крепко сжал в своих объятьях тесных Живую пальму цвета роз чудесных, Юсуфа пред собою на престол Он усадил и разговор повел. Сон объяснить он попросил сначала, И речь Юсуфа снова зазвучала. Потом беседа во дворце пошла Про всякие событья и дела, И царь, Юсуфа мудростью согретый, Расцвел, услышав точные ответы. Затем сказал: «Мне речь твоя ясна, Уразумел я толкованье сна, Но как, скажи, могу предотвратить я Погибельные для страны событья?» Сказал Юсуф: «Пока цветет пора Богатства, изобилия, добра, Пусть каждый, будь он бедным, будь владельцем, Отныне станет только земледельцем. Скажи им раз и повтори опять: Ногтями камни следует взрыхлять! Не бойся голода и недорода, Когда зерно есть в закромах народа. Зерно, отложенное про запас, Насытит египтян в тяжелый час». Царя потряс Юсуфа ум глубокий, И царь возвел Юсуфа в сан высокий, Юсуфу подчинил он всю страну, Вручил ему и войско и казну, Назвал главой над верхом и над низом, Нарек его египетским азнзом. Когда его так возвеличил бог, Так высоко взойти ему помог, Померкло прежнего азнза счастье, Затмился день, обрушилось ненастье. Оп быстро от позора постарел, Мишенью стал для смертоносных стрел. Так Зулейха познала участь вдовью, В разлуке с милым обливаясь кровью, Свой стан под гнетом горести согнув: Ушел азиз и не пришел Юсуф… ЗУЛЕЙХА СЛЕПНЕТ ОТ ГОРЯ. ОHА ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЮСУФОM. ТОТ НЕ ОБРАЩАЕТ НА НЕЕ НИКАКОГО ВНИМАНИЯ. ТОГДА ЗУЛЕЙХА РАЗБИВАЕТ ИДОЛОВ И ОБРЕТАЕТ ВЕРУ В ЕДИНОГО БОГА Кто страсть заставит на колени пасть? Безумная неодолима страсть! Вот Зулейха, что в горе поседела, Увидеть вновь Юсуфа захотела. Поставив идола перед собой, Склонилась ночью перед ним с мольбой: «О ты, пред кем я — словно горстка пепла! О господин, твоя раба ослепла. Всю жизнь я поклонялась лишь тебе,— Яви же милосердие рабе, Взгляни на мой позор и, как даренье, Дай свет моим глазам, верни мне зренье. Хочу узнать, хоть издали взглянув, Каков теперь красавец мой Юсуф!» Так плакала страдалица впустую, Осыпав прахом голову седую… Взошла заря, как властелин земли. Юсуфа пегий конь заржал вдали, И Зулейха, одетая убого, Пришла туда, где сузилась дорога. Стонала, словно нищенка, в пыли, И слезы но лицу ее текли, А стражники кричали сверху, снизу: «Дорогу благородному азизу!» Толпа кругом сжималась все тесней, В ушах гремело ржание коней. Никто не слышал горького стенанья, Не обращал на нищенку вниманья. Кому нужна в сумятице такой Незрячая, объятая тоской? Ушла, рыдая, женщина седая, Ушла, вздыхая, громко причитая. В лачугу тростниковую вошла, Тростник огнями вздохов подожгла И, чтобы в сердце успокоить рану. Сказала каменному истукану: «Бездушный идол, рукотворный бог! Мне тяжело, а ты мне не помог: Ты только камень, с богом схожий камень, А у меня на сердце — тоже камень. Еще страшней ты сделал скорбь мою, Тобою, камнем, камень разобью! Ты камень — камнем я тебя разрушу, Тогда избавлю от позора душу!» И, камень взяв, движением одним Разбила идола, как Ибрагим. Когда она разбила истукана,— Омылась от порока и обмана. Все идолы разбила на куски,— Очистилась от скверны и тоски. Она к единому взмолилась богу, Провозгласив хвалу его чертогу: «Пречистый, чье признали торжество И идол, и ваятели его! Пришли бы разве к идолу с мольбою, Когда б он не был озарен тобою? Ваятель потому богов творит, Что он в душе с тобою говорит. Кто пал пред идолом, — на самом деле Свои мольбы возносит не тебе ли? Была я долго идола рабой, Насилье совершила над собой. Прости меня, хотя я согрешила, По глупости ошибку совершила. За то, что шла неверною тропой, Меня, о боже, сделал ты слепой. Омыв меня от скверны, отчего же Ты зренье мне не возвращаешь, боже? Даруй душе скорбящей благодать, В саду Юсуфа дай тюльпан сорвать!» …Когда правитель царства прибыл снова,— Пришла, сказала скорбно и сурово: «Ты помни, что и царь пред богом — раб, Всего лишь раб, что немощен и слаб, Что в царский сан его возвел всевышний, Что дал ему венец, престол — всевышний!» И устрашился этих слов Юсуф, Затрепетал, на нищенку взглянув, Сказал главе придворных: «Голос гневный И скорбный отнял мой покой душевный. Ту женщину, что славила творца, Ты приведи ко мне под сень дворца. Услышать я хочу ее кручину, Узнать ее страдания причину. От слов ее почувствовал я вдруг Доселе мне неведомый испуг. Сей странный страх я ощутил, наверно. Лишь потому, что скорбь ее безмерна…» Да проживет сто жизней властелин, Который, вздох услышав, стон один, Поймет, что истинных скорбей основа, А где притворство мнимого больного, Поймет, где правда истинных святынь, А где всего лишь марево пустынь! Но в наши дни не таковы владыки. Смотрите, — за динар золотоликий Оправдан будет ими и злодей, Который грабил, убивал людей. У этих шахов правды не найдете, Лишь золотой динар у них в почете!